Мэри Бартон

– Мэри, душечка, – сказала она, отлично понимая, что уж Мэри-то никак не назвала бы ее сейчас душечкой, – у мисс Симмондс так трудно толком поговорить, что я решила зайти к тебе.

– Помнится, ты говорила, что твоя мать расхворалась и что ты спешишь к ней, – весьма нелюбезно заметила Мэри.

– Да, но маме сейчас стало лучше, – нимало не смущаясь, сказала Салли. – Отца твоего, видно, нет дома? – спросила она, вглядываясь в темноту, так как Мэри не спешила проявить гостеприимство и зажечь свечу.

– Да, его нет дома, – отрезала Мэри и зажгла наконец свечу, не приглашая, однако, гостью присесть.

– Тем лучше, – заметила Салли. – По правде говоря, Мэри, тут один мой знакомый дожидается на перекрестке. Он очень хочет зайти к тебе, раз уж ты стала такая важная, что не желаешь разговаривать с ним на улице. Сейчас он придет.

– Ах, Салли, не пускай его! – взмолилась Мэри, впервые за этот вечер говоря искренне, и бросилась к двери, чтобы запереть ее на засов, но Салли, рассмеявшись при виде ее отчаяния, схватила девушку за руки. – Ах, Салли, прошу тебя! – тщетно пытаясь вырваться, уговаривала ее Мэри. – Салли, милая, пожалуйста, не пускай его сюда: соседи начнут болтать, а если отец узнает, он ужас как рассердится. Он убьет меня, Салли, право, убьет. А главное – не люблю я мистера Карсона, я его никогда не любила. Отпусти меня, пожалуйста, – снова взмолилась она, услышав приближающиеся шаги. Но человек прошел мимо, и Мэри продолжала: – Салли, милая, пойди, пожалуйста, и скажи ему, что я не люблю его, что я не хочу его больше знать. Сознаюсь: не надо было мне вообще с ним видеться, и мне очень жаль, что я подавала ему надежды, но теперь я хочу, чтобы он перестал обо мне думать. Скажешь ему это, Салли? Если скажешь, я для тебя что хочешь сделаю.

– Ну ладно, – заявила Салли, смягчаясь. – Мы пойдем с тобой туда, где он ждет нас. Вернее, я сказала ему, чтобы он подождал там четверть часа, пока я узнаю, дома ли твой отец. А он сказал, что, если я за это время не вернусь, он придет сюда и, если понадобится, взломает дверь, но тебя увидит.

– Так идем же скорей, идем, – сказала Мэри, чувствуя, что этой встречи ей не избежать и что лучше устроить ее вне дома, куда в любую минуту может вернуться отец.

Она схватила шляпку и в мгновение ока очутилась у ворот, но, не зная, куда повернуть, вынуждена была там остановиться и подождать Салли, которая неторопливо подошла к ней и решительно взяла Мэри под руку, чтобы она, если передумает, не могла убежать. Но Мэри и не собиралась бежать. Она не раз уже говорила себе, что ей, пожалуй, следует в последний раз объясниться с мистером Карсоном, сказать ему, что они больше не должны видеться и что она очень сожалеет, если легкомысленно дала ему основания для несбыточных надежд. Не следует забывать, что по наивности – или неведению- она считала его намерения честными, а он, желая любой ценой (но по возможности подешевле) добиться ее, не рассеивал ее иллюзий. Ну, а Салли Лидбитер только втихомолку посмеивалась над ними обоими, гадая, чем же все это кончится и удастся ли хитрой Мэри женить его на себе, внушая ему, будто она не сомневается, что он и не помышляет ни о чем другом.

В конце улицы, на которую выходил двор, где жила Мэри, девушки увидели мистера Карсона – он стоял, низко надвинув на лоб шляпу, точно боялся быть узнанным. Заметив их, он повернулся и, ни слова не говоря (хотя они подошли совсем близко), направился к еще не застроенной улице.

Пока они шли, у Мэри было достаточно времени, чтобы испугаться предстоящего разговора, но даже если бы она и захотела изменить свое решение, Салли Лидбитер так крепко держала ее, что ей не удалось бы вырваться без самой настоящей борьбы.

Наконец мистер Карсон остановился в тени деревянного забора, ограждавшего тротуар от строительного мусора. Минуту спустя рядом с мистером Карсоном за этим забором очутились и девушки, только теперь уже Мэри крепко держала Салли, так как по дороге твердо решила сделать Салли – добровольно или же против ее воли – свидетельницей предстоящего разговора. Но Салли была слишком любопытна и потому не думала вырываться.

Мистер Карсон с невиданной дотоле развязностью крепко обнял Мэри за талию, несмотря на ее возмущенный протест.

– Нет, нет, маленькая колдунья! Раз уж я тебя поймал, то теперь не выпущу. Ну-ка, скажи, почему последние дни ты убегаешь от меня, а, прелестная кокетка?

Мэри перестала вырываться и, повернувшись к нему лицом, заговорила спокойно и решительно:

– Мистер Карсон! Я хочу объясниться с вами раз и навсегда. После нашей последней встречи в понедельник вечером я решила больше не видеться и не разговаривать с вами. Я знаю, я поступала дурно, давая вам основания думать, будто вы мне нравитесь, но, видно, я и сама толком не понимала своих чувств, и я нижайше прошу у вас прощения, сэр, за то, что вскружила вам голову.

