Ментальность в зеркале языка. Некоторые базовые мировоззренческие концепты французов и русских

Важнейшие особенности русской радости – и альтруистичность, и межличностность. Русское ликование и французское jubilation описывают, несмотря на разные этимологические модели и прототипы, абсолютно сходные проявления радости (крики, жестикуляция).

Также обязательно предполагает внешние проявления и русский восторг, понятие, не имеющее однозначного эквивалента во французском языке. Это слово этимологически связано с восторгать, то есть «поднимать вверх», иначе говоря, таит в себе скрытую метафору всего ряда положительных эмоций, трактуемых как приподнятое состояние духа. Восторг естественно связывается с непосредственной реакцией на стимул и может также ассоциироваться с неким мужественным проявлением радости и энтузиазма. В современном языке это понятие описывает непосредственную, несколько инфантильную, реакцию человека на положительный стимул. Сущность этой реакции может помочь понять ее специфичность: многие отмечали, что русские открыты и непосредственно выражают свои эмоции, в отличие от французов, например, которые могут на уровне культурного стереотипа ext'erioriser или inf'erioriser эмоции.

Французская радость, первоначально этимологически связанная с идеей удовлетворения, и в частности плотского, ассоциируется в современном французском языке скорее с образом человека (со всем, что человеку не чуждо), а не заоблачного божества. Французское joie прекрасно сочетается с прилагательными, описывающими дурные черты человеческого характера. Такой перенос на joie именно человеческих качеств, возможно, отчасти объясняется выкладками Эриха Фромма, связывающего радость с целью, которой и является сам человек.

Во французской культуре, что тоже видно из сочетаемости данного слова, радость – внутри, это ценное растение, которое человек должен взращивать в себе. Описание радости позволяет нам увидеть скрытую оппозицию joie – взрыв, разжатие; angoisse, anxi'et'e, d'etresse – сжатие.

Представления французов и русских о радости

Результаты анализа русского и французского ментальных представлений трех базовых эмоций

В общих чертах сравнение двух лингвокультурных контекстов, в которых представлены три изучаемых эмоции, выглядит так.

1) Рассмотренные эмоции по-разному соотносятся в двух описанных языках с мужским и женским стереотипом поведения: в русском языке большинство эмоций – «мужские», во французском – «женские». Не случайно, что подавляющее большинство описанных эмоций во французском языке – женского рода (первоначально это лишь морфологический казус, но позднейшая аллегорическая проработка этих абстрактных понятий однозначно соотносила качества с полом персонажа, представляющего аллегорию). В этом смысле безусловно ценно наблюдение, что ярость – первоначально мужское качество, а furie, fureur – женское, и т. д.

2) В двух описанных языках эти эмоции по-разному соотносятся с органами наивной анатомии. Во французском сознании разум и чувства не противопоставляются до такой степени, как в русском (см. esprit, sens), отсюда и смысловая, и образная двойственность: в русском языке – возможность отождествления ряда эмоций (в частности, гнева и др.) лишь с болезнями тела, а во французском – дифференциация эмоций как болезней тела и как болезней ума.

3) Во французском языке повышенно отрефлексировано поле слов, описывающих страх, синонимы разнятся по интенсивности чувства, по реальности/нереальности причины, по источнику страха (одушевленный/неодушевленный), по «содержанию» страха (страх-непонимание, страх-отвращение). В русском языке синонимы страха не столь многочисленны и в основном описывают его продолжительность и интенсивность.

4) И в русском, и во французском языках наряду с общими коннотациями, свидетельствующими о глубоком контакте двух культур, выявлены специфические коннотации, позволяющие увидеть подтексты значений и увязать воедино некоторые макроуровневые явления (русский страх – змея, французское sentiment – цветок и пр.).

5) Отмечена повышенная отрефлексированность поведения при испытывании эмоций у французов (из сочетаемости соответствующих существительных) и наличие специальных понятий, отражающих непосредственную реакцию в русском языке.

6) Отмечены специфические понятия в русском и французском языках: понятие angoisse не имеет точного русского эквивалента и отражает квинтэссенцию важнейшего для современного французского сознания понятия – экзистенциальный страх, получившего огромную культурную разработку. Русское понятие восторг также специфично, оно противостоит русской божественной созерцательной экзистенциальной радости и делает акцент на сильном, конкретном, непосредственном проявлении чувства.

7) Ситуация, проявившаяся при сопоставлении русской радости и французского joie, указывает на сохранившиеся в сознании русского человека установки на этизацию, обожествление, одухотворение ряда категорий, представляющихся «высшими» в данном типе национального сознания. Французское же сознание представляет в данном случае образец сознания гуманистического, при котором мерилом всего является человек, каким бы он ни был (чаще – далеким от божественности), и все существует в его реальном человеческом масштабе.

Библиография

1) Петровская В. А. Европейские системы воспитания // Основы здорового образа жизни и нравственного воспитания в СССР. М., 1968.

2) Якушенков С. Н. Структура и семантика социальных статусов // Власть в аборигенной Америке. М., 2006. С. 26–40.

3) Ясперс К. Общая психопатология. М., 1997; а также Буянов М. И. Беседы о детской психиатрии. М., 1992.

4) Топоров В. Н. Семантика мифологических представлений о грибах // Балканский сборник. М., 1978.

5) Пеньковский А. Б. Радость и удовольствие в представлении русского языка // Логический анализ естественного языка. Культурные концепты. М., 1991. С. 148–155.

6) Успенский В. А. О вещных коннотациях абстрактных существительных // Семиотика и информатика. Вып. 11. М., 1979. С. 146–147.

7) Лакофф Дж., Джонсон М. Метафоры, которыми мы живем // Теория метафоры. М., 1990. С. 396.

8) Фромм Э. Иметь или быть? М., 1990. С. 125–127.

9) Спиноза Б. Этика. Избранные произведения Т. 1. Ч. 2, 3. М., 1957.

10) Оаtlеу К. Best Laid Schemes: The Psychology of Emotions. Cambridge, 1992.

Заключение

Если иметь в виду отдаленную перспективу, то мы хотели бы видеть наше исследование предельно расширенным комментарием к французской культуре во всех смыслах этого слова. Таким комментарием, в котором, в первую очередь, нуждался бы носитель русского языка, какой бы конкретной целью он ни задавался: будь то обучение языку, перевод, общение, восприятие художественного творчества, деловое сотрудничество, туризм и пр. Такой комментарий, очевидно, может быть представлен в совершенно различных формах – от двуязычного словаря «слов и идей» (лингвистической разновидности культурологического словаря) до специальных пособий по переводу, особого комментария в учебниках и обучающих программах. В идеальном варианте – комментарий-тезаурус, составленный не только лингвистами, но и историками, философами, культурологами, политологами, психологами и социологами. Мы искренне надеемся, что наша работа будет продолжена именно в составе такого расширенного коллектива. Наша надежда кажется нам обоснованной, ведь при всё возрастающем контакте русских с западом приходит осознание того, что необходимо преодолевать не только языковой барьер, но и барьер принципиально иного менталитета.