Мемуары "власовцев"

Как-то в один из майских дней меня вызвал Кнюпфер и сказал, что, по его данным, я буду в ближайшее время арестован. «Мы делали общее дело, — добавил он, — и если вас арестуют, это будет ощутимый удар по нашему делу. Советую вам подать в отставку». Что я и сделал. Это было время, когда уже начали сажать верхушку НТС.

Я благодарен Кнюпферу за все, что он сделал для нас.

Спустя некоторое время я все же попал в тюрьму. Правда, отчасти по своей инициативе. А дело было так. Когда начались аресты руководителей НТС, я решил, что надо попробовать объяснить немцам, что это ошибка. Фактически я ничего не терял, т. к ждал ареста со дня на день. И я поехал в Шитц, в Центральное управление государственной безопасности. Присел у входа на скамейку и через дежурного вызвал знакомого мне сотрудника Управления — Дедио. С ним я познакомился еще до войны — во Франции. Это был следователь, который допрашивал меня в Париже. В отличие от других членов НТС, которые были в то время арестованы и допрашивались в тюрьме, например, Редлих — в Праге, мой допрос проходил в гостинице. Дедио угощал меня кофе, коньячком, мы мирно беседовали. Позже я узнал, что у него была прямая связь с Прагой. Все, что я говорил, оперативно проверялось с показаниями пражских арестованных. На помощь этого Дедио я и рассчитывал в этот раз. Я попросил его походатайствовать о моей встрече с каким-нибудь чином Управления, чтобы объяснить, что аресты руководства НТС ошибка. Он привел меня к начальнику 4-го отдела службы, ведающей иностранцами, — генералу Вольфу. В кабинете, кроме меня и генерала, находился еще полковник. Я говорю генералу, что аресты наших людей — недоразумение. Дело в том, что цель у нас одинаковая — мы боремся против существующего в России режима. Работа ведется в основном на ту сторону. А так как каждый русский человек чувствует себя русским человеком и чтобы он не идентифицировал нас с вами, мы действуем так, чтобы он чувствовал, что мы действуем не по вашему приказу. Именно поэтому мы добиваемся значительных результатов.

Вольф выслушал меня и, бросив реплику: «Оригинальная идея», спросил: «Если у нас общие цели, то как же понять, что в ваших листовках говорится, что нужно бороться не только против Сталина, но и против Гитлера?». «А как же иначе? — отвечаю я. — Если против Сталина — значит против любой диктатуры. Должна же быть какая-то логика и последовательность действий». «Тоже оригинальная идея, — отвечает генерал, — но дело даже не в листовках и не в том, что вы призываете к борьбе против Штлера. Ваше преступление в том, что вы налаживаете связь с нашими министерствами, проникаете туда, пытаетесь организовать и повести наших людей за собой. Вы используете их не против нас, но и не для нас. Тем самым вы отлучаете их от нас. А сейчас ни один человек не имеет права быть не с нами. А что касается вашего преследования, то как раз это помогает вам отмежеваться от нас. И я сейчас предоставлю вам такую возможность — отмежеваться от нас». Он встал, пожал мне руку и передал приказ полковнику арестовать меня.

Конечно, это была безумная попытка, но я чувствовал, что иначе не могу поступить. [41]

Ф . П. Богатырчук

Часть I

Первые вести о Власове

В конце 1942 года в Киеве появились первые экземпляры русской газеты с упоминанием Власова. Хотя большая часть этих газет была заполнена обычной нацистской пропагандой, которой уже никто не верил, измученные колониальной политикой немецких оккупантов люди с жадностью читали те скупые извещения, в которых говорилось о бывшем советском генерале, бросившем вызов советским олигархам и начавшем организацию сил для борьбы с большевизмом. Как всегда бывает, слухи немедленно начали дополнять фантазией те незначительные факты, которые сообщались. Уже появились «очевидцы», которые видели целые дивизии Власова, борющиеся с большевиками, и утверждали, что Власов чуть ли не поставил ультиматум немцам с требованием немедленно изменить их оккупационную политику и предоставить власть местному населению и т. п.

41

41 Интервью автора-составителя с В . Д. Поремским. 5.06.1996. Магнитофонная запись.

Каждая группа населения по-своему воспринимала эти волнующие новости: русские принимали их на веру безоговорочно, украинцы, всегда и во всем видевшие козни Москвы, верили мало или относились враждебно к самой возможности возникновения подобной антибольшевистской силы. На время были забыты обычные темы разговоров о лишениях, жестокостях немцев, расправах большевиков с оставшимся у немцев населением, и их заменили горячие споры о возможности нового освободительного движения. Однако время шло и никакого изменения оккупационной политики не наблюдалось. Немцы продолжали, как и ранее, бесцеремонно обращаться с населением. Как следствие возникновения партизанского движения немцы стали в каждом жителе видеть потенциального партизана и при наличии минимального подозрения расправлялись беспощадно.

Особенно много унижений приходилось испытывать интеллигенции. Недаром среди малоустойчивой части последней антинемецкие настроения заслонили их антибольшевистские убеждения, и они уже начали говорить о том, что большевики ангелы по сравнению с немцами! Действительно, уже нередки были случаи, когда сыновья интеллигентных родителей убегали в лес к партизанам. Словом, уже слепому было ясно, что глупая колониальная политика немцев принесла свои плоды — в партизанском движении они жали то, что посеяли. Большое значение во всех проболыпевистских настроениях играла неизвестно от кого исходившая пропаганда, что англичане и американцы после войны заменят большевистскую власть новой народной властью, а также и та очередная иллюзия, что большевики уже не те, что они переродились и т. д.

Успехи Красной армии под Сталинградом усилили патриотические настроения, Красная армия в глазах населения снова становится символом величия России. Мне в это время в Киеве часто приходилось встречать бывших убежденных противников большевизма, которые теперь с пеной у рта поносили немцев, что было, конечно, справедливо, но они все забыли в своей страстной вражде, что на место немцев придут такие же чуждые народу диктаторы. Многие из этих квазипатриотов пострадали в первые же дни возвращения большевиков, которые сразу же обнаружили свое истинное лицо. В начале 1943 года уже было ясно, что ни о какой местной противо-большевистской акции не может быть и речи. Немцам уже никто не верил, и все только мечтали о том времени, когда они уберутся восвояси.

Первая встреча с Власовым и Малышкиным

В марте месяце мне представилась возможность поехать в Берлин. Я занимал в то время место руководителя Института экспериментальной медицины — вернее, тех остатков института, которые нам удалось сколотить вместе. Ввиду того, что у нас не было животных с экспериментальными раковыми опухолями, которые нам были необходимы, то и было решено попытаться достать их в Берлине. С большими трудностями мне удалось достать разрешение, так как после моего ареста в феврале 1942 года я все время состоял под негласным надзором гестапо.

В Берлине я был поражен весьма открытыми проявлениями антигитлеровских настроений, которые было немыслимо себе представить на Украине. У нас все немцы держались вместе, ходили в магазины и рестораны «nur f"ur Deutsche», а в театры через «Eintritte nur f"ur Deutsche», жили в специальных домах и районах — словом, держали себя так, как надлежит держаться superman’am по отношению к Untermensch’am. В Берлине же я впервые столкнулся с определенной оппозицией к господствующей идеологии.

В день приезда мне пришлось обедать в ресторане на Kurfurstendamm. Я услышал разговор за соседним столиком (не услышать было невозможно, так как разговор велся в весьма громких тонах): все четыре немца, по виду скорее всего коммерсанты, наперебой ругали нацистов, вовлекших народ в предприятие, из которого только один выход — гибель и расчленение Германии. Я ушам своим не поверил, услыхав открытые обвинения нацистских главарей в том, что они успели запастись ценностями, обеспечив себе тем самым пути отступления, а далее — «aprez nous le deluge». Внезапно в ресторане зазвучали фанфары «Sonder Meldung», сообщающего об очередной победе. Я к своему удивлению увидел, что при первых звуках фанфар много публики демонстративно встало и начало покидать зал, по дороге роняя иронические реплики. И это было за два года до окончания войны!

Через несколько дней мне пришлось обедать с видными инженерами из концерна Сименса. Как приехавший с востока, я, естественно, был в центре внимания. Посыпались вопросы о том, каковы настроения населения по отношению к большевикам и немцам, как себя ведут немцы и т. д. Я как мог более точно постарался нарисовать им подлинную картину. Хотя о многом они догадывались, но все же они были поражены той непроходимой глупостью, с которой проводилась политика «освобождения от большевизма» на Украине. Они здесь в центре не все еще знали, что идеологическая борьба против коммунизма была только той дымовой завесой, за которой колонизаторы XX века беспощадно грабили и уничтожали население. Они не понимали, какую ужасную трагедию переживало население Украины, которое было обмануто нацистской пропагандой, вещавшей им о том, что идут их освободители от большевистского ига, а взамен получившее кнут, петлю и полное подавление всех национальных стремлений! И в то время как более эластичные большевики перестроились и сумели свою идеологию одеть в одежды национализма, умело используя патриотизм, пробудившийся в народе в результате убийств и насилий иноземных захватчиков, немцы с непостижимой тупостью продолжали свой «Drang nach Osten», не считаясь ни с кем и ни с чем.

Интересно подчеркнуть, что в это время у моих собеседников не было никакой боязни поражения от англо-американцев, но явный страх перед русскими. Все они великолепно понимали, что туг идут не только русские, но и враждебная идеология, которая может уничтожить все основы европейской культуры. Все были культурные, интеллигентные люди — но увы… не эти люди делали политику Германии, а полусумасшедший маньяк, который еще до сих пор верил в окончательную победу немецкого оружия, когда уже легенда о непобедимости Wehrmacht’a развеялась у всего мыслящего человечества. И эта, и многие другие беседы, которые мне пришлось вести, заканчивались неизменно самыми пессимистическими ауспициями на будущее Европы.

Спустя несколько дней мне пришлось быть вечером в гостях у одной старой знакомой по Киеву. Она мне с таинственным видом сообщила, что сегодня у нее будут в гостях два видных советских генерала, с которыми мне следует познакомиться. Я к своей радости узнал, что этими двумя генералами будут А. Власов и В. Малышкин, о которых я слыхал еще в Киеве. Оба явились очень поздно. Андрей Андреевич Власов, высокий представительный мужчина, производил впечатление своей серьезностью. [42] Он смеялся очень редко, как бы урывками, все время напряженно думая о чем-то. Говорил мало. Когда говорил кто-либо, на первый взгляд могло показаться, что он где-то витает в облаках, однако удачная реплика либо неожиданное возражение показывали, что он все время напряженно слушал. Ел для такого большого мужчины чрезвычайно мало, пил весьма умеренно, я никогда и в дальнейшем пьяным его не видел, хотя навеселе он и бывал. Большое впечатление производил его голос, мощный, с большими модуляциями, но в то же время приятный. Однако он умел и гаркнуть так, что начинали дрожать окна. Грохотал он своим голосом и во время редких приступов смеха. Он был в защитном френче, его принадлежность к генеральскому сословию обнаруживали лишь брюки с генеральскими лампасами.

42

42 Власов Андрей Андреевич — родился 1.09.1901 г. в с. Ломакино Покровской волости Серначевского уезда Нижегородской губернии в семье крестьянина. Русский. В 1919 г. окончил 1-й курс агрономического факультета Нижегородского государственного университета. В РККА с 1920 г. Член РКП(б) с 1930 г. Окончил Нижегородские пехотные курсы (1920), высшие стрелково-тактические курсы усовершенствования командного состава РККА им. Коминтерна (1929). Занимал различные должности — от командира взвода до начальника 2-го отдела штаба ЛенВО. С января 1936 г. — майор, с 16 августа 1937 г. — полковник. В конце октября 1938 г. был направлен в Китай в качестве военного советника. Служил в Чунцине (псевдоним — Волков). До февраля 1939 г. стажировался в штабе главного военного советника (комдива А. Черепанова). Читал лекции чинам китайской армии и жандармерии по тактике стрелковых подразделений. С февраля 1939 г. находился в качестве советника при штабе маршала Янь Сишаня, возглавлявшего 2-й военный район (провинция Шаньси) и вошедшего позже в блок для совместных действий против «красной опасности». В августе 1939 г. «за нарушение норм поведения советского коммуниста за рубежом» был переведен в приграничные районы Монголии. 3 ноября 1939 г. вернулся в СССР После Китая занимал должности: командира 72-й стрелковой и 99-й стрелковой дивизий КОВО. С 28.02.1940 г. — комбриг, с 5.06.1940 г. — генерал-майор. Был награжден орденом Красного Знамени. С 17.01.1941 г. — командир 4-го механизированного корпуса КОВО. В начале Великой Отечественной войны с частями корпуса попал в окружение. После выхода был назначен командующим 37-й армией Юго-Западного фронта. Вновь попал в окружение. После выхода и соответствующей проверки был назначен командующим 20-й армией, с которой принял участие в обороне Москвы. Был награжден орденом Красного Знамени. С 24.01.1942 г. — генерал-лейтенант. В дальнейшем занимал должности заместителя командующего Волховским фронтом и командующего 2-й Ударной армией.

12 июля, выходя из окружения, был взят в плен. После допросов и бесед с представителями германского командования дал согласие сотрудничать с немцами. Стал организатором Русской Освободительной Армии (РОА). В конце 1944 г. возглавил Комитет Освобождения Народов России (КОНР), стал командующим ВС КОНР. В мае 1945 г. был арестован советскими органами и доставлен в Москву. В ночь на 1 августа 1946 г. по приговору ВКВС СССР был повешен.