Мемуары дипломата

Терещенко — человек очень умный и желает помочь нам в отношении доставки обещанной пшеницы и строевого леса. У меня с ним наилучшие отношения, и я постепенно вхожу также в дружбу с Керенским, который вначале скорее относился с подозрительностью к моим действительным чувствам в отношении революции. К несчастью, он плохо говорит по-французски, но когда он обедал в посольстве, то Локкарт (наш генеральный консул в Москве), который бегло говорит по-русски, служил для нас переводчиком, и мы и мели продолжительную и откровенную беседу. Он сказал мне на прощанье, что наш разговор принесет плоды. Мне было забавно то обстоятельство, что он пришел на обед в сопровождении своего адъютанта, которого я не приглашал. Это было курьезно со стороны министра-социалиста, который никогда не носит иного костюма, кроме обыкновенной черной рабочей куртки".

30 апреля.

"Между Керенским и Милюковым происходит генеральное сражение по вопросу о знаменитой формуле "мир без аннексий", и так как большинство министров находится на стороне Керенского, то я не буду удивлен, если Милюкову придется уйти. Это будет во многих отношениях потерей, так как он является представителем умеренного элемента в кабинете и держится вполне здоровых взглядов по вопросу о войне, но он пользуется столь слабым влиянием на своих коллег, что никогда не знаешь, окажется ли он в состоянии осуществить на деле то, что обещает.

Правительство все еще держится выжидательной позиции и предпочитает, чтобы инициатива в отношении Ленина исходила от народа. Милюков, с которым я как-то говорил по этому вопросу, сказал, что возмущение народа против Ленина растет, и что войска готовы арестовать его, когда правительство отдаст об этом приказ, но что последнее не хочет ускорять событий из опасения вызвать гражданскую войну. Я сказал ему, что для правительства наступила пора действовать, и что Россия никогда не выиграет войны, если Ленину будет разрешено продолжать возбуждать солдат к дезертирству, к захвату земли и к убийствам. Он ответил, что правительство выжидает лишь психологического момента, который, по его мнению, не за горами. Милюков выразил также более утешительные взгляды на взаимоотношения между Временным Правительством и Советом. Последний подвергается полной реорганизации. Количество его членов уменьшено до шестисот, и избран новый исполнительный комитет. В результате этого преобразования он окажется более умеренной, но в то же время более сильной организацией. Поэтому не следует отвергать его притязаний на контроль и направление политики правительства.

Ввиду положения на фронте и нового морального элемента, выдвинутого революцией, я лично полагаю, что мы должны согласиться на пересмотр некоторых из наших соглашений. Я стараюсь успокоить рабочую партию и социалистов, которые постоянно нападают на Англию за то, что она желает продолжать войну ради империалистических целей. Я пытался в своих речах разубедить их в этой мысли, но без особого успеха. Я старался также объяснить, что некоторым из русских политических эмигрантов не было разрешено возвратиться в Россию не ввиду их политических взглядов, но ввиду транспортных затруднений. Эти слова вызвали новые нападки на меня, между тем как социалистическая пресса обвиняет наших рабочих делегатов в том, что они являются оплаченными эмиссарами нашего правительства, а не действительными представителями британского труда".

Я должен дать краткое объяснение того, что сказано в конце этого письма. Враждебные Англии нападки прессы ввиду задержания ею русских политических эмигрантов приняли столь серьезный оборот, что стали даже угрожать опасностью жизни некоторым англичанам, владельцам фабрик, положение которых и так стало далеко не безопасным вследствие ненадежного отношения со стороны рабочих. Поэтому я должен был серьезно переговорить с Милюковым и потребовать от него принять меры к тому, чтобы положить конец этой кампании в прессе. В ответ на его возражение, что русское правительство подвергается таким же нападкам, я ответил, что это не мое дело, и что я не могу допустить, чтобы мое правительство употреблялось в качестве громоотвода для парализования нападок на русское правительство. Затем я напомнил ему, что в начале апреля я поставил его в известность, что Троцкий и другие русские политические эмигранты задержаны в Галифаксе впредь до выяснения намерений Временного Правительства в отношении их. 8 апреля по его просьбе я просил мое правительство освободить их и разрешить им продолжать путь в Россию. Два дня спустя он просил меня взять назад эту просьбу и сообщить, что Временное Правительство надеется, что они будут задержаны в Галифаксе вплоть до последующего сообщения о них. Поэтому именно Временное Правительство ответственно за их дальнейшее задержание до 21 апреля, и я должен буду огласить этот факт, если не будет опубликовано сообщение о том, что мы не отказывали в визировании паспортов ни одному русскому, если об этом просили русские консульские власти. Он согласился сделать это.

Нападки на наших рабочих делегатов были вызваны сообщением, присланным русским социалистам одним из членов независимой рабочей партии в Лондоне. Это дело было, в конце концов, раскрыто г. Гейндманом, который просил Керенского по телеграфу "опровергнуть самым решительным образом лживое заявление независимой рабочей партии".

Глава XXVI 1917

Борьба между Милюковым и Керенским. — Цели войны. — Столкновение с Советом. — Правительство одерживает моральную победу. — Назначение Керенского военным и морским министром. — Социализм у власти. — Кадеты. Социалисты-революционеры. — Социал-демократы. — Большевики

Настоящую главу я начну несколькими дальнейшими выписками из своих писем в министерство иностранных дел.

7 мая.

"Со времени моего последнего письма мы прошли через новый кризис, вызванный нотой Милюкова союзным правительствам по поводу войны. Эта нота была результатом компромисса между сторонниками Керенского и Милюкова. Она была принята и одобрена первым, а зато последний согласился сообщить союзникам декларацию правительства, отвергающую всякую мысль о насильственных завоеваниях. Милюков настойчиво утверждал, что Россия должна получить как Константинополь, так и проливы, и на этом основании, равно как и ввиду обязательств, уже принятых на себя Россией в отношении союзников, всегда отказывался от возбуждения вопроса о пересмотре существующих соглашений. Он считал, что сообщать союзным правительствам декларацию, обращенную к русскому народу, означало бы приглашать их косвенным образом к пересмотру соглашений. Между ним и Керенским происходила постоянная борьба, и однажды его положение было настолько поколеблено, что его уход считался почти неизбежным. Кадетская партия, вождем которой он состоит, пошла на риск и прибегла к давлению на правительство, угрожая ему, что отставка Милюкова повлечет за собою уход всех прочих членов правительства, принадлежащих к этой партии.

В конце концов, Милюков согласился опубликовать декларацию, а правительство одобрило составленную им препроводительную ноту. Последняя была составлена таким языком, что, если и не противоречила букве декларации, то, бесспорно, противоречила ее духу. Она вызвала настоящую бурю в Совете Рабочих и Солдатских Депутатов, где на нее посмотрели, как на отказ от всего того, что было заявлено в декларации. Четверг был настоящим днем кризиса. К вечеру несколько полков прибыло на площадь перед Мариинским дворцом, где заседал совет министров, и присоединилось к толпе, уже собравшейся там с целью произвести демонстрацию против правительства. Раздавались крики: "Долой правительство!", "Долой Милюкова!", но, в конце концов, удалось убедить войска возвратиться в казармы.

Позже вечером происходили контр-демонстрации, направленные главным образом против Ленина и его сторонников, и, после того как несколько министров произнесли речи перед толпой с балкона дворца, счастье повернулось в их сторону. Правительство осталось твердым, объявив себя вполне солидарным по вопросу о ноте, и угроза их совместного ухода, а также того, что в этом случае новое Временное Правительство будет сформировано в Москве, заставила Совет умерить свой пыл. Сверх того Совет сознавал, что, как соглашались его члены впоследствии, сам он недостаточно силен, чтобы взять в свои руки власть, и так как правительство согласилось на опубликование дополнительного сообщения, разъясняющего ноту, то Совет объявил инцидент исчерпанным. Это соглашение было достигнуто только в пятницу вечером, и в течение всего этого вечера на Невском и прилегающих улицах все время происходили демонстрации и контр-демонстрации. На Невском произошло столкновение между толпами сторонников и противников Ленина, при чем несколько человек было убито и ранено. Между девятью и 10 ч. 30 мин. я выходил три раза на балкон посольства, чтобы принять овации и говорить речи толпе, демонстрировавшей в защиту правительства и союзников. В одной из этих демонстраций происходила открытая борьба между сторонниками правительства и ленинцами.

В настоящее время опять наступило полное спокойствие, и демонстрации запрещены на несколько дней. Разумеется, Милюков очень гордится тем, что он называет большой победой правительства; однако, хотя правительство, несомненно, можно поздравить с успешным исходом столкновения с Советом, но последний продолжает действовать так, как если бы он был господином положения.

После того, как были написаны эти строки, я имел беседу с Терещенко. В ответ на мой вопрос он сказал, что не разделяет мнения Милюкова о том, что исход недавнего конфликта между Советом и правительством является большой победой для последнего. Он явился моральной победой, и, к счастью, ответственность за кровопролитие падает на противников, а не на сторонников правительства. Кроме того, он обнаружил количественное превосходство тех, кто стоит на стороне правительства. Этому можно противопоставить притязание Совета на исключительное право давать приказы войскам. Правительство, сказал он мне, — приняло меры противодействия этому притязанию путем усиления власти генерала Корнилова, командующего петроградским гарнизоном, и он убежден, что правительство, в конце концов, станет господином положения, хотя, быть может, ему придется включить в свои ряды одного или двух социалистов. Рабочие разочаровались в Ленине, и последний, как он надеется, в недалеком будущем будет арестован.

Он сказал, что всего больше ему хотелось бы видеть открытие мирных переговоров с Турцией, и если единственным препятствием к заключению с нею мира является Константинополь, то он полагает, что британское правительство могло бы обратиться к русскому с предложением о нейтрализации Константинополя. Я сказал, что если бы мы сделали это, то мы могли бы подвергнуться обвинению в вероломстве, и при настоящих условиях очень затруднительно как для России, так и для союзников выступить с предложением пересмотра наших взаимных соглашений. Он согласился с этим, но продолжал утверждать, что при некотором такте обмен взглядов по вопросу о Константинополе все же возможен".