Меняю курс

И снова Мадрид был спасен. Фашистам удалось захватить лишь несколько пядей земли, заплатив за них потоками своей крови. Линии, на которых они укрепились, остались неизменными до конца войны.

* * *

Узнав месторасположение нашего командного пункта, враг пытался уничтожить его, непрерывно бомбардируя аэродром и городок Алькала.

Эти налеты обходились фашистам недешево, несмотря на сильный эскорт истребителей, сопровождавших бомбардировщики, почти всегда противник терял несколько самолетов. В Алькала мы держали две лучшие эскадрильи. Одна из них всегда была наготове. Летчики и механики находились у самолетов, чтобы в случае необходимости немедленно взлететь. Как только раздавался сигнал тревоги, они тут же поднимались в воздух. Я не раз наблюдал: сирены еще продолжали завывать, а истребители уже отрывались от земли.

Во время таких налетов часть наших самолетов вступала в бой с истребителями противника, а остальные атаковывали бомбардировщиков, заставляя их сбрасывать свой груз где попало.

Эскадрильи ПВО были укомплектованы советскими и испанскими летчиками. Несмотря на огромную разницу в характерах и обычаях, они прекрасно понимали друг друга. В тот период, о котором я говорю, командовали этими соединениями советские летчики. Между ними и испанцами никогда не было разногласий: летчики прикрывали друг друга в бою и соревновались в умении и отваге.

Дисциплина у советских летчиков была значительно лучше нашей. Строгий воинский порядок существовал во всем, даже [381] в таких на первый взгляд мелочах, как отдача рапорта или обращение к старшему по чину. Все это оказывало влияние и на испанцев. Надо было видеть, с какой серьезностью испанские летчики просили слова и излагали свое мнение на предполетных и послеполетных разборах боевых действий. Мы и прежде готовились к каждой операции, но не так вдумчиво, не придавая этому того значения, какое оно в действительности имело.

Наши советские друзья удивлялись тому, что для испанцев час обеда являлся чем-то священным. Мы, конечно, не приостанавливали из-за этого полеты, но всегда старались по возможности соблюдать его. Для советских же летчиков, даже в моменты затишья, было безразлично, когда есть.

Между прочим, советские люди так и не смогли привыкнуть к некоторым нашим блюдам. Помню, в одну из моих поездок в Бильбао глава правительства басков Агирре, зная мои вкусы, прислал мне на аэродром две кастрюли с угрями и кальмарами, приготовленными самым изысканным способом - в «собственных чернилах» {146}. Я взял их с собой в Валенсию. Там я узнал о возвращении в СССР двух советских летчиков, раненных при обороне Мадрида. Я решил пригласить их на прощальный ужин и угостить типичными испанскими блюдами - угрями и кальмарами. В тех условиях они были необычайной редкостью. Я никогда не забуду выражения удивления и отвращения на лицах летчиков, когда они увидели этих животных, плавающих в черном соусе. Они смотрели в тарелки и на меня, не отваживаясь приступить к еде. Мы пытались объяснить им, что это баскский деликатес. Но все было напрасно! Они так и не притронулись к еде. Картина повторилась, когда подали угрей. Перед советскими летчиками поставили кастрюльки, в которых лежали маленькие белые животные с черными глазками. Мои гости брезгливо посмотрели на них будучи убеждены, что это черви, и, не дожидаясь наших объяснений, с извиняющейся улыбкой вернули кастрюльки женщине, обслуживавшей нас за столом. Короче говоря, я потерпел самое крупное в моей жизни кулинарное фиаско. Пришлось приготовить им омлет без всяких приправ.

Чтобы сгладить плохое впечатление от ужина, я приказал принести три бутылки подаренного мне Хемингуэем замечательного [382] французского коньяка, которые я хранил как величайшую ценность. Мы подняли несколько тостов, выпив до дна одну бутылку, и ужин закончился довольно оживленно, несмотря на не совсем удачное начало. Советские товарищи, в отличие от нас, не смаковали, а выпивали содержимое своих рюмок залпом, как пьют неприятное лекарство, чтобы не заметить его вкуса.

Проведя в Испании некоторое время, советские летчики переняли и от нас кое-какие, правда не всегда хорошие, привычки. Больше всего меня раздражало, когда во время бомбардировок люди, демонстрируя свое хладнокровие, не спешили укрыться в убежище. К чему эти бессмысленные жертвы, если их можно избежать? Я, как начальник, считал своим долгом последним спускаться в убежище и вынужден был ждать такого храбреца, хотя мне совершенно не хотелось попадать под бомбежку.

