Мера любви

Нетерпеливым жестом Катрин указала на огромное бургундское знамя, развевающееся на ветру, и на такие же небольшие знамена, украсившие дворцовые башни и дозорную каланчу, — верный признак присутствия герцога.

— Ее — да, но его… я не хочу, чтобы он знал о моем присутствии!

— О чем вы? — пробурчал Ван Эйк. — Откуда он может узнать?

— Вы можете ему это сообщить, друг мой. Вы и сами не заметите, как упомянете обо мне во время своего доклада. Художник мгновенно покраснел.

— Вы считаете меня способным на это? Его оскорбленный вид рассмешил Катрин.

— Конечно же, вы на это способны! Вы — образцовый слуга герцога. Вы, наверное, забыли, как два года назад мне пришлось бежать от вас, иначе вы бы доставили меня к нему со связанными руками и ногами.

— Вы правы. Но то был приказ!

— А сейчас нет? Я считаю, что удача еще ближе на этот раз, и боюсь, что мое возвращение к Филиппу стало для вас навязчивой идеей. Я не уверена, что вы действительно намереваетесь доставить меня в Брюгге, а не закончить путешествие здесь, в Лилле, как сами только что проговорились.

— Это смешно! Почему это вдруг я не вернусь к себе домой в Брюгге?

— В Дижоне я узнала, что в последнее время не так уж хорошо приходится верным подданным Филиппа в Брюгге. Народ бунтует против своего повелителя, стремящегося урезать их привилегии из-за неудачи при Кале. Он отказывается разрушить укрепления соседнего порта. Друг мой, я слишком хорошо знаю жителей Брюгге, чтобы представить, как сложно их усмирить: ведь кровь уже пролилась.

— Я смотрю, история пишется по-разному: все зависит от того — бургундец или фламандец, — с раздражением воскликнул Ван Эйк. — Не будем делать скоропалительных выводов. Я скажу вам лишь, что с 13 декабря в городе спокойно — туда приехал герцог. Добавлю также, что я не солгал, намереваясь отвезти вас к флорентинке. Вы довольны?

— Да, но…

— Никаких «но»! Позвольте и вам задать один простой вопрос: как с подобными мыслями вы согласились ехать со мной?

— Я твердо намеревалась добиться от вас того, чтобы вы доставили меня туда, куда обещали. Я подумала, что в случае, если вы останетесь в Лилле, я прибегну к помощи Симоны. А теперь хватит ссориться. Это просто глупо! Пообещайте мне ничего не предпринимать для моей встречи с герцогом.

Ван Эйк, пробормотав что-то сквозь зубы, наклонился. что бы проверить подпругу, и со вздохом, более убедительным, чем расписка, пообещал:

— Хорошо. Я даю вам слово, но позвольте заметить, что это тоже очень глупо!

Они въехали в город через огромные ворота. Ван Эйк предъявил стражникам свой постоянный пропуск. Начальник стражи поцеловал печать из красного воска. Катрин заметила дом Морелей, находящийся совсем рядом с дворцом герцога. Наступала ночь, за путниками опустили решетку и подняли мосты.

Город еще не собирался засыпать. Как раз наоборот, находясь под защитой толстых стен, он готовился к последнему рождественскому празднику — дню Епифании.

Путникам показалось, что они прибыли в разгар гулянья. Во всю мощь звонили колокола, сзывая в церковь народ на вечернюю церемонию. В окнах домов были видны горящие камины, богатые наряды горожанок, жен купцов или ростовщиков. По узким улочкам, очищенным от снега, с недавно положенной соломой для ожидаемого кортежа герцога, бегали разнаряженные детишки. Они распевали псалмы; побуждая горожан открывать двери и угощать их пирогами и сладостями. Под сводами Большой площади разместились торговцы и фокусники, собирая вокруг лавок и натянутых веревок многочисленную толпу. Проезд по площади, окаймленной высокими кирпичными домами, был затруднен. Чуть дальше возвышался недавно законченный огромный кирпичный дворец Филиппа Доброго. Украшенный множеством знамен, освещенный факелами, он, казалось, жил какой-то своей жизнью.

— Вот дом вашей подруги, — неожиданно произнес Ван Эйк, указывая на красивый дворец.

Bi-гот момент, когда они уже почти подъехали к нему, поблизости, испугав Катрин, загудел рожок. Инстинктивно она повернулась в сторону дворца.

В открывшихся воротах показалось множество огней. Катрин увидела герцогский кортеж, направляющийся к больнице через Большую прощадь, чтобы перед посещением Нотр-Дам благословить больных. В соборе будет происходить освящение воды в честь крещения Христа.

Услышав звуки труб, толпа отхлынула и разъединила Катрин и ее спутников. Ее конь, слишком уставший в пути, уступил дорогу без сопротивления. Катрин оказалась на некотором возвышении на берегу сказочной реки из золота, пурпура, заворожено глядя на сверкающий поток пажей, конюхов, дам и сеньоров. Вдруг она заметила Филиппа и не смогла оторвать от него глаз. Она так давно его не видела!

Он шел, держа за руку герцогиню Изабеллу. Герцог был одет во все черное; на груди сверкало прекрасное бриллиантовое ожерелье, жемчуг и рубины на огромной пряжке украшали его шляпу. Катрин подумала, что он совсем не изменился со времени их последней, столь драматичной встречи у стен Компьеня. Может быть, чуть похудел, стал надменнее и увереннее в себе и в своем могуществе.

В то время он был лишь герцогом Бургундским. Теперь Филипп — принц, которого все чаще называли при европейских дворах Великим Герцогом Запада…

Как хорошо смотрелась рядом с ним высокая стройная белокурая женщина с гордой осанкой! Это было само воплощение неброской, земной красоты: тонкие черты лица, ясные, спокойные глаза. Она была в черном наряде с белой и золотой отделкой, украшенном роскошным ожерельем из рубинов, привезенным из родной Португалии. Кружевной хеннен герцогини был так высок, что умалял большой рост ее спутника, на которого она, впрочем, и не смотрела. Катрин заметила грустное выражение ее лица, скорбную складку в уголках свежих губ…

Почему бургундские герцогини так склонны к печали?

Когда-то в Брюгге прямо перед ней проехала совсем юная Мишель Французская, первая супруга Филиппа, преждевременно почившая. Еще тогда Катрин была поражена ее скорбью. Это скорее всего объяснялось тем, что ни одна из женщин не могла быть счастлива подле человека, снедаемого похотью и всепоглощающим огнем физической любви. Как и Мишель, Изабелла Португальская несла герцогскую корону подобно терновому венцу.

Толпа бурно приветствовала величественную чету. Стоящий рядом с Катрин мужчина, похожий на мясника, громко загудел, словно большой колокол: «Да здравствует наш добрый герцог! Да здравствует наша добрая герцогиня!» Возглас был настолько сильным, что Филипп повернул голову, высматривая обладателя столь мощной глотки.

Холодный блуждающий взгляд остановился на лошади, потом на всаднице… Плечи герцога заметно вздрогнули. Не в силах двинуться с места и отвести взгляд, Катрин, словно завороженная, смотрела, как бесстрастные голубые глаза оживились, а затем зажглись ярким огнем. Женщина поняла, что ее узнали, заметалась, пытаясь вырваться из сжимавшей ее толпы. Сделать это, никого не задев, было невозможно. Она оказалась пригвожденной к углу дома. За ней неотступно следили глаза принца, так безумно некогда ее любившего…