Меншиков

В феврале вельможам было не до Меншикова – шла подготовка к коронации Петра II. Она состоялась 25 февраля, а затем пришел черед празднествам. Трудно сказать, на какое время затянулось бы исполнение царского указа, если бы 24 марта у Спасских ворот Кремля не обнаружили подметное письмо. Анонимный автор его, согласно донесению испанского посла де Лириа, восхвалял Меншикова, «великие способности и ум сего несчастного министра». Смысл сочинения, более всего смутивший членов Верховного тайного совета, состоял в том, что если Меншиков не будет возвращен к власти, «то дела никогда не пойдут хорошо». Такой ход рассуждений сочли опасным, а пребывание ссыльного в относительной близости к Москве – угрожающим для спокойствия страны. Более всего верховники негодовали по поводу того, что подметное письмо пыталось возбудить у императора недоверие к новым фаворитам. Подозрительность верховников подогревалась еще и тем, что начавшийся розыск хотя и не обнаружил автора подметного письма, но привел к важному открытию: выяснилось, что Варвара Михайловна не расставалась с мыслью выбраться на свободу и после того, как оказалась в монастырской келье. Она писала письма к царевнам Прасковье и Екатерине (дочерям Ивана Алексеевича, брата Петра), Татьяне Кирилловне Голицыной и прочим знатным дамам с просьбой о помощи. Варвара Михайловна обзавелась преданной помощницей, аккуратно доставлявшей ее послания адресатам. Ею оказалась сестра Аксинья Колычева, которой Варвара Михайловна помимо писем вручила три тысячи рублей на подарки.

Вскоре, однако, неугомонная монахиня и сестра убедились в бесплодности своих хлопот. Тогда было решено использовать в качестве защитницы инокиню Елену, то есть бабку царя, содержавшуюся в Новодевичьем монастыре. Колычева познакомилась с ее духовником, для начала одарила его лисьей шубой и обещала уплатить тысячу рублей, если он уговорит бывшую царицу исхлопотать если не освобождение, то хотя бы «свободный выезд» из монастыря и право получать съестные припасы от родственников. Кроме того, он должен был «ввести Меншикова в милость царицы». [446]

446

Русский архив. М., 1909. № 3. С. 353, 354.

Деньги духовник взял, но его хлопоты были прерваны суровым следствием в связи с подметным письмом, к которому привлекли всех причастных к делу. Последовал указ о ссылке Меншикова не «куда-нибудь», как было определено 9 февраля, а в далекий Березов, причем ссылке подлежал не один князь, а вся его семья – супруга и дети.

Согласно именному указу от 4 апреля 1728 года Меншикову разрешено было взять с собой в Березов «мужеска и женска полу десять человек». На содержание каждого из пяти ссыльных отпускалась крупная по тому времени сумма – по рублю на день, в то время как на расходы сопровождавших их десяти человек «из подъемных» по рублю на всех, итого шесть рублей.

Этот же указ окончательно определил судьбу Варвары Михайловны: ее велено было «послать в Белозерской уезд в Горской девичь монастырь и тамо ее постричь при ундер-офицере, которой ее повезет в тот монастырь». После пострижения Варвара Михайловна стала именоваться Варсонофией.

Любопытное предписание получил Мельгунов: пожитки ссыльной семьи должны быть еще раз тщательно осмотрены, как только она выедет из Ранненбурга, «не явится ль чего у него утаенного сверх описи Ивана Плещеева, и те все пожитки у него отобрать». [447] У членов Верховного тайного совета, как видно, теплилась надежда найти тщательно упрятанные векселя на миллионы. Надежда оказалась тщетной.

447

РГАДА, ф. Сената, кн. 234, л. 316.

В восьми верстах от Ранненбурга поезд был остановлен, и началась последняя по счету проверка имущества князя. Мельгунов составил опись пожитков, с которыми князь отправился в Березов. Вильбоа в этой связи писал: «Перед отъездом из Ранненбурга сняли с Меншикова его обыкновенное платье и вместо того дали ему мужицкое, а также одели и детей его в бараньи шубы и шапки, под которыми были сокрыты кафтаны грубого сукна». [448] Слухи, запечатленные Вильбоа и позже заимствованные у него историками, писавшими о Меншикове, не соответствовали действительности. Верно, что гардероб князя и членов его семьи был скромнее того, каким ему дозволили пользоваться в Ранненбурге, но минимум вещей ему оставили. Он ехал в собольей шапке, атласном зеленом бешмете, кафтане и камзоле, вез он теплый халат, три подушки и даже пуховую шляпу. Гардероб трех женщин включал тафтяные шубы, атласные чепцы, корсеты, юбки и прочее. Из посуды было разрешено взять медный котел, три кастрюли, по дюжине оловянных блюд и тарелок и три железные треноги. Вместе с Меншиковым в ссылку отправились и десять его слуг.

448

Русский вестник. СПб., 1842. № 2. С. 159.

Князь выехал из Ранненбурга 16 апреля. Сопровождавший княжеский поезд лейтенант гвардии Преображенского полка Степан Крюковской должен был содержать Меншикова в полной изоляции.

Крюковской отправлял краткие донесения о продвижении к пункту назначения. 21 апреля сухим путем прибыли в Переславль-Рязанский, откуда до Соли Камской двигались водою. Чем дальше от центра России, тем реже он отправлял рапорты. 5 мая он донес, что Меншиков доставлен в Нижний Новгород «з женою, с сыном и дочерьми и служителями». Следующий рапорт, написанный в Лаишеве, датирован 18 мая: «…и при мне Меншиков с сыном, дочерьми и служителями». Супруга в этом перечне отсутствует, но вместе с тем отсутствует и донесение о ее смерти. Вряд ли Крюковской не сообщил об утрате одной из ссыльных. Скорее всего, донесение о смерти Дарьи Михайловны не сохранилось – она умерла между 5 и 18 мая. По свидетельству современников, она похоронена под Казанью. Дореволюционный путеводитель по Волге среди достопримечательностей упоминает часовню, воздвигнутую на месте захоронения Дарьи Михайловны.

Потеря любимой супруги, надо полагать, усугубила переживания князя. Но Крюковской времени на эмоции не отпускал – бурлаки продолжали тянуть барку и доставили ее вместе с пассажирами в Соль Камскую 24 июня. Следующее донесение Крюковской отправил из Тобольска. Он извещал, что 15 июля передал ссыльного губернатору князю Долгорукому. [449]

Подневольное путешествие Меншикова в Березов и его жизнь в нем официальными документами не отражены: в фондах Тобольской губернской и Березовской уездной канцелярий их не сохранилось. Любопытные детали о жизни Меншикова и его семьи в Тобольске и Березове приводит Вильбоа, но достоверность их крайне сомнительна. [450]

449

Отечественные записки. СПб., 1861. Т. 3. Приложение. С. 8.

450

Павленко Н.И. Александр Данилович Меншиков. М., 1983. С. 180–183.

Повествование Вильбоа венчает сюжет о возвращении Александры и Александра Меншиковых из ссылки: «В описях имения и бумаг Меншикова нашли, что у него находились значительные суммы в банках Амстердамском и Венецианском. Русские министры неоднократно требовали выдачи сих сумм на том основании, что все имение Меншикова принадлежало правительству русскому по праву конфискации. Но требования не были исполнены, ибо директоры банков, строго следуя правилам своих заведений, отказывались отдать капиталы кому бы то ни было, кроме того, кто положил их, и отдали их тогда только, когда утвердились, что наследники Меншикова были на свободе и могли распоряжаться своим достоянием. Полагали, что сии капиталы, простиравшиеся более нежели на полмиллиона рублей, обращены были в приданое княжне Меншиковой и что сему обстоятельству юный князь Меншиков одолжен был местом штабс-капитана гвардии и получил пятидесятую часть недвижимых имений, коими владел его отец». [451]

451

Русский вестник. СПб., 1842. № 2. С. 158–175.

В своем месте мы обращали внимание на неточности в сочинении Вильбоа. В целом о его мемуарах можно сказать так: чем дальше от столицы происходили события, тем менее у него достоверно их описание. Совершенно очевидно, что сведения о жизни Меншикова в Ранненбурге и Березове Вильбоа мог почерпнуть только от вторых или даже третьих лиц. Вымыслы и домыслы автор мемуаров дополнил собственными измышлениями. К сожалению, далеко не все им написанное можно проверить, а поэтому вычленить легендарное из достоверного затруднительно.

Версия Вильбоа о возвращении детей Меншикова из ссылки тоже сомнительна. Если бы Меншиков имел вклады в иностранных банках и эти вклады достались Александре в качестве приданого, когда она выходила замуж за Густава Бирона, то об этом непременно бы написал Александр Меншиков-сын в челобитной императрице Елизавете, о которой было сказано выше. Но в челобитной о вкладах ни слова. Между тем историки, опираясь на Вильбоа, перенесли сообщаемые им сведения на страницы своих исследований.

Что касается прочих сюжетов в анекдотах Вильбоа, то они изобилуют таким количеством сменяющих друг друга драматических ситуаций, что их нагромождение ставит под сомнение достоверность всего построения автора.

Скончался Меншиков 12 ноября 1729 года. Бывшего генералиссимуса и адмирала без пушечной пальбы и торжественных церемоний похоронили у церкви, которую он срубил.

Падение Меншикова произошло в то время, когда он достиг наибольшего могущества, славы и богатства. Все это баловню судьбы досталось шутя. Будто бы шутя он и расстался с тем, что имел. В опале он сохранил то, что не в силах были отнять у него противники, – самообладание и оптимизм. Он стоически переносил ссылку. Поверженный, он не обращался с просьбами к победителям. Кончал он жизнь с топором в руках, с чего начинал свою умопомрачительную карьеру. Умению владеть топором он обучился на Саардамской верфи. В Березове эти навыки пригодились ему, чтобы срубить церковь.