Вот этой несносной манере, доставившей мне немало огорчений, стали подражать наши дорогие советские друзья. Когда раздавался сигнал воздушной тревоги, они соперничали с испанцами в том, кто дольше останется наверху. Однажды произошел такой случай. Рядом с испанским капитаном, не спеша направлявшимся в укрытие, упала бомба. Все уже думали, что его разорвало на куски, как вдруг из облака пыли выбежал совершенно голый человек, стыдливо прикрывавший руками некоторые части своего тела. Никогда не забуду вида этого капитана и его испуганного лица. Он чудом остался жив. Осколки разорвавшейся бомбы не задели его, но взрывная волна подхватила, отбросила на несколько метров и сорвала всю одежду.

Другой случай закончился трагически. Это произошло под вечер на аэродроме в Алькала. Прозвучал сигнал тревоги, мы направились к бомбоубежищу. Я уже собирался спуститься вниз, когда увидел начальника аэродрома майора авиации Авгстина Сан Саинса и советского офицера, начальника штаба истребительной группы, которые стояли посреди поля и как ни в чем не бывало разговаривали. В этот момент на них обрушилась серия бомб. Из-за большого облака пыли, окутавшего аэродром, ничего нельзя было различить. Когда же мы подошли к месту взрыва, то обнаружили, что от Сан Саинса ничего не осталось - его тело было разорвано на куски. Советский офицер получил ранение в ногу. После этого случая с игрой в храбрость было покончено. [383]

Гвадалахарское сражение

В то же время, когда шли бои на Хараме, фашистские войска, состоявшие почти исключительно из регулярных частей итальянской армии, предприняли наступление на Малагу и взяли ее.

Узнав о легкой победе итальянцев, Муссолини решил, что неудачи франкистов под Мадридом - результат невысоких боевых качеств испанских фашистских войск и некомпетентности генералов, командовавших ими. Ему было невдомек, что любую армию, какой бы хорошей она ни была, постигла та же участь, если бы она столкнулась с героизмом и самоотверженностью народа, защищавшего свою столицу. Со свойственным ему фанфаронством Муссолини принял следующее решение: итальянское командование в Испании обойдется без испанцев и возьмет дело захвата Мадрида в свои руки, чтобы раз и навсегда покончить с положением, которое наносит такой урон престижу фашизма.

На многочисленных судах итальянцы начали перевозить в Испанию под прикрытием мощной эскадры не только боеприпасы, танки, самолеты, но и множество военных специалистов, регулярные дивизии и фашистские легионы, полностью экипированные и вооруженные. Из них был сформирован Итальянский армейский корпус в составе четырех дивизий (под командованием генералов Коппи, Росси, Нуворали и Бергонцоли), смешанных бригад Синих и Черных стрел, танковых батальонов, роты огнеметов, дивизионной и корпусной артиллерии, авто- и мотопулеметных рот, противозенитных и противотанковых батарей и всевозможных служб.

Перед этим моторизованным, насчитывавшим примерно 50 тысяч человек, армейским корпусом, который прикрывали с воздуха 140 боевых самолетов, была поставлена следующая задача (оперативный план итальянцев попал в наши руки): прорвать Гвадалахарский фронт; в течение трех дней захватить город Гвадалахару; на четвертый день занять Алькала-де-Энарес и, таким образом, полностью перерезать все коммуникации Мадрида.

Итальянское командование было уверено, что блокированные республиканские войска, увидев итальянцев у ворот Мадрида, разбегутся, не оказав никакого сопротивления.

Вражеское наступление на Гвадалахару началось 8 марта 1937 года. Дивизия, получившая задание прорвать фронт, оттеснила республиканские силы. Ворота Мадрида оказались [384] открытыми. Итальянские моторизованные колонны, преодолевая сопротивление остатков республиканских частей, продолжали продвигаться вперед. Успешное начало не оставило у итальянского командования ни малейших сомнений, что захват города обеспечен.

Командующий Итальянским корпусом генерал Роатта (в Испании он носил имя Манчини) отдает войскам приказ сократить и без того короткий срок операции по захвату Мадрида. В своем приказе он писал: «Завтра в Гвадалахаре, послезавтра - в Алькала-де-Энарес, через два дня - в Мадриде!»