Мерцание страз

Больше они никогда не говорили и не вспоминали тот случай. Тимофей никуда не ушёл их команды. До восемнадцати откатался в резерве, как все, получил свой никому ненужный первый взрослый, лишился ещё зуба, перенёс операцию на мениске – стандартный набор травм к восемнадцати годам.

Инесса сидела с Тимофеем до конца школы, они привычно гуляли после тренировок, дарили друг другу подарки на дни рождения и на Новый год. Тимофей всегда извинялся, что не дарит цветы, оправдывался, что срезанные цветы похожи на разлагающиеся трупы – другими словами, но смысл был такой. Вообще Тимофей любил пафос. До сих пор её выбешивало – «я никому не нужен в этом мире». Да кто кому нужен-то? Да никто никому. Но все общаются, держатся друг за друга, живут. Тимофей до самой смерти всегда её поддерживал мемасиками. Пафос и смешные клише – его беда, так сказала русичка. Они были всегда на связи с Тимкой. Он ей перестал писать как раз с с осени, а она и не заметила, ну то есть решила, что он занят. Она вообще не знала, в каком он городе. Она-то всё про себя рассказывала. Про маму, про мастерскую, про заказчиков, он – нет. Инесса не удивлялась. У богатых свои причуды, мамины заказчики тоже как правило молчаливы.

Смерть Тимофея оставалась не до конца понятной и спустя год, и два, и три. Его нашли повешенным в доме, то есть вторая его попытка, если так можно выразиться, если это не глумление, удалась на славу. Больше всех о причинах ухода знал Корней, но он не особо распространялся. Точно было известно, что на Тимофея было заведено уголовное дело и что он промышлял мошенничеством – ставками на спорт, и причиной кризиса послужило возбуждение дела. После школы никуда он не поступил, всё он врал насчёт универа, что живёт в столице и загружен учёбой, жил где-то в Шайбе и вроде бы неподалёку от Инессы. Теперь понятно, почему он никогда не включал геолокацию. А она-то ещё комплексовала, чувствовала себя вторым сортом – все где-то учатся, но она всё привыкла делать добросовестно, юлить на экзаменах, как Лиза, она не сумеет. Она так и писала Тимке тем последним его летом, и кажется на выпускном тоже говорила, но на выпускном они изрядно наклюкались и единственный раз поцеловались.

Зачем он так? Зачем? Если бы он сказал правду, она бы перестала переживать по поводу того, что не учится как все и чаще бы ему писала.

Глава вторая.

Пять дней после смерти Тимофея

Справлять Новый год в мастерской у Инессы давно стало традицией. Три прошлых года они справляли шумной компанией из класса: Лиза, Стася, Тимка и другие мальчишки с хоккея, ну и Лизин дебил, их одноклассник. В этот раз Инесса не позвала никого, кроме Корнея и Стаси. Она обиделась, что Тимку никто не пришёл проводить в последний путь. Лиза не пришла, потому что её не было в городе, а ребята знакомые, может, и были в городе-то. Стася написала в беседу, но никто не отозвался – полный игнор, не считая плачущих эмодзи – Инесса заскринила на память. Корней не стал писать в хоккейную группу, наверное решил не портить людям настроение перед праздниками. На хоккее никто и не знал наверное, там таких тимофеев, которые завершили, – воз и маленькая тележка, там не до того: все порвать друг друга готовы за место в команде, за шанс проявить себя. Правильно Стася говорит: закончили школу (хоккей) и всем на всё по фиг. Все предатели.

– Я вообще не при делах. – оправдывался Корней в ответ на Инессины предъявы. – Ты была его девушкой, могла бы сама пост разместить.

– Мне не даётся литература. У меня ЕГЭ на сорок семь.

– У меня на шестьдесят восемь, и что? Причём тут это?

– При всём, – огрызнулась Инесса. Она бы никогда не смогла разместить в соцсетях некролог, как это делают другие…

– Мы вообще эн-гэ будем встречать? Или будет поминальная молитва вместо праздника,– отмахивался Корней от вопросов Стаси о подробностях.

– Поминальная молитва будет, – кажется Инессе одной жалко Тимку, а всем остальным на его смерть фиолетово. – Он мне ничего не писал про дело и подписку о невыезде.

Но Корней обезоруживающе улыбнулся и стал заговаривать зубы.

Инесса горевала, но в общем и целом за три дня вполне пришла в себя. Пихту, купленную мамой, она наряжала с трепетом, почти все ёлочные игрушки дарил ей Тимофей. И пусть это китайские небьющиеся «дешёвки», «китайское барахло», пусть! Зато они – Тимофеевы, память это. Инесса решила: когда Стася и Корней уйдут, она снимет Тимофеев небьющийся ширпотреб и уберёт в самую красивую подарочную коробку. В этой коробке лежит ещё один предмет, реликвия – можно теперь так сказать. Как-то Тимка заходил к ней в мастерскую. Он высокий, Тимка. На кухне висят тарелки, керамика расписная: маме тарелки дарят – мама вешает. Тимка задел одну из тарелок, как-то так вышло. Она слетела с гвоздика и шмякнулась – раскололась почти пополам, зигзаг скола напоминал молнию.

