Меня называют Капуцином

Петров и Комаров привязали канат к какой-то деревянной дуге торчащей из-под земли и говоря: «Ну нет, брат, не уйдешь!» – тоже скрылись в парадной.

Добежав до площадки четвертого этажа, дворник на секунду остановился, и вдруг ринулся к двери на которой висела дощечка с надписью: «квартира № 8. Звонить 8 раз». А под этой дощечкой висела другая на которой было написано: «Звонок не звонит. Стучите».

Собственно на двери и не было никакого звонка.

Дворник встал на одной ноге спиной к двери, а другой ногой принялся колотить в дверь.

Народ столпился на площадке одним маршем ниже и оттуда следил за дворником.

Дворник бил ногой в дверь так усердно, и красная калоша так быстро мелькала взад и вперед, что у старушки с длинным носом закружилась голова.

Но дверь не открывалась.

Человек в соломенном картузе сказал, что простым гвоздем берется открыть любой замок.

На что старушка с длинным носом сказала, что замки теперь стали делать так плохо, что ворам ничего не стоит открывать и закрывать их просто ногтями.

Тогда молодой человек с сумкой через плечо, из которой торчала свечка и хвост какой-то соленой рыбы, сказал, что французский замок легче всего открыть если ударить его молотком по затылу. Тогда чугунная коробка треснет и замок откроется сам.

Этажом ниже Петров и Комаров объясняли друг другу, как маляр залез в окно, и как надо хватать человека, если у него в руках охотничье ружье заряженное крупной дробью.

А дворник все еще продолжал бить ногой в дверь.

– Нет, не открывают, – сказал дворник и повернул на голове папаху задом наперед.

<1934>

Обезоруженный или неудавшаяся любовь

Трагический водевиль в одном действии

ЛЕВ МАРКОВИЧ (подскакивая к даме) – Разрешите!

ДАМА (отстраняясь ладонями) – Отстаньте!

Л. М. (наскакивая) – Разрешите!

ДАМА (пихаясь ногами) – Уйдите!

Л. М. (хватаясь руками) – Дайте разок!

ДАМА (пихаясь ногами) – Прочь! Прочь!

Л. М. – Один только пистон!

ДАМА (мычит, дескать, «нет»).

Л. М. – Пистон! Один пистон!

ДАМА (закатывает глаза).

Л. М. (суетится, лезет рукой за своим инструментом и вдруг оказывается не может его найти).

Л. М. – Обождите! (Шарит у себя руками). Что за чччерт!

ДАМА (с удивлением смотрит на Льва Марковича).

Л. М. – Вот ведь история!

ДАМА – Что случилось?

Л. М. – Хм… (смотрит растерянно во все стороны).

ЗАНАВЕС

<1934>

«Один англичанин никак не мог вспомнить…»

Один англичанин никак не мог вспомнить как эта птица называется.

– Это, – говорит, – крюкица. Ах нет не крюкица, а кирюкица. Или нет не кирюкица, а курякица. Фу ты! Не курякица, а кукрикица. Да и не кукрикица, а кирикрюкица.

Хотите я расскажу вам рассказ про эту крюкицу? То есть не крюкицу, а кирюкицу. Или нет, не кирюкицу, а курякицу. Фу ты! Не курякицу, а кукрикицу. Да не кукрикицу, а кирикрюкицу. Нет, опять не так! Курикрятицу? Нет, не курикрятицу! Кирикурюкицу? Нет, опять не так!

Забыл я как эта птица называется. А уж если б не забыл, то рассказал бы вам рассказ про эту кирикукукрекицу.

