Мент и заложница

— Станислав Алексеевич. — Катя робко потопталась на пороге кабинета своего шефа. — Вам Чернов звонил… Просил передать, что Панкратова снова видели у Дрона. Содержание разговора неизвестно.

— О’кей, Катюш, свободна…

Дождавшись, когда за секретаршей закроется дверь, Стас неторопливо набрал нужный номер:

— Приветик… Ну как ты там? Да?.. А у меня полная пурга. Наш общий друг опять встречался с Дроном… Думаешь, пора? Вот и мне кажется, что ничего, кроме тяжелой артиллерии, уже не остается… Ладно, пока.

Почти сразу он набрал следующий номер:

— Соедините меня с Тушковым, пожалуйста. — На этот раз голос Стаса был сух и официален. — Какой еще начальник отдела режима?! Я вас прошу соединить меня с заместителем главного прокурора Туш-ко-вым? Это Веригин! Привет тебе! — Голос банкира снова смягчился. — У тебя там девушка что, проблемами со слухом страдает?.. Ах новенькая… Тогда ясно… Слушай, у меня к тебе дельце одно… Да нет, не то чтобы очень важное. Скорее для тебя оно важное: есть такой человек Дронов Антон Михайлович, судимый, одна тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года рождения… Я и не сомневался, что ты о нем наслышан… Да… Короче, сей господинчик мне угрожает, надо бы обезвредить его… Да знаю я, сколько это стоит! Выставишь мне счет в бразильских крузейро, я как раз собираюсь лететь в Рио… Все, лады! И не затягивай… Пока!

Положив трубку, Веригин некоторое время посидел молча, глядя прямо перед собой в одну точку. По его лицу бродила улыбка, смысла которой не разгадал бы, пожалуй, никто из всех знакомых банкира — как друзей, так и недоброжелателей. Кроме Кати. Потому что, едва заглянув в кабинет шефа и увидев его лицо, девушка испуганно прикрыла дверь и вернулась в приемную.

— Хватит, Валентин, оправдываться. — Настя опустила глаза и переставила с места на место флакон на своем рабочем столе. — Я ведь понимаю, что тебе удобнее верить, что Павел мертв… И… и мне тебя, если хочешь знать, жалко…

— Жалко? — Он растерянно посмотрел на девушку.

— Ты очень хороший, правда. Но я люблю Павла, так уж вышло. И поэтому мне тебя жалко.

— Говорят, жалость унижает человека. А меня вот почему-то она радует. И обнадеживает…

— Это потому, что ты думаешь — Пашу расстреляли. А я вот так не думаю! В общем, не надо обнадеживаться.

Неожиданно Настя фыркнула и, перехватив удивленный взгляд Панкратова, тут же пояснила:

— В салоне сплетничают, будто ты ходил на прием к Либидовскому.

— Куда я ходил?!

— Ты что, советовался с ним, как завоевать мое сердце?

— Совсем все оборзели? — Панкратов посмотрел на Настю с сожалением. — Ты что же, считаешь, что завоевание твоего сердца задача чисто сексологическая?

— Я — нет, но большинство мужчин именно так и думают.

— Значит, я отношусь к меньшинству. Потому что считаю, что тайна женского сердца не подвластна никакой науке. Тут уж скорее мистика поможет…

— Это заговоры, что ли, и всякие там приворотные зелья?

— Что-то в этом духе… А что касается Либидовского — да, мы с ним разговаривали в его кабинете. Только это не я был у него на приеме, а он у меня на допросе… На самом деле Арнольд лучше остальных знает ваш салон изнутри: кто, с кем, когда и сколько… Вот об этом мы и говорили…

— Но ведь тебя же отстранили от дела?

— Во-первых, с доктором мы пообщались еще до этого. А во-вторых, уже вернули.

— Как у вас быстро все меняется!

— У вас тоже… А если честно, Настен, глаза бы мои на это все не смотрели! Они как пауки в банке… Хочется эту банку взять и задвинуть куда подальше, чтобы не видеть… К сожалению, моя работа — растаскивать пауков, чтобы они потом имели возможность снова пожирать друг друга.

— Послушай… — Настя испытующе посмотрела на Панкратова. — А Виктория — она что, тоже паучиха?..

— Хотелось бы верить, что нет… Тем более что «паучиха» звучит еще страшнее, чем «паук»… Слушай, ну их всех к черту, а? Пошли лучше в кафе, дерябнем по коктейлю с корнем мандрагоры? Корень я из дома принес.

— Корень мандрагоры — это, по-моему, как раз что-то магическое, — притворно сдвинула брови Настя.

— Вот мы сейчас на тебе это дело и проверим! — пообещал Панкратов. — А вообще действительно надежнейшее средство: я его дома на кошке испытал. Поверишь — до сих пор в меня влюблена!

В дверь наконец позвонили, Боб, уже около часа дожидавшийся этого звонка, торопливо направился в прихожую, но, открыв, тут же отступил на шаг от невероятной вони, которая исходила от пришедших.

— Этот? — вопросительно уставился на шефа детектив, который был потоньше.

— Входите, — вздохнул Боб. — Этот, но только очень грязный…

— Пахнет дымом костров и псиной, — констатировал второй детектив и, подумав, добавил: — Ну и лошадиным потом…

— Ладно, обсудите это в другом месте: вот ваш гонорар.

Адвокат протянул тонкому конверт.

— Помощь больше не нужна? — поинтересовался второй детектив.

— Отмыться сам в состоянии? — Адвокат повернулся к Леве.

— А?.. — Левушка слегка покачнулся. — Ну, конечно, я уже в полном порядке! — заверил он.

— До полного порядка еще далеко, — вздохнул Боб. — Все, ребята, вы свободны… А ты — живо марш в ванную!

Из ванной тренер выбрался спустя час, с перекошенным от боли лицом.

— Что с тобой? — Боб с сомнением оглядел фигуру своего гостя. Адвокатский халат сидел на тренере, как на пушкинском Пугачеве заячий тулупчик.

— Голова раскалывается… М-м-м…

— Интересно знать, — спросил Боб, направляясь на кухню, — чем ты раньше занимался?

— Метанием молота, — жалобно пролепетал Лева. — У тебя водка есть?

— У меня все есть! Но водки я тебе не дам, с водкой покончено. Пошли на кухню!

— А что дашь? — с надеждой спросил тренер.

— Лечиться будешь отныне исключительно пивом!

— Тоже хорошо… Только дай, пожалуйста, побыстрее…

— Может, тебе его еще и на тарелочке с голубой каемочкой поднести? Вместе с ключом от комнаты, где деньги лежат?

— Не надо, — замахал Левушка руками. — Мне только пива…

— Ты какое предпочитаешь, — издевательски поинтересовался Боб. — «Вальштайнер», «Шульт — хайс» или «Меркишер»?

— Лучше «Вальштайнер», оно помягче. «Шульт — хайс» слишком обыкновенное, а «Меркишер» темное, я его не люблю…

— Вот так эрудиция! — изумился адвокат.

Боб с некоторым интересом посмотрел на усевшегося за стол Леву и разлил по бокалам светлое пиво. — А я думал, ты даже названия ни одного вслух не повторишь!