– Не переживай, ничего страшного. Просто мы невысокие, вот и повесили низко, – стала уверять Тимку Инесса, панически шевеля извилинами, что теперь сказать маме – про Тимку Инесса не собиралась говорить, про его визит.

– Можно я возьму половинку себе, на память?

– Возьми, конечно.

– Я читал книгу, роман. Там был расколот медальон, и брат с сестрой узнали его по половинкам, приложили – вот он целый, так и узнали друг друга спустя много лет. Я дома на стену повешу половинку и буду тебя вспоминать. И ты не выбрасывай пожалуйста. Обещаешь? Станем взрослыми и соединим наши части. Вечно-то Тимка разговаривал намёками, вечно этот ненужный претящий её пафос.

– Замётано, – улыбнулась Инесса, повторяя слова мамы. Тревожность как рукой сняло.

Теперь Инесса жалеет, что тогда они не поцеловались. А она так хотела, просто постеснялась. И Тимка постеснялся. Они бы поцеловались, если бы не тарелка. Она сбила все планы. Так жаль… Ничего не вернуть. Прошла пора Тимкиных подарков. Прошёл пьяный выпускной – самое счастливое событие Инессиной жизни. Она была неотразима на выпускном. Мама сшила им с Лизой платья. Даже Лиза похорошела на этом вечере. Ей каждый об этом сказал. Инессе никто не говорил, как она выглядит, просто вручили корону королевы балла. Корней тогда был в армии, и корону Инессе вручил его заместитель – Вано. Инесса даже не сильно ненавидела противного Вано в тот день, даже улыбалась, когда он нахлобучивал ей на голову неуклюжую диадему…

Инесса завернёт каждый шарик в кальку, будто они с ручной росписью, проложит ряды хлорофайбером, будто игрушки хрупкие, стеклянные, ну и таблеток от моли по привычке насыплет. Они с мамой моли боятся, как огня, не нужны паразиты в памятных подарках, в самых дорогих сердцу подарках. Как же с Тимкой было легко, как он радовал её, как она принимала за должное все его весёлые стишки, стыренные из интернета, к хорошему быстро привыкаешь, думаешь так будет всегда, и – вот тебе пожалуйста. Никого не хочется видеть, но и одной быть невыносимо. Мама ушла справлять Новый год к Галине Мурмановне, соседке и по совместительству их бухгалтеру. Инесса позвала тех, кто разделит с ней горе… Надо встретить Новый год несмотря ни на что, только загадывать ничего не хочется.

– Чем дольше живу, тем больше убеждаюсь, – сказал Корней за праздничным столиком, стеклянным и на колёсиках, – что, вот, не зря мы сошлись. А мы реально сошлись. Мы друзья, ведь так?

– Нас объединил Тимка, – отозвалась Инесса.

– Так мы друзья или как? – пытал Корней.

– Да-да, – засмущалась Инесса. Это ужасно. После смерти Тимки, она из-за всего переживала, из-за любой ерунды, ослабла и приболела. Она скучала по себе прошлой, по той решительной Инессе, которой всё было ясно.

– Предлагаю, чтобы отвлечься, следующее, – заявил Корней: – предлагаю выговориться.

– То есть? – Стася уставилась на Корнея.

– Вот Тимка. Если бы он поговорил, излил, так сказать, нам душу, то может быть и полегчало.

– А может и нет.

– Значит, так. Я предлагаю каждому рассказать о том, что его беспокоит. Ну случаи из жизни, ну и разные свои сомнения, пожаловаться тоже можно. Как вам? Вроде групповой психотерапии.

Как он натаскался на работе, какие слова знает, всем руководит, подумалось Инессе, противно это.

– В принципе я согласна, – сказала Стася. – У меня есть случай, который мне не даёт иногда спать спокойно. Но только иногда! То есть случаев таких много, но один особенный. А у тебя, Ин?

– И у меня есть, – сказала Инесса. – У меня очень необычный, я никому о нём не рассказываю. Не смею… Нет… Я бы рассказала, но кто слушать-то будет, никому это не интересно, чужие проблемы никому не нужны, а Тимку пугать не хотелось, он и так впечатлительный… был впечатлительный.

– А у меня совесть так запятнана, что давно чёрными опухолями покрылась, – сказал Корней. – Я много лет ношу в себе необъятный кошмар. Я бы поделился с вами. Но уговор: всё сказанное тут –только между нами и только в новогоднюю ночь.