Мелодия сердца

— Спасибо.

Он с трудом стал опускать окно, так и норовившее вылететь из старой рамы.

Наконец его усилия увенчались успехом.

— Надеюсь, сквозняка не будет, — заметила его спутница. — Мне бы не хотелось завтра утром встать с больным горлом.

— Если тебе будет дуть, — сказал старый актер, — я, конечно, закрою окно.

— О, пусть немного проветрится. Мужчина уселся на свое место, лицом к Илуке.

— Мне кажется, дилижанс ползет, как черепаха, — улыбнулся он. — Мы ждали больше часа.

— Лошади устали, — ответила Илука. — Они, бедняги, проделали длинный путь.

— Мне их тоже жаль, — согласился актер, — но по крайней мере дилижанс не перегружен, хотя я думаю, он и сам по себе слишком тяжел для двух лошадей.

Ханна беспокойно задвигалась, явно давая понять, что ее раздражает этот разговор с незнакомцем. По девушка не знала, как, не обидев, закончить беседу.

И еще она подумала: как утомительно нелюбезное поведение Ханны! И назло чопорной служанке продолжила:

— Я всегда огорчаюсь, когда в дилижансе слишком много народу и багажа. Жаль лошадей, которым все это приходится тащить. Я слышала, дилижансные лошади живут не больше трех лет.

— Согласен с вами, мисс, — ответил актер. — Это безобразие. Кстати, в большинстве случаев обслуживание в дороге весьма прискорбно, а цена за поездку слишком высока.

— Я тебе говорила, нам стоило поехать в почтовой карете, — раздраженно перебила его молодая женщина. — Я чувствую, как мои кости меняются местами, когда колеса этой развалины вращаются.

Илука рассмеялась — женщина говорила очень забавно. И подумала: надо непременно написать матери про эту пару.

Ханна наконец почувствовала непреодолимое желание вмешаться. Она заявила:

— Нам еще очень долго ехать, мисс Илука, поэтому вам стоит закрыть глаза и отдохнуть. Иначе, когда мы доберемся до места, мы так устанем, что не заснем.

Илука улыбнулась Ханне. Она прекрасно понимала: служанка пытается помешать ее беседе, но она не собиралась подчиниться, не узнав как можно больше о своем собеседнике.

— А вы не скажете, сэр, куда едете?

— Мы, мисс Гэнимед и я, едем к графу Лэвенхэму!

Он произнес это имя очень торжественно.

— Ага, если доедем, — вмешалась мисс Гэнимед. — В этой колымаге так трясет, что я наверняка развалюсь на кусочки. Я не то что танцевать, а ноги не смогу переставлять!

— А вы танцуете? — возбужденно спросила Илука.

— По-моему, вы и так поняли, но расскажи ей, д'Арси…

— Разумеется, — с готовностью откликнулся мужчина. — Позвольте мне представиться, мисс. Меня зовут д'Арси Арчер, к вашим услугам. А леди рядом со мной — мисс Люсиль Гэнимед из королевского театра «Олимпик» в Лондоне.

— Как интересно! — воскликнула Илука. — Я слышала о королевском театре. Я читала в газете, что там ставят пьесу «Мария, королева Шотландии», и мне очень хочется ее посмотреть.

— Совершенно верно, мисс, — ответил мистер Арчер. — Вы отлично осведомлены.

— Пьеса имела успех? — спросила Илука.

Мистер Арчер театрально рассмеялся:

— Одна из газет на прошлой неделе заявила, что Вич-стрит, где я находится театр «Олимпик», следует я переименовать в Витч-стрит — заколдованная улица. Из-за чарующего обаяния Вестрис и Фут.

При этил словах он взглянул на нее — убедиться, понимает ли девушка, о чем речь, и на случай, если же нет, объяснил:

— Мадам Вестрис, о которой вы наверняка слышали, — владелица театра «Олимпик», а мисс Фут — великая актриса, которая играет Марию Стюарт, шотландскую королеву.

— Да, я слышала о мадам Вестрис, — ответила Илука.

И, произнеся это имя, вспомнила, как ее мать в свое время была шокирована — в обществе прошел слух, что мадам Вестрис появлялась на сцене в мужских ролях и демонстрировала свои ноги.

А как много писали газеты о мадам Вестрис в пьесе "Джованни в Лондоне»!

Тогда актриса надела бриджи, и, хотя Илука была совсем маленькая, она не забыла возмущения матери: та говорила, что это неприлично, и сокрушалась, и удивлялась, что все стремятся посмотреть на это неприличие.

А отец смеялся:

— Моя дорогая, все ходят смотреть не пьесу, а чрезвычайно красивые ножки Люси Вестрис!

— Тем более печально! — воскликнула миссис Кэмптон. — Но я уверена, когда театр полон таких зрителей, ни одна леди не может себе позволить побывать там.

Отец снова рассмеялся, но Илуку заинтересовало: неужели женщина может публично показать ноги? После этого несколько лет подряд она читала все, что писали о мадам Вестрис, игравшей в «Опере нищих", "Дуэнье», «Артаксерксе», где главными героями спектакля снова были ее ноги.

Илука не решалась говорить на эту тему с матерью, но через несколько лет она все-таки спросила у отца:

— А ты сам виден мадам Вестрис о которой столько пишут, папа?

— Она очень привлекательная женщина, — ответил отец, — но, нравится она мне или нет,все равно она для меня слишком дорогая.

Он сказал это не подумав, но, увидев смущение на личике дочери, быстро добавил:

— Забудь то, что я сказал. Твоей маме это бы не понравилось. Я имел в виду, что поклонники искусства мадам Вестрис в Сент-Джеймсе закидали ее очень дорогими подарками и цветами.

И Илука продолжала выискивать в газетах все о мадам Вестрис.

Три года назад она увидела рисунки, изображавшие ее в юбках выше колен в пьесе «Парижанин Джон». И в мужском костюме в «Капитане Макхите», где панталоны тесно облегали ее, и, кроме того, на ней были цилиндр и галстук.

После смерти полковника, когда они с матерью переехали в большой удобный дом сэра Джеймса, Илука забыла и о мадам Вестрис, и о лондонских театрах, о которых она так часто говорила с отцом.

И сейчас ей показалось очень интересным вернуться в беседе с попутчиками к той старой теме.

Из любопытства она спросила:

— А вы, мистер Арчер, тоже играете в театре «Олимпик»?

— Увы, нет. Но мисс Гэнимед и я сейчас едем, чтобы дать частное представление для графа Лэвенхэма и его друзей. И я надеюсь, его светлость не будет разочарован. Произнося это, он посмотрел на мисс Гэнимед и добавил: