Мембраны

Подходишь к зеркалу, а там совершенно чужая женщина с пронзительно синими глазами, опухшими от слез. Губы поджаты, нос красный, морщинка между бровями углубилась и ушла вверх, ее перечеркнули несколько новых. И в застывшее лицо, как в пустую форму, вливается понимание – все происходящее не сон, не бред, не шутка. Время сжимается в короткий вопрос: «Это конец?»

И тут прямо перед зеркалом входишь в состояние турбулентности. Страх! Перегрузка всех систем. Настоящий, дикий, первобытный страх взметает стратегический запас адреналина, отложенный на случай смертельной опасности. Ты принимаешь последний бой. Устраиваешь бунт. Ты вытираешь слезы, показываешь зеркалу кулаки и бросаешься к телефону. Звонишь. Набираешь вразнобой номера, не в силах упорядочивать адресатов, чтобы крикнуть: «Помогите!»

У Аделины началась ночь длинных гудков. Длинных гудков без ответа. Пальцы приросли к сенсорным кнопкам. Гудки, гудки, гудки. Длинные гудки не желали превращаться в голоса. Абоненты не хотели знать о проблемах Аделины. Они хотели ночью спать, а с утра спокойно посмотреть новости о землетрясении, которое случилось очень далеко. Они не рады были найти утром в телефоне десяток вызовов и мучиться вопросом – «Перезвонить или нет?» И потом, все же перезвонив, услышать, что какая-то Аделина больна раком и просит помощи. Ведь после этого придется мучиться вопросом «А что, собственно, могу я?»

Аделина отбросила телефон в сторону и посмотрела в окно – там занимался безмятежный рассвет. Его розовые зефиры казались отсветом уходящего рая, из которого она изгнана.

Коротко звякнул металлом телефон. Аделина взяла его в руки. Пять утра. Сообщение от доктора Ручкина, два слова: «Есть информация». Аделина тут же позвонила.

– Вчера не стал озвучивать, а сейчас засомневался, имею ли я право не ставить вас в известность, – торопливо говорил Сергей Сергеевич, чуть приглушенно, будто кто-то мог его подслушивать.

Аделина включила громкую связь, положив телефон на стол, и устало выдохнула «Да». Она не понимала, что нового сможет ей сообщить Ручкин на рассвете, да еще находясь где-то на конференции. Решил все-таки воспользоваться «правом первой ночи»?

– Есть еще вариант для вас. Можно сохранить почку. – Он закашлялся, заглушая последние слова, – Но он, так сказать, сами понимаете, платный. Вы, главное, скажите – да или нет.

– Сколько? – спросила Аделина, тоже снизив голос, как будто вступая с доктором в сговор.

– В зависимости от ваших возможностей. Можно рассматривать зарубежные варианты. Израиль, Германия, Турция, Корея. Можно у нас в частных клиниках. Помогу договориться.

– Денег нет, – сказала Аделина, задумавшись, почему, в самом деле, она не накопила до сих пор и пары миллионов на «черный» день.

Ручкин напряженно помолчал. За окнами его номера в отеле заревела сирена экстренных служб. Пожарная, скорая, а может полиция. Аделине было ее слышно. Она удивилась, как вовремя вселенная подает ей сигнал, подсказывая серьезно задуматься.

– Ищите. «Мне бы не хотелось рассказывать вам о подробностях жизни с одной почкой», – произнес доктор, опять раздражаясь.

– Кредит не дадут, – отрезала Аделина. Она уже начала злиться, что вообще поехала к этому павлину с крокодильим портфелем. Он все равно ничем ей не смог помочь, теперь из-за него приходится ломать голову над задачами, у которых нет решений.

Она машинально открыла упаковку с вафлями и начала вытаскивать по одной, с хрустом ломать пополам и складывать перед собой половинки в пирамидку. Сирены экстренных служб по ту сторону связи продолжали разрываться.

– Кредит это или не кредит, меня не касается. Мое дело проинформировать. Думайте. – Ручкин резко нажал «отбой».

Ручкину было слышно, как что-то слабо похрустывало в трубке, пока они разговаривали. Он невольно вспомнил, как вчера хрустнули его старые очки. Жена Варюшка на них наступила, чтобы он согласился сделать себе новые, приличные, в модной оправе.

Ручкин сидел в гостиничном номере после долгого перелета и, вместо того чтобы отдыхать перед сложным выступлением на конференции, зачем-то пытался объяснить этой дурочке, что есть высококлассные хирурги, которые могут сделать ее здоровой, но бесплатная медицина этого варианта не предусматривает.

Насчет права первой ночи он, конечно, немного преувеличил, дабы подчеркнуть свой статус. Он, может, и хотел бы выбирать только интересные случаи, но они достаточно редки, а большой перерыв между операциями не шел на пользу мастерству хирурга. Право первой ночи красиво только в теории. На практике – пусть молодые опыта набираются, спины гнут. Он свое у стола отстоял – весь позвоночник в грыжах.

«Как можно быть такой инертной? Как можно не иметь денег на собственное здоровье?» – мысленно возмущался Ручкин, – «Нет мужа? Любовника? Начальника, в конце концов. Денег нет! Что за глупости! Зачем он, черт возьми, позвонил? Ведь понятно – нет там никаких «платных» вариантов. Живет сегодняшним днем, вся в кредитах. Надо скорее забыть об этом ходячем недоразумении. Пусть сама разбирается со своей безалаберной жизнью».

С годами ему все больше казалось – больные сами виноваты в своей участи. Хотя масштабный статистический анализ, конечно, провести невозможно. Но практический опыт приводил к неутешительным выводам. В основном обычные люди были инфантильны. Они не имели никакого плана на случай, если будут нуждаться в помощи. И не могли толком ответить на простой вопрос: кто станет им помогать во время лечения и реабилитации? На растерянных лицах наблюдалось одно и то же выражение – «Помощь? Мне? Вы шутите, доктор?»

Быть немощным не принято. И в большинстве своем люди готовы скорее умереть, чем стать лежачими. А отсюда и отсутствие желания тратить ресурсы на обеспечение себя в будущем каким-либо уходом. Хотят бесплатной помощи от доброго дяди, который почему-то обязан им эту самую помощь предоставить. И еще потом, не дай бог, что-то пойдет не так – дядя будет виновен и казнен. Сергей Сергеевич не мог понять – кто этот дядя? Государство? Министерство здравоохранения? Дежурный врач в больнице? Кто он? А особенно было не понятно Сергею Сергеевичу – почему никто не хочет считать себя обязанным помочь себе самому?

Ручкин вздохнул, вспомнив, что ему еще надо будет сбежать с конференции на часок-другой и купить жене сумочку (черт бы побрал все эти Гуччи). Сергей Сергеевич развалился на глубоком мягком диване, взлохматил свои прилизанные волосы, отложил телефон, снял тяжелые часы и кинул их на журнальный столик. Навалилась усталость. От перелета, от работы, от вечного недосыпа, и еще от нового имиджа, придуманного молодой женой Варей. «Все-таки уже не мальчик» – говорила она, укладывая ему прическу. – «В пятьдесят надо выглядеть прилично».