Мент. Ликвидация

Но это точно не тип из палаты — кто-то другой, незнакомый.

Докурив, мужчина отбросил бычок и снова зашёл в дом.

Мы переглянулись.

— Пора! — беззвучно прошептал я.

И в эту секунду тишину пронзил женский крик, тут же оборвавшийся на высокой ноте. Сомнений не оставалось, внутри происходит нечто страшное.

Не сговариваясь, мы кинулись к дому.

Глава 9

Хлипкую дверь удалось вынести с одного удара. Я только поднажал плечом и практически ввалился в сени. Следующая дверь открывалась на себя, я рванул за ручку и распахнул её.

Увиденное меня не обрадовало: на грубом дощатом полу два тела, бьющихся в конвульсиях: мужское — принадлежало киллеру, метавшему в меня финку, женское, судя по полноте, санитарке Кислицыной.

Над ними во весь рост стоял человек, куривший на крыльце. В правой руке он держал окровавленный нож.

Очевидно, главарь шайки убрал засветившихся подельников. Опоздай мы хоть на пять минут, застали бы только два трупа, и не факт, что смогли бы напасть на след убийцы.

Я не церемонился: когда бандит ринулся на меня, выстрелил ему в бедро.

— Сука! Ты что творишь?! — заорал он, бросив нож и схватившись за рану.

Я оставил его Леонову, а сам проверил лежавших на полу. Мужчина только что отошёл на тот свет, а вот Кислицына сопротивлялась, жизнь не желала покидать её роскошное тело.

Вспомнив навыки оказания первой медицинской помощи, я перевязал её рану. Если повезёт — дотянет до суда и даст показания на убийцу. Не повезёт, так и хрен с ней, никакой жалости я не испытывал. Из-за этой сволочной бабы в больнице лежит мой сотрудник, который до сих пор не пришёл в сознание. И ещё неизвестно, чем вся эта история закончится для него.

Первыми прибыли медики. Они забрали Кислицыну и увезли на операцию. Фельдшер осмотрел раненого и, похвалив сделанную мной повязку, разрешил оставить его для допроса. Труп (как я и думал, это Кислицын-старший) забрали в морг.

Обыск показал, что основная масса награбленного хранилась в доме: мы нашли в подполе заботливо сложенные тюки с мануфактурой и вещи, соответствующие описаниям награбленного у Кондрюховых и священника.

Можно сказать, джек-пот, только меня это не радовало. Слишком долго гуляли эти сволочи на свободе, слишком много трупов оставили за собой.

Через час мы с Леоновым допрашивали арестованного в моём кабинете. Он назвался Тимофеем Семёновым, работником скотобойни. При нём нашли удостоверение личности на эту фамилию, но я попросил Зимина «пробить» арестованного по всем сводкам. Может, эта шайка успела наследить не только в Рудановске.

— Были ли у вас другие сообщники, кроме Николая и Агриппины Кислицыных? — спросил я.

— Зачем? — Он недоумённо повёл плечом. — Мы прекрасно справлялись с Николаем, а Гаппа… Всего лишь дурочка, которая выпрашивала у брата подарки и путалась с мужиками. Даже с одним из ваших закрутила. Не понимаю, почему Николай не прибил её за это!

— Ладно Кислицына — своё мнение о ней вы уже высказали, но вот ваш напарник… Не жалко было его убивать?

Семёнов ухмыльнулся.

— Конечно жалко, гражданин начальник. Только выбора вы мне не оставили. Сначала Коля не добил легавого у Рвача, потом в больнице сплоховал… Я сразу понял: вы нас найдёте. Тем более, если тот легавый очухается. Ну а Коля мужик хлипкий, долго язык за зубами держать не будет. Если бы вы его арестовали, сдал бы меня с потрохами в тот же день. Так что их жизнь на вашей совести, гражданин начальник.

— Интересный поворот, — удивился столь кривой логике я. — Ты, значит, их приговорил, а виновата милиция.

— А как иначе? На нас столько крови, что я даже не сомневаюсь в приговоре. Не знаю, как вам, гражданин начальник, а мне моя шкура дорога и получать пулю в лобешник жуть как не хочется.

В чём ему не отказать — так в манере держаться. Он не «плыл», не валялся в ногах, не рыдал, вымаливая прощения. Чем больше я с ним общался, тем сильнее понимал, что вижу перед собой зверя в обличии человека.

Ему удалось допечь своей абсолютной непрошибаемостью молодого и горячего Леонова.

— Ты, ублюдок, — заговорил тот, наливаясь кровью, — я вообще не понимаю, почему товарищ Быстров с тобой миндальничает. Будь моя воля, я бы тебя так оприходовал — ни одного живого места бы не оставил! Ты бы у меня до суда не дотянул, подох бы, как последняя скотина, в своём дерьме и блевотине.

Семёнов отреагировал в своей манере — на удивление спокойно. На его лице лишь появилась снисходительная усмешка.

— Чего горячишься, мусор? Можно подумать, у тебя руки чистенькие: юшку не пускал, людей не убивал…

— Людей?! Да я такую мерзость, как ты, за людей никогда не считал! Давил вас гадов и давить буду! Ладно, ты мужиков взрослых резал, но как у тебя рука на баб да детишек малолетних подымалась?! — закричал Пантелей.

Я прекрасно понимал своего заместителя, у меня самого внутри всё бурлило и клокотало, только вот зачем демонстрировать этому моральному уроду нашу слабость? Он ведь даже упивался нашей реакций, словно энергетический вампир. Ему доставляло большое удовольствие наблюдать, как мы приходим в бешенство.

Мне не раз и не два попадались такие выродки. Чем труднее эпоха, тем их становилось больше.

— Слышь, начальник, — обратился Тимофей ко мне. — Убери этого психованного от меня. Не ровён час — с кулаками набросится.

— Пантелей, держи себя в руках, — попросил я. — Неужели ты не понимаешь — ему это нравится.

— Простите, Георгий Олегович. Больше не буду. Давайте продолжим допрос.

Как мы ни крутили с Пантелеем, удалось выбить из Семёнова только признания по делам Кондрюховых и Баснецова. И то, он старательно отводил вину от себя, сваливая убийства на подельника.

С его же слов выходило, что большинство убийств совершил Кислицын. Это он резал и рубил женщин и детей.

— А ведь ты врёшь, — покачал я головой, глядя ему в глаза. — Эти смерти — твоих рук дело.

Он нагло вскинулся.

— А ты сначала докажи, начальник. Пока что тут моё слово против твоего.

— Учитывая, что ты пытался убрать Кислицыных, моему слову на суде поверят, — твёрдо сказал я.

— Ну вот дождёмся суда и посмотрим. А пока буду стоять на своём, — объявил он.