Меня зовут Женщина

По логике вибрации троса постепенно приходило понимание того, что кто-то уже выручает их, хотя и довольно экзотическим способом. Публика приободрилась и заголосила «Ямщик, не гони лошадей».

Линина кабинка была в середине, и момента вызволения, знаменующегося воплем «ура!», ей пришлось ждать долго. На площадке, откуда путешествие началось, стояла толпа возбужденных спасшихся, а три испитых мужичонка, обливаясь потом, манипулировали огромной катушкой с тросом.

— Я вообще не понимаю, товарищи, о чем этот крик? — удивлялась организаторша. — Ну, кончилось электричество! Ну так что? Вас что, не подтянули? Оставили спать ночью в кабинке? Вот люди за гроши работают, вас подтягивают! У нас за двадцать пять лет на канатной дороге ни одной аварии! Сотни людей в день едут вниз к морю. Я не знала, что вы все такие сахарные!

Праздник закончился, и с гостями уже можно было не церемониться. У Лины колотилось сердце, но не было сил учить кого-либо, как обращаться с гостями. Она смылась по-английски, села на такси и поехала в Аркадию. «Запомните телефон нашей компании как «Отче наш»!» — кричала радиореклама в автомобиле. Лина нашла летний экскурсионный трамвай без стекол и уселась к окну.

— Отдохнуть приехали? — подсела с ней худая приветливая старушка.

— Да, — ответила Лина.

— Шо-нибудь из вещей уже купили хорошего?

— Я и не видела у вас особо магазинов.

— Правильно. У нас в Одессе теперь нет магазинов. У нас теперь совсем другая жизнь. На Дерибасовской есть магазины, но это для бандитов. Нет, я ничего не хочу сказать, я даже Карабаса помню мальчиком. Он был славный мальчик. Как они могли его убить? — Она достала из кармана платок и долго в него сморкалась.

— Кто такой Карабас? — спросила Лина, потому что дама производила впечатление активной, но психически скомпенсированной.

— Это наш бывший главный бандит. Люди прошлого мэра его убили. Вся Одесса в курсе, кроме милиции. Вы ж понимаете? Теперь поди знай, кого бандиты назначат главным... Так вот на Дерибасовской одеваются только бандиты, чтоб вся Дерибасовская видела, как они входят в магазин и вьгходят с покупкой. Дальше идут люди богатые и молодежь. Они одеваются на рынке улица Двадцать пятой дивизии. А люди приличные, как мы с вами, для них — «седьмой километр».

— Что значит «седьмой километр»?

— Это рынок в семи километрах от города. Там много всего, и танцуют на дискотеках прямо посреди торговли. Но его даже весь не обойти, он слишком большой. Как Эрмитаж. Видите, на мне очень приличное платьице? Оттуда, только жалко, шо ночью...

— Что ночью? — Лина не понимала половины текста собеседницы.

— «Седьмой километр» работает по ночам. Это им удобно. А нам нет. Ночью они вам все, шо угодно, подсунут, поэтому мы ходим туда с мощными фонарями. На Привоз — со своими весами, а на «седьмой километр» — с фонарями. А потом, ночью налоговая полиция спит. Так шо езжайте, но с фонарем, скажете мне спасибо. Главное я вам сказала, а глупости сейчас мальчик придет расскажет. Мне в семьдесят восьмом начальник говорит: «Идите, Нюся, на экскурсовода, у вас же язык без костей». А зачем мне это надо? Я себе вожу и вожу трамвай. А экскурсоводам раньше текст проверяли, не дай бог, не то скажет против власти. Раньше все экскурсоводы были ученые, партийные, а теперь мальчишек присылают. Ну все, трамвай набился, пора. — Она встала, гордо прошла и села в водительскую кабину.

По натуре Лина была приветлива, но сдержанна, и почти восточная эмоциональность одесситов приводила ее в восторг. Старушка заняла место перед пультом и навсегда забыла о Лине, а она продолжала греться ее теплом.

Кудрявый юноша в правильной рубашке с короткими рукавами сел на первое сиденье и начал проверять микрофон с чудовищным звуком.

— Дорогие одесситы и гости нашего города, экскурсионный трамвай отправляется по своему традиционному маршруту, — начал он важным, чуть устоявшимся баритоном, продолжая сидеть спиной к публике.

— Нет, ты ж посмотри на него! Он опять, гаденыш, прицепился! — вдруг кровожадно завизжала водительница трамвая и бросилась на улицу. — Лови, лови его, Боря, заходи справа! Обрывай ему ноги!

Юный экскурсовод помчался как заяц, забыв о заявленной степенности. А по мимическому участию публики Лина поняла, что служители трамвая отлавливают прицепившегося сзади покататься мальчишку. Салочки заняли минут пять, взогрев всю компанию. Стряхнутый мальчишка долго показывал вслед трамваю вытянутый средний палец. А усталые, но довольные вагоновожатая и экскурсовод вернулись к основным обязанностям.

Маршрут пролегал по совершенно антиэстетичным и антиисторичным местам. Хрип микрофона несвежей лексикой пропагандировал отели и здравницы, а визуальный ряд утопал в пыли и обшарпанности. Праздник жизни состоял не в этом, а в том, как страстно экскурсионные служители раскланивались с другими трамвайщиками и знакомыми на улицах, как восторженно прохожие заглядывали в глаза сидящим перед незастекленными окнами трамвая, производя их в ранг участников не то свадьбы, не то киносъемки. Лина уже понимала, что вся жизнь Одессы — карнавал, и соглашалась в нем участвовать, но к этому хотелось красивых кусков города.

У базарчика дорогу экскурсионному трамваю перегородил обычный. Собственно, он стоял как вкопанный, потому что водитель пошел купить себе водички или там рыбки.

— Он же ж совести вообще никогда не имеет! Я это всегда говорила! — заголосила пожилая хозяйка Лининого трамвая. — Он же ж забыл напрочь, шо у меня люди платные. Поставил своих бесплатных, бесстыжий, и ушел как ни в чем не бывало.

— Что значит бесплатные? — спросила Лина у женщины с ребенком на соседней скамейке.

— А у нас отменили плату в транспорте. А шо ее держать, когда никто не платит? Шо тем контролерам зарплату платить, когда они никого не ловят? У нас в Одессе коммунизм, — гордо ответила женщина.

Тем временем экскурсовод вышел из стоящего трамвая и тоже отправился на рыночек. Минут через пять появился виновник затора с виноватым счастливым лицом, пакетом сока и свертком.

— Што вы там, Моня, так долго покупали? — закричала старушка из водительской кабинки. — Неужели брынзу? Брынзу надо брать на Привозе, я вам скажу, у кого! Давайте отгоняйте своих дармоедов, нам приличным людям уже город надо показывать.

— Отъезжаю, тетя Нюся, аллюром. С утра без ничего в желудке, в глазах — кома, — прокричал Моня, подходя к своей кабине.

— А шо ваша Соня считает, что она уже вам не жена, шоб дать с собой мужчине бутерброд? — поинтересовалась старушка.

— Ай, тетя Нюся, Соня крутит помидоры и синенькие. Ей некогда, — он помахал рукой, скрылся в кабине, и его трамвай наконец тронулся.

— Во-первых, синенькие еще рано крутить, они еще будут дешевле, — сказала вагоноводительница, обращаясь к салону, — во-вторых, где же Боря? Мы же не можем ехать дальше без Бори, а там в затылок бесплатные едут, мы ж им заперли дорогу, как кусок в горле.

— Боря ваш непутевый ушел на рыночек. Наверное, с какой-нибудь девушкой болтает, — пояснила женщина с ребенком, сидящая за Линой.

Старушка медленно стронула трамвай, из-за стены рынка выскочил Боря с кулечком.

— Бежите, Боря, бежите, я ползу как черепаха. Шо вы там купили? — крикнула ему старушка в окно.

— Персики, тетя Нюся, — сознался Боря, запрыгивая на подножку.

— И почем те персики? — не отставала старушка.

— Две гривны.

— Две гривны? Вы, Боря, перегрелись? Ваша мама простой честный библиотекарь, а вы покупаете персики по две гривны! Вы шо, не можете прийти ко мне и набрать их бесплатно? Вы себя ведете, как будто работаете в киоске игральных автоматов. Уже ж читайте дальше вашу экскурсию...