Меншиков
Шрифт:
— Да-a, хлопот мне со всем этим будет, повыше усов… Погоняй веселей! — ткнул в спину кучера.
И Нефед залился:
— Эх вы, любки-голубки, ноги ходки, хвосты долги, уши коротки! Аль вы забыли, что прежде любили!
— Балагур! — улыбнулся Меншиков, кивнув на Нефеда. — А знаешь, как он про новую столицу-то говорит?
— Как?
— „Хорош Питер, да бока повытер!“
Шафиров зевнул во весь рот так сильно, что левая рука его непроизвольно? приподнялась до груди. Простонал:
— А ну их!.. Слушай больше! При-и-выкнут!..
13
Загородный
В зале стол был уставлен закусками, посудой, графинами.
— Доброго здоровья! — расшаркивался Шафиров, размахивая, как флагом, большим синим платком.
Предупредительно-ласково Шлиппенбах пожал ему руку.
— Милости просим! Добро пожаловать! А Внллим Иванович что?
— Нездоров, нездоров! — тараторил Шафиров. — Просил извинить.
— Правда? — протянул хозяин, сделав скорбную мину и пропуская Шафирова вперед. — Петр Павлович Шафиров… Барон Шафиров… — представлял он вновь прибывшего гостя.
Брук склонил голову; мягко, как пантера, подошел; улыбаясь — кривя прямые, тонкие губы, — протянул Шафирову необыкновенной худобы и белизны руку с перстнями и кольцами на сухих, длинных пальцах с прозрачными ногтями.
— Добрый день, барон, добрый день! — сказал он и, кивнув хозяину, подхватил Шафирова под руку.
Свежий, красивый де Лави — француз — поклонился с преувеличенной вежливостью; голландский резидент Деби, юркий, с подвижной физиономией старичок, пожал руку с тонкой улыбкой; плотный, широкоплечий, розовощекий блондин, ганноверский резидент Вебер пожал руку просто и без улыбки; датчанин Вестфаль, не вставая, постукал об пол ногой, поднял вверх руку, склонив голову:
— Добрый день! Присаживайтесь, Петр Павлович, поговорим.
— После, после, mein Freund! [50] — кивал головой Шафиров. — Как по-русски говорится, всякому овощу свое время.
Шафиров сел, отер платком лоб и шею, шумно вздохнул.
Среди сидящих и разговаривающих за большим круглым столом вице-канцлер резко выделялся своей полной, словно налитой, фигурой и лицом; живые, выразительные маслины-глаза его будто пронизывали Окружающих. Шафиров нервно дергал нижней губой, поминутно, как-то особенно хмыкал, слегка передергивал плечами, точно ему что-то жало под мышками, оправлял шейный платок.
50
Мой друг.
„Ртуть! — думали дипломаты, глядя на этого подвижного, юркого толстяка. — И, нужно отдать справедливость, ловок, умен!..“
— А, Петр Павлович! — сказала, быстро входя в гостиную, молочно-розовая, полная фрау Шлиппенбах, словно родному. — Добрый день, добрый день! — кивала, вся сотрясаясь. — Господа! — обратилась к гостям. — Прошу к столу! Bitte… [51]
Хозяин особенно хвалил и предлагал старое бургундское вино. Де Лави попробовал, нашел превосходным.
51
Пожалуйста.
— Петр
Павлович! Налить? — предложил хозяин.— Не откажусь! — ответил Шафиров.
— Так вы, — сказал Шлиппенбах, — распоряжайтесь, пожалуйста, сами.
— Не утруждайтесь, не утруждайтесь, — кряхтел Шафиров, расправляясь с большой желтобрюхой длинной стерлядью, приготовленной „кольчиком“. — Мы как-нибудь, себя не обидим. Не правда ли, мистер Брук?
Англичанин широко, приветливо улыбнулся, молча кивнул головой. Подумал:
„Что это — намек или… так?.. Барон Шафиров. Все же благодаря чему он так вылез: благодаря ловкому маневру, умелой тактике или действительно подлинным заслугам?“
К нему наклонился Деби.
— Говорят, — скосил он глаза в сторону Шафирова, — что этот барон бывает иногда откровенен до предельной наивности и что лжет он только тогда, когда это совершенно необходимо.
— А я слышал, — цедил в ответ мистер Брук, — что он говорит правду только в том случае, если ему не заплатили за ложь.
— Ну что вы! — дернул губою Деби. — Петербург еще слишком мал, а населяют его слишком проницательные люди, чтобы возможны были ложные новости.
— Да я не о новостях говорю! Что вы от Шафирова требуете? Ведь самим собою можно остаться только в двух положениях: когда не являешься ничем или когда являешься всем. А барон ведь ни то ни се.
Словом, присутствие Шафирова всех очень интересовало. Хозяйка не спускала с него глаз, хозяин старался быть с ним возможно предупредительнее. Шлиппенбах догадывался, что будет какой-то „остренький“, достаточно откровенный разговор, так как Шафиров прямо и просто предупредил его, что хочет приехать к нему в гости, когда у него „случайно“ соберутся все „интересные“ резиденты.
Но разговор пока не клеился. Де Лави, мягко улыбаясь, спросил:
— А правда ли, барон, что князь Меншиков снабдил царевича Алексея деньгами, на дорогу, когда тот собрался бежать к императору, своему зятю?
— Правда, — спокойно и просто ответил Шафиров, тщательно пережевывая. — Только деньги эти были вручены ему на дорогу к отцу, а не в Австрию.
Де Лави изумленно поднял тонкие брови:
— А иначе я и не думаю!
— А кто вас знает, — хихикнул Деби. — Барон может расценить это как подтверждение того, что вы в данном случае подозреваете князя Меншикова в сознательном образе действии, что-де он все знал наперед и… намеренно толкал Алексея на обострение отношений с отцом.
— Вольно же вам так думать! — пожал плечами де Лави. — Хотя я сам, своими глазами, читал, извините, мосье, и не такие выдумки в ваших газетах. В этой связи заслуживает внимания, например, сообщение именно в ваших газетах, — это „в ваших газетах“ он дважды с удовольствием подчеркнул, — сообщение о предстоящем будто бы браке Алексея с его двоюродной сестрой, герцогиней Курляндской!
— Ну, это… — передернул плечами Деби, — немного не так.
— Так, так, — кивал Вебер, не поднимая глаз от тарелки. — Нельзя пройти мимо того, что ваши газеты были заполнены и известиями о путешествии Алексея, и о почестях, оказываемых ему в Риме… Словом, надо отметить…
— Словом, — перебил его Вестфаль, слегка горячась, — это не так.
— Ну, а вам-то, майн херр, — пронизал его взглядом Шафиров, — и вовсе вменено было в обязанность, как нам стало известно, обращать особое внимание на все относящееся к Алексею и при случае… — намеренно сделал паузу.