Мэрилин Монро

Мэрилин не могла вдохновить Артура писать ни качественнее, ни быстрее; не могла она и принести ему ребенка, что — по признанию писателя в позднейших мемуарах — было в большей степени ее мечтой, нежели его. Невзирая на то, что она думала, Мэрилин не ощущала себя музой своего мужа, зато считала себя неудачной партнершей. Да и продолжающийся творческий простой, пауза в работе способствовала у Мэрилин состояниям напряжения и тому, что она становилась инициатором скандалов. Все это стало причиной того, что в первые месяцы 1958 года она все чаще и больше пила. В марте из-за этого в доме в Роксбери дело едва не дошло до беды, поскольку Мэрилин, споткнувшись, слетела с лестницы — к счастью, всего только разбив как следует колено и покалечив правую ладонь стаканом с остатками виски, — и об этом написало агентство Ассошиэйтед Пресс.

Ростен припоминает, что в другой раз она сидела в одиночестве на приеме в своей манхэттенской квартире, потягивая дринк и «уплывая в иные миры; с первого взгляда было видно, что она утратила контакт с реальной действительностью». Когда он подошел к ней, то услышал: «Снова я не смогу ночью уснуть»; Мэрилин считала, что спиртное подействует на нее как наркотик. Аналогично другой ее друг, модельер Джон Мур, вспоминал, что когда одним воскресным утром явился к ней в квартиру сделать примерку, актриса приветствовала его хитрющей улыбкой: «Послушай, горничная вышла, — прошептала она, словно планировала какой-нибудь ловкий подвох, — дольем-ка себе водки к "кровавой Мэри"! ^[379] »

379

Известный коктейль, основные компоненты — не смешанные вначале друг с другом водка и томатный сок.

Мэрилин после алкоголя часто чувствовала себя скверно, ее организм бунