Меморист

Со стоном подъехала кабина лифта, и открылись двери.

— Ты не знаешь всего, милая моя.

— Но как я могу узнать, если ты ничего не говоришь?

Кивнув, отец отвел взгляд.

— Тут ты права.

Пока они шли к машине, Джереми начал с самого начала и рассказал про звонок Хелен Хоффман. Меер забыла свое раздражение. Повествование отца, полное подробностей и любопытных отступлений, было таким же захватывающим, как и прежде, и девушка вдруг вспомнила, как вечерами он подсаживался к ее кровати, рассказывая о своих последних приключениях. Его голос наполнял тишину — тишину, которую она в детстве боялась и ненавидела, потому что именно в эти паузы между словами и приходили те воспоминания и неуловимые обрывки мелодии, пугавшие ее своей навязчивой силой.

Меер понимала, какое огромное значение имеют эти находки для ее отца. Люди, занимающиеся тем, чем занимался Джереми Логан, не просто охотились за сокровищами, чтобы найти и сохранить их; они сражались за свое прошлое.

— Мы в долгу перед памятью тех, кто был до нас; нам предстоит найти все то, что они оставили, — как-то сказал ей отец, и она услышала в его голосе гордость.

Меер любила в своем отце все, но больше всего она любила, когда он рассказывает о своей работе.

Джереми выехал со стоянки и влился в плотный поток машин. Пока они медленно ползли вперед, Меер любовалась очередным районом Вены, открывающимся ее взору, слушая, как отец впервые рассказывает ей про шкатулку.

— Я испытал самый настоящий шок. Не сомневаюсь, ты можешь себе представить, что это такое — войти в незнакомый дом, для того чтобы взглянуть на святую реликвию, и вдруг увидеть нечто такое, что имеет огромное значение для нас с тобой. У судьбы не бывает случайностей, — сказал он. — Каждое действие откликается в других жизнях, во времени. Парамнезия и случайные совпадения — это нечто иное, как рука Господа, похлопывающая человека по плечу; бог просит его обратить внимание, показывает, что тот ступает по следам своих собственных предыдущих воплощений.

— Ты никогда не сомневался…

Отец кивнул.

— Почему?

— Вера.

Меер покачала головой; для нее этот ответ был недостаточным.

— А теперь, совсем как Малахай, ты убежден в том, что эта мелодия — моя мелодия — имеет какое-то отношение к той флейте, упомянутой Бетховеном в письме?

Джереми был удивлен.

— Откуда тебе известно содержание письма? — Затем, спохватившись, он покачал головой. — Тебе рассказал Малахай, да? Извини. Передавая ему содержимое письма, я должен был бы попросить его ни о чем тебе не рассказывать. Я хотел сам показать тебе все, когда ты сюда приедешь.

Девушка была удовлетворена этим объяснением.

— Но что именно говорилось в письме?

— То, что в шкатулке хранится ключ, который поможет узнать, где спрятана флейта. — В голосе Джереми прозвучала покорность, словно ему не хотелось говорить на эту тему.

Меер вздрогнула. Образ Бетховена, держащего флейту, был невыносимо отчетливым, и ей на плечи давило бремя необходимости найти этот инструмент. Вот только это было чужое бремя. Ее супруг не потерялся, заболев в горах Индии. Растущая паника и настойчивое стремление его найти — чувства искусственные, сфабрикованные. Но тут Меер увидела нечто осязаемое, что действительно было очень важно.

— Ты полагаешь, тот, кто похитил письмо у вас с доктором Сметтерингом, также похитил шкатулку и теперь ищет флейту?

— Да. В прошлую пятницу в местной газете появилась заметка о том, что в шкатулке с играми было обнаружено письмо Бетховена. Одно это уже достаточное основание для того, чтобы похитить оба этих предмета. Но я считаю, что воры охотятся за флейтой.

— В заметке содержались какие-либо подробности?

— Нет. И я ни о чем не говорил никому, кроме своих коллег из правления Общества памяти и Малахая.

— Но тогда как…

— В мире есть сотни исследователей, изучающих проблемы перевоплощения, музыковедов, археологов, не говоря про членов нашего общества, знающих про «инструменты памяти» и связь Бетховена с предполагаемой «флейтой памяти». — Джереми крепче стиснул рулевое колесо. — Или тот, кто похитил письмо, также украл и шкатулку, или содержимое письма попало к кому-то еще, кто организовал утреннее нападение.

Они остановились на красный свет. Справа возвышалась каменная церковь со шпилями, устремившимися в безоблачное голубое небо. Вдруг на колокольне зазвонили колокола, и их звон отозвался у Меер внутри.

— Почему ты прислал мне каталог и рисунок через Малахая? Почему не позвонил и не предупредил о том, во что ввязался, не предостерег меня?

Отец молчал.

— Ты звонил Малахаю после того, как я от него ушла, чтобы узнать мою реакцию?

— Разумеется, потому что я хотел убедиться в том, что с тобой все в порядке. Я понимал, что это станет потрясением.

— Я не хочу быть твоей подопытной морской свинкой.

— Ты моя дочь. Я думаю только о том, как тебе помочь, как защитить тебя. Того же самого хочет и Малахай.

— И, помогая мне, заодно проверить свои теории.

— Перевоплощение — это не моя теория.

— Однако ведешь ты себя именно так.

— Это часть системы моих верований.

— Часть системы твоих верований, которую ты хочешь доказать через меня.

Так резко Меер еще никогда не говорила с отцом — ни на эту, ни на какую-либо другую тему. Причиной тому стали события последних двух суток.

— Меер, милая моя, ты всегда воспринимала это шиворот-навыворот. До того как ты начала слышать эту музыку, я не был особо религиозным. Да, я искал утерянные иудейские реликвии, но в первую очередь я был антикваром. По большим религиозным праздникам ходил в синагогу, но в основном потому что так принято, из уважения к своему прошлому. Я и не думал изучать Каббалу. Даже не знал, какое большое значение имеет концепция перевоплощения для иудаизма. Все это я узнал только после того, как у тебя начались проблемы.

— Значит, все это ты делал ради меня? — В голосе Меер прозвучал неприкрытый сарказм, о чем она тотчас же пожалела.

— Для того, чтобы понять, как тебе помочь.

— Не сомневаюсь, что ты успокаиваешь себя такими доводами.

— Ты случайно не видела фильм «Вспомнить все» с Арнольдом Шварценеггером?

Меер удивленно посмотрела на отца.

— Нет.

— Герой Шварценеггера не может доверять своим воспоминаниям — не может определить, что в них правда, а что ложь. Когда его спрашивают, что он хочет, он отвечает: «Вспомнить», а на вопрос «зачем» говорит: «Чтобы снова стать самим собой». Только этого я и хочу для тебя. Чтобы ты вспомнила, чтобы снова стала самой собой, во всех своих воплощениях.

Несколько минут они ехали молча, затем Джереми свернул на Пратерштрассе, и Меер обратила внимание на знакомые надписи на иврите на некоторых зданиях. Именно сюда она забрела в субботу вечером.

— Куда мы попали?

— Это старое еврейское гетто. Его восстановили евреи, вернувшиеся в Вену, — сказал Джереми, сворачивая с главной улицы в узкий переулок. Взглянув на дочь, он спросил: — А что?

— Ничего, все в порядке.

Джереми въехал на стоянку. Не дожидаясь отца, Меер вышла из машины, повернула направо и уверенно направилась вперед.