Мэрилин Монро. Психоанализ ослепительной блондинки

После того как Джим получил назначение, Этель устроила меня на работу на оборонный завод по производству радиоуправляемых самолетов в городе Бербанк, где она работала медсестрой. Иногда она была не так уж плоха. Мне нравилось самой зарабатывать деньги. Такой возможности у меня не было с тех пор, когда в приюте я получала пять центов за мытье посуды. На этот раз я не покупала леденец, а откладывала деньги на аренду собственной квартиры.

Сначала я осматривала на заводе парашюты, но вскоре мне поручили другую работу, где я, стоя на ногах по десять часов в день, распыляла едкий, вонючий жидкий пластик на фюзеляжи самолетов. Это неплохая работа, если вы не возражаете против непрекращающегося целый день кашля. Этель, когда была в хорошем настроении, говорила:

— Дорогая, эти ужасные испарения от краски уничтожат твои красивые волосы.

Но я хотела заработать деньги и продолжала ходить на завод. Несмотря на монотонность операции, рабочие называли этот участок «комната допинга», видимо, из-за едких паров. Но по моему мнению, скорее потому, что вы должны быть наркоманом или идиотом, чтобы продолжать работать там. Я была добросовестной сотрудницей, и меня отметили грамотой за мою превосходную работу. Мне даже присудили звание королевы на заводском пикнике, где я выиграла золотую кнопку за конструктивное предложение относительно технологии операции. Впервые в моей жизни я подумала, что я, возможно, не так уж глупа.

Во время одного из увольнений Джима мы пошли вместе навестить Глэдис в государственной психиатрической больнице.

— Доброе утро, мама, — поздоровалась я, — это мой муж, Джим, с которым я хотела бы тебя познакомить.

Она даже не взглянула на него и вела себя так, словно не слышала меня. Женщина перед нами казалась незнакомкой, странной и эксцентричной. Она стояла неподвижно, прижав выпрямленные руки по бокам, и не проявляла никаких эмоций.

Мне так хотелось увидеть хоть какую-то реакцию на мое появление, но становилось очевидно, что мои ожидания не оправдаются. Но она все еще была моей матерью, и слезы струились по моим щекам, пока мы молча стояли там, напрасно надеясь услышать от нее хоть слово.

— Прощай, мама, — наконец сказала я. — Нам уже пора идти. Но я оставляю тебе мой адрес и номер телефона, так что ты можешь звонить мне в любое время. — Я наклонилась и поцеловала ее в щеку. Она не выразила никаких чувств, как если бы я поцеловала сфинкса. Я поняла, что она не скучает по мне, и это разбивало мое сердце.

26 апреля 1946 года произошло кое-что волнующее, что улучшило мое самочувствие. Неизвестный поклонник опубликовал фотографию с моим награждением на заводе. И так я впервые появилась в журнале, который распространялся по всей стране, хотя мое имя не было указано. Моя фотография была напечатана на обложке журнала «Семейный круг».

Я выглядела как маленькая девочка лет тринадцати, в фартуке, играющая с крошечной овечкой. Худшего снимка вы никогда не видели! Как будто умственно отсталый ребенок из детского сада красным мелком намазал мне губы и лицо вокруг рта. Тем не менее я была взволнована тем, что мою фотографию разместили на обложке национального журнала, и я чувствовала, что она будет первой из многих.

2 марта 1959 г

Мэрилин упала на кушетку и начала свой рассказ, как будто наша сессия вообще не прерывалась.

— Не прошло и нескольких месяцев, как меня признали кем-то гораздо более интересным, чем просто лицо для обложки журнала «Семейный круг». Дэвиду Коноверу, военному фотографу, поручили посетить наш завод и сделать снимки женщин, работающих на оборону страны. Он искал красивую женщину, образ которой мог бы поднять боевой дух солдат, служащих за рубежом. Он подошел ко мне, когда я старательно работала в «комнате допинга», и решил, что я выгляжу вполне очаровательно в своем мешковатом рабочем комбинезоне. Он сказал, что ему понравилось мое «свежее лицо». «Свежее»? Да я умывалась по пятнадцать раз в день!

Когда Коновер узнал, что у меня в шкафчике есть свитер, он попросил меня позировать ему для серии фотографий, которая будет опубликована в журнале «Янки».

Мэрилин подняла голову с кушетки, огляделась вокруг и посмотрела на меня.

— Послушайте, доктор, — сказала она, — вы спите здесь? А вы могли бы угадать, как он «узнал» о свитере? Я сказала ему, конечно.

Я улыбнулась и промолчала, потому что не хотела прерывать ее воспоминания.

— Он был великий фотограф, — продолжила Мэрилин, не дожидаясь ответа, — его потрясающие снимки появились на обложке журнала, где впервые было указано мое имя, и привели меня к карьере модели. Я всегда буду благодарна ему за это, иначе я могла бы навсегда остаться «женой-малышкой» Джима.

Работая фотомоделью, я чувствовала себя как рыба в воде. Коновер говорил, что ему никогда не приходилось видеть никого, кто был бы так органичен перед камерой. Вы могли бы поверить, — поинтересовалась она, — он сказал, что я, маленькая Норма Джин, сирота номер 3463, на которую никто никогда не смотрел дважды, необыкновенно красива и излучаю невероятный свет? Сначала я не могла поверить его словам обо мне и подумала, что, возможно, он просто перепутал меня с кем-то.

С первой фотографии я наслаждалась каждой минутой съемки.

— Вы думаете, мне заплатят за это? — поинтересовалась я, когда он сделал мой первый снимок на пляже. Я с удовольствием позировала бы и бесплатно. Мне был интересен сам процесс, и я крайне критически относилась к своим фотографиям. Я постоянно расспрашивала Коновера об освещении, о различиях между разными линзами, о том, по каким критериям он выбирал моделей для своих работ, и, самое главное, о том, что я сделала неправильно, если мне не нравился снимок. Его изумляло то, как быстро я постигала принципы работы фотомодели. Я действительно хотела достигнуть совершенства.

— Ваш фанатизм в ведении хозяйства нашел новое применение, — заметила я. — И гораздо более продуктивное.

— Очень хорошо, доктор! — откликнулась она, повернув голову и глядя на меня, — Я никогда не думала об этом. Чтобы чувствовать себя счастливой, мне было достаточно, чтобы каждый снимок был совершенным. Хотя я не осознавала этого, я училась искусству выражения человеческих эмоций через фотографии. Как сказал Коновер, у меня был роман с камерой.

«Наконец, — думала я, — у меня роман, и моя любовь взаимна. Я люблю камеру, и камера любит меня». Это было все равно что найти совершенного любовника, с которым вам не придется никогда расставаться. Я люблю камеру, она тоже любит меня, и это навсегда. Впервые в жизни я точно знала, где мое место, и я больше не чувствовала себя Нормой Джин, бедной маленькой сиротой, по крайней мере не все время. Я стала другим человеком.

В отличие от мужских глаз, которые видят только соблазнительную секс-бомбу, объектив камеры видит и то, что скрыто под поверхностью. В самом начале моей карьеры модели кто-то сказал, что фотограф «раскрыл во мне незабываемое сочетание нежности, хрупкости, чувственности и непринужденной сексуальности».

Потрясающе! Все это в одной двадцатилетней девушке! Мужчины обращают внимание только на внешность. Объектив обнажает страхи, тревоги и храбрость, скрытые внутри. Камера снимает с глаз шоры и показывает жизнь такой, как она есть. Просто поставьте меня перед камерой, и вы увидите, как я люблю этот мир!