На секунду он удивился, но почти тотчас на помощь ему пришло тщеславие, и он постарался убедить себя, что она только шутит. Ведь он молод, любезен, богат, красив! Нет, это, конечно, лишь женское кокетство.

– Ах ты прелестный бесенок! Надо же придумать такое: «Нижайше прошу у вас прощения, сэр, за то, что вскружила вам голову». Как будто ты не знаешь, что я с утра до вечера думаю о тебе. Но ты хочешь, чтобы я снова и снова повторял тебе это, да?

– Нет, сэр, право, не хочу. Мне было бы куда приятнее, если б вы сказали, что никогда и не вспомните обо мне, чем слушать такие речи. Ведь я не шучу: сегодня вечером я разговариваю с вами в последний раз.

– Вечером, но не днем же, плутовка! Ну, что, Мэри, правильно я тебя понял? – добавил он, так как Мэри, пораженная его упорным желанием принимать ее слова за шутку, совсем растерялась и не сразу нашлась, что ответить.

– Я хочу сказать, сэр, – наконец сказала она резко, – что никогда больше не стану с вами разговаривать после нынешнего вечера.

– Почему же вдруг такая перемена, Мэри? – уже серьезно спросил он и с тревогой добавил: – Разве я чем-нибудь обидел тебя?

– Нет, сэр, – мягко, однако решительно ответила она. – Я не могу вам объяснить, почему я переменилась, но это мое последнее слово. Как я уже говорила, я прошу вас извинить меня, если я дурно поступила с вами. А теперь, сэр, будьте так добры, отпустите меня.

– Нет, не буду. И не отпущу. Ну, что я сделал, Мэри? Скажи! Ты не уйдешь, пока не скажешь мне, чем я тебя обидел. Что ты хочешь, чтобы я для тебя сделал?

– Ничего, сэр, только… – взволнованно воскликнула она, – только отпустите меня! Своего решения я все равно не изменю, никогда не изменю. Ах, сэр, да отпустите же меня! Если уж вы так хотите знать, почему я не хочу больше видеться с вами, извольте: потому, что я не могу любить вас. Я старалась, но не могу.

Но это наивное и искреннее признание мало помогло ей. Мистер Карсон просто не мог этого понять. Что-то под этим кроется. Он был безумно влюблен в нее. Что же делать, чем ее прельстить? И вдруг ему в голову пришла новая мысль.

– Послушай, Мэри. Нет, я не пущу тебя, пока ты меня не выслушаешь. Я горячо люблю тебя и не поверю, что ты не любишь меня – хотя бы немножко, совсем немножко. Ты не хочешь этого признавать – пусть так. Я только хочу сказать тебе, как я люблю тебя и чем я готов ради тебя пожертвовать. Ты знаешь (хотя, возможно, и не до конца отдаешь себе в этом отчет), что моему отцу и матери едва ли понравится, если я женюсь на тебе. Они так рассердятся, и столько мне придется вынести насмешек, что до сих пор я об этом и не помышлял. Мне казалось, что мы можем быть счастливы и без женитьбы. (Слова эти поразили Мэри до глубины души.) Но сейчас, если хочешь, я завтра же утром – нет, сегодня же вечером – получу разрешение и женюсь на тебе вопреки всему свету, а не откажусь от тебя. Через год-другой отец меня простит, а ты тем временем будешь окружена всей роскошью, какую только можно получить за деньги, и всеми радостями, какие может измыслить любящий человек, чтобы сделать тебя счастливой. В конце-то концов моя мать тоже была фабричной работницей. (Это было сказано скорее себе, словно он хотел оправдать в своих глазах столь смелый шаг.) Теперь ты видишь, Мэри, что я готов… готов пожертвовать для тебя очень многим. Я предлагаю тебе даже брак, чтобы удовлетворить твое честолюбивое сердце. Неужели и теперь ты не скажешь, что любишь меня немножко, ну, совсем немножечко?

И он привлек ее к себе. Но, к его удивлению, она продолжала сопротивляться. Да, она сопротивлялась, хотя достаточно было ей пожелать – и то, о чем она мечтала многие месяцы, представляя себе, как она станет женой мистера Карсона, стало бы явью. Его речь вызвала в ней лишь одно чувство – чувство огромного облегчения.

Узнав подлинную любовь, она боялась даже думать о том, какую привязанность, какое глубокое чувство могло породить ее легкомысленное кокетство. И она осыпала себя упреками за то горе, которое могла причинить. А сейчас она почувствовала облегчение от того, что привязанность эта оказалась низменной страстью, которая не остановится даже перед тем, чтобы погубить предмет своих вожделений, – почувствовала облегчение от того, что внушенное ею чувство оказалось легкомысленным увлечением себялюбца, ни на минуту не задумывавшегося над тем, какие несчастия он мог навлечь на свою «возлюбленную», как он вероломно ее называл. Из-за такого лукавого и бездушного человека нечего казнить себя. Вот почему Мэри почувствовала облегчение.