<1934–1935>

Рыцарь

Алексей Алексеевич Алексеев был настоящий рыцарь. Так например однажды, увидя из трамвая, как одна дама запнулась о тумбу и выронила из кошелки стеклянный колпак для настольной лампы, который тут же и разбился, Алексей Алексеевич, желая помочь этой даме, решил пожертвовать собой и, выскочив из трамвая на полном ходу, упал и раскроил себе о камень всю рожу. В другой раз, видя как одна дама, перелезая через забор, зацепилась юбкой за гвоздь и застряла, так что сидя верхом на заборе не могла двинуться ни взад ни вперед, Алексей Алексеевич начал так волноваться, что от волнения выдавил себе языком два передних зуба. Одним словом Алексей Алексеевич был самым настоящим рыцарем, да и не только по отношению к дамам. С небывалой легкостью Алексей Алексеевич мог пожертвовать своей жизнью за Веру, Царя и Отечество, что и доказал в 14-м году, в начале германской войны с криком «За Родину!» выбросившись на улицу из окна третьего этажа. Каким-то чудом Алексей Алексеевич остался жив, отделавшись только несерьезными ушибами, и вскоре, как столь редкостно-ревностный патриот, был отослан на фронт.

На фронте Алексей Алексеевич отличался небывало возвышенными чувствами и всякий раз когда он произносил слова стяг, фанфара, или даже просто эполеты по лицу его бежала слеза умиления.

В 16-м году, Алексей Алексеевич был ранен в чресла и удален с фронта.

Как инвалид I категории, Алексей Алексеевич не служил и, пользуясь свободным временем, излагал на бумаге свои патриотические чувства.

Однажды, беседуя с Константином Лебедевым, Алексей Алексеевич сказал свою любимую фразу: «Я пострадал за родину и разбил свои чресла, но существую силой убеждения своего заднего подсознания».

– И дурак! – сказал ему Константин Лебедев. – Наивысшую услугу родине окажет только ЛИБЕРАЛ.

Почему-то эти слова глубоко запали в душу Алексея Алексеевича, и вот в 17-м году, он уже называет себя либералом чреслами своими пострадавшим за отчизну.

Революцию Алексей Алексеевич воспринял с восторгом, несмотря даже на то, что был лишен пенсии. Некоторое время К. Л. снабжал его тростниковым сахаром, шоколадом, консервированным салом и пшенной крупой. Но, когда Константин Лебедев вдруг неизвестно куда пропал, Алексею Алексеевичу пришлось выйти на улицу и просить подаяние. Сначала Алексей Алексеевич протягивал руку и говорил: «подайте, Христа ради, чреслами своими пострадавшему за родину». Но это успеха не имело. Тогда Алексей Алексеевич заменил слово «родину» словом «революцию». Но и это успеха не имело. Тогда Алексей Алексеевич сочинил революционную песню и, завидя на улице человека, способного по мнению Алексея Алексеевича подать милостыню, делал шаг вперед и, гордо, с достоинством, откинув назад голову, начинал петь:

На баррикадыМы все пойдем!За свободуМы все покалечимся и умрем!

И лихо, по-польски притопнув каблуком, Алексей Алексеевич протягивал шляпу и говорил: «Подайте милостыню Христа-ради». Это помогало и Алексей Алексеевич редко оставался без пищи.

Все шло хорошо, но вот в 22-м году Алексей Алексеевич познакомился с неким Иваном Ивановичем Пузыревым торговавшим на Сенном рынке подсолнечным маслом. Пузырев пригласил Алексея Алексеевича в кафе, угостил его настоящим кофеем и сам, чавкая пирожными, изложил какое-то сложное предприятие из которого Алексей Алексеевич понял только, что и ему надо что-то делать за что он будет получать от Пузырева ценнейшие продукты питания. Алексей Алексеевич согласился и Пузырев тут же, в виде поощрения передал ему под столом два цыбика чая и пачку папирос Раджа.

С этого дня Алексей Алексеевич каждое утро приходил на рынок к Пузыреву и, получив от него какие-то бумаги с кривыми подписями и бесчисленными печатями, брал саночки, если это происходило зимой, и если это происходило летом – тачку и отправлялся, по указанию Пузырева, по разным учреждениям, где предъявив бумаги получал какие-то ящики, которые грузил на свои саночки или тележку и вечером отвозил их Пузыреву на квартиру. Но однажды, когда Алексей Алексеевич подкатил свои саночки к пузыревской квартире, к нему подошли два человека, из которых один был в военной шинели, и спросили его: «Ваша фамилия Алексеев?» Потом Алексея Алексеевича посадили в автомобиль и увезли в тюрьму.