Мемуары генерала барона де Марбо
Шрифт:
Противником Ожеро был страшный человек, великолепный боец и профессиональный дуэлянт, который в предыдущие дни в качестве упражнения, ожидая решающей схватки, убил двух сержантов полка Французской гвардии. Ожеро, ничуть не испугавшись репутации этого драчуна, отправился в кафе, куда должен был прийти его соперник, и, ожидая его, уселся за стол. Жандарм вошел, и, как только ему указали на кандидата карабинеров, он откинул полы своего мундира и нагло уселся на стол, повернувшись к Ожеро задом. Тот же в этот момент пил довольно горячий кофе. Он осторожно приоткрыл клапан, существовавший в те времена на кавалерийских лосинах, и вылил кипящую жидкость прямо на ягодицы наглого жандарма. Последний в бешенстве вскочил. Вот и завязалась ссора! Оба тут же отправляются на площадку, а за ними следует толпа карабинеров и жандармов. Взбешенный жандарм, желая повеселиться над тем, кого он считал уже своей очередной жертвой, спросил у Ожеро насмешливым тоном: «Вы желаете, чтобы вас похоронили в городе или в деревне?» Ожеро не замедлил ответить: «Предпочитаю в деревне, я всегда любил свежий воздух». «Хорошо! — воскликнул жандарм, обращаясь к своему секунданту. — Ты зароешь его рядом с теми двумя, которых
Пребывание в лагере было окончено, карабинеры вернулись в Со-мюр. Ожеро продолжал спокойно нести свою службу, когда одно фатальное событие бросило его в жизнь, полную приключений.
Молодой офицер благородного происхождения и вспыльчивого нрава обнаружил свое недовольство тем, как вычищены его лошади, и набросился на Ожеро. В приступе гнева он хотел ударить его хлыстом в присутствии всего эскадрона. Возмущенный Ожеро отбросил далеко хлыст неосторожного офицера. Тот, окончательно взбесившись, выхватил шпагу и бросился на Ожеро, воскликнув: «Защищайтесь!» Ожеро сначала ограничился тем, что парировал удар, но, будучи ранен, он кончил тем, что ответил со всей силой, и офицер упал мертвым.
Генерал граф де Мальсен, командующий полком карабинеров от имени Месье, был немедленно проинформирован о произошедшем, и, хотя свидетели договорились утверждать, что Ожеро был несправедливо спровоцирован и вынужден был законно защищаться, генерал, симпатизировавший Ожеро, посчитал более разумным отправить его подальше. Для этого он позвал карабинера Папона, уроженца Женевы, время службы которого истекало через несколько дней, и предложил ему передать свой путевой лист Ожеро, обещая, что он ему достанет другой, новый. Папон согласился, и Ожеро, крайне благодарный ему за это, покинул полк. Когда Ожеро приехал в Женеву, то узнал, что военный совет, несмотря на заявления свидетелей, приговорил его к смертной казни за то, что он осмелился обнажить шпагу против офицера.
Семья Папона поставляла большие партии часов на Восток. Ожеро решил сопровождать посыльного, которого они отправляли, и добрался с ним до Греции, откуда через Ионические острова проследовал в Константинополь, и затем на побережье Черного моря. Во время его пребывания в Крыму один русский полковник, судя по манере держаться Ожеро, понял, что он военный, и предложил ему звание сержанта. Ожеро согласился и прослужил несколько лет в русской армии, которая под командованием знаменитого Суворова сражалась против турок, и был ранен при осаде Измаила1. После подписания мира между Портой и Россией полк, в котором служил Ожеро, был направлен в Польшу, но Ожеро не хотел больше оставаться среди русских, в то время полувар-варов. Он дезертировал, добрался до Пруссии, где он служил сначала в полку принца Генриха, а потом из-за своего высокого роста и красивого лица был взят в знаменитый полк гвардейцев Фридриха Великого. Он служил там уже два года, и его капитан обещал ему продвижение по службе. Но однажды король во время смотра гвардейцев остановился перед Ожеро и сказал: «Какой красавец гвардеец! Из какой же он страны?» — «Он француз, Ваше Величество». — «Тем хуже, — ответил Фридрих, который стал ненавидеть французов в такой же степени, в какой раньше их любил. — Тем хуже. Если бы он был швейцарцем или немцем, мы бы из него кое-что могли сделать».
С этого момента Ожеро был уверен, что в Пруссии он никогда никем не станет, поскольку услышал эти слова из уст самого короля. Он решил покинуть и эту страну. Но это было крайне сложно, поскольку, как только имело место дезертирство солдата, об этом объявлялось пушечным залпом, и население бросалось на его поиски в надежде получить обещанную награду. Если дезертира ловили, то его расстреливали без суда.
Чтобы избежать подобного несчастья и обрести свою свободу, Ожеро знал, что примерно треть гвардейцев из иностранцев, как и он, мечтала только о том, чтобы покинуть Пруссию. Он постарался договориться с шестьюдесятью гвардейцами из наиболее смелых, которым он по- 28 29 30 31 старался объяснить, что, дезертируя поодиночке, они терялись, потому что хватало одного-двух человек, чтобы их захватить. Но если бы они ушли все вместе, с оружием в руках и амуницией, чтобы иметь возможность защищаться, конец мог бы быть совсем другим. Именно это они и сделали под предводительством Ожеро. Эти решительные люди по дороге были не раз атакованы крестьянами и даже целым отрядом солдат, потеряли нескольких своих товарищей, но убили больше врагов, чем понесли потерь сами, и за одну ночь добрались до саксонских владений, находившихся в каких-то 10 лье от Потсдама. Ожеро отправился в Дрезден, где начал давать уроки танцев и фехтования. Там он и пробыл до того дня, когда родился первый наследник Людовика XVI. Его рождение праздновалось французами очень торжественно, и по этому поводу были амнистированы все дезертиры, что позволило Ожеро не только вернуться в Париж, но даже снова примкнуть к карабинерам. Поскольку судимость с него была снята, генерал де Мальсен призвал его к себе как одного из лучших унтер-офицеров корпуса. Таким образом, Ожеро вновь вернул себе свое звание и положение до того, как в 1788 году неаполитанский король, чувствуя необходимость привести в хорошее состояние свою армию, попросил французского короля прислать ему в качестве инструкторов некоторое количество офицеров и унтер-офицеров, которым он мог бы дать более высокое звание. Всеми инструкторами, направленными в Неаполь, руководил г-н граф де Поммроль, ставший впоследствии генералом и префектом Империи. Ожеро входил в этот отряд и по прибытии в Неаполь получил звание младшего лейтенанта.
Он прослужил там несколько лет и только что был назначен лейтенантом, как влюбился в дочь греческого негоцианта и попросил ее руки. Отец не хотел соглашаться на подобный союз, и двое возлюбленных поженились тайно, а затем, сев на первый корабль, отбывавший из Неаполя, отправились в Лиссабон, где прожили очень спокойно, в мире и согласии, в течение некоторого времени.Был конец 1792 года. Французская революция разгоралась с новой с илой, и все монархи Европы, боясь проникновения в их государство новых идей и принципов, стали крайне суровы по отношению ко всему, что было французским. Ожеро часто уверял меня, что во время своего пребывания в Португалии он никогда ничего не сделал, ничего не сказал такого, что могло бы испугать правительство, тем не менее он был арестован и препровожден в тюрьму инквизиции. Уже несколько месяцев, как он томился в тюрьме, когда мадам Ожеро, женщина редкой храбрости, увидев в порту корабль с трехцветным флагом, поднялась на борт и передала капитану письмо, в котором она сообщала французскому правительству о незаконном аресте своего мужа. Хотя капитан французского корабля не принадлежал к военному флоту, он решительно отправился к португальским министрам и потребовал выдачи своего соотечественника, заключенного в тюрьму инквизиции. Выслушав их отказ, он гордо объявил им войну от имени Франции. То ли португальцы испугались, то ли поняли, что они действовали незаконно, но Ожеро был освобожден и вернулся в Гавр, где вместе с женой сел на корабль этого достойного капитана. Приехав в Париж, Ожеро был произведен в звание капитана и отправлен в Вандею, где своими советами и своей храбростью он спас армию от неспособного генерала Руссена, что сделало его начальником батальона.
Испытывая отвращение от необходимости сражаться против французов, Ожеро попросил отправить его в Пиренейскую армию, откуда он был направлен в тулузский лагерь, в котором командовал мой отец. Крайне удовлетворенный тем, как служил Ожеро, отец произвел его в главные аджюданы (полковники штаба) и осыпал его всеми знаками внимания, о чем Ожеро никогда не забывал. Уже будучи генералом, он отличился в войнах в Испании, Италии и особенно при Кастильоне. Накануне этой битвы французская армия, окруженная со всех сторон, находилась в критическом положении, и тогда главнокомандующий генерал Бонапарт созвал военный совет, единственный, с которым он пожелал проконсультироваться. Все генералы, даже Массена, высказались за отступление, и только один Ожеро объяснил, что нужно сделать, чтобы выйти из этого затруднительного положения. Свое выступление на совете он закончил такими словами: «Даже если вы все уедете, я остаюсь, и со своей дивизией атакую врага на восходе дня». Бонапарт, пораженный доводами, высказанными Ожеро, сказал ему: «Ну что ж, я останусь с вами». С этого момента больше никто не говорил об отступлении, и на следующий день французы одержали блестящую победу, которой они в первую очередь были обязаны доблести и искусным маневрам Ожеро. С этого момента положение французской армии в Италии очень укрепилось, и теперь, когда некоторые завистники позволяли себе высказаться неодобрительно против Ожеро в присутствии императора, последний отвечал: «Не будем забывать, что он спас нас при Кастильоне». И когда Наполеон создал новое дворянство, он дал Ожеро титул герцога Кастильонского.
Умер генерал Гош. Ожеро заменил его в Рейнской армии, и после установления Консульства ему было поручено руководство Галло-Батав-ской армией, состоящей из французских и голландских войск, с которыми он был во Франконии, где провел блестящую кампанию 1800 года, выиграв сражение при Бург-Эберахе. После восстановления мира он купил земли и замок Ла Уссэ. В отношении его подобных приобретений я должен сказать, что состояние некоторых генералов Итальянской армии очень преувеличивали. Ожеро, в течение 25 лет получавший зарплату генерала, командующего и маршала, в течение семи лет получавший дотацию в размере 200 тысяч франков и жалованье в 25 тысяч франков за орден Почетного легиона, после своей смерти оставил всего 48 тысяч франков ренты. Не было человека более широкой натуры, более бескорыстного и более обязательного, чем он. Я мог бы привести здесь немало примеров, но я ограничусь двумя.
После создания Консульства генерал Бонапарт образовал многочисленную гвардию. Пехоту он поставил под командование генерала Лан-на. Этот генерал был одним из самых достойных военных, но абсолютно не разбирался в хозяйственно-административных вопросах. Вместо того чтобы соблюдать установленные тарифы на покупку простынь, тканей и других предметов, он всегда находил все это недостаточно красивым, и, таким образом, его служащие, ответственные за одежду и обмундирование гвардии, были в восторге от того, что могли полюбовно разговаривать с поставщиками, получать от них взятки, считая, что эти заниженные цены покроются знаменитым именем генерала Ланна, друга первого консула. Действуя таким образом, они создали для гвардии необычайно шикарную униформу. Но когда пришло время платить по счетам, оказалось, что требуемые суммы превосходят отпущенный министерством бюджет на 300 тысяч франков.
Первый консул принял решение упорядочить финансовые дела и принудить командиров частей не превосходить отпущенные им кредиты. Он пожелал дать им наглядный пример. И хотя он испытывал большую симпатию к генералу Ланну и был абсолютно убежден, что ни один сантим не оказался в кармане этого достойного генерала, он объявил его ответственным за растрату 300 тысяч франков и дал ему восемь дней, чтобы внести эту сумму в кассу гвардии. В противном случае он грозился представить его военному суду. Это суровое решение произвело колоссальный эффект и положило конец всем растратам, которые свершались вокруг.
Генерал же Ланн, хотя и был недавно женат на дочери сенатора Гёэ-нёка, оказался не способен заплатить этот долг. Тогда Ожеро, узнавший о тяжелом положении своего друга, побежал к нотариусу, взял 300 тысяч франков и поручил своему секретарю внести их от имени генерала Ланна в кассу гвардии. Узнав об этом поступке, первый консул был бесконечно благодарен генералу Ожеро за то, что он помог Ланну расплатиться с этим долгом и оправдаться перед ним, за что он предложил Ожеро посольство в Лиссабоне, что было очень хорошо оплачиваемой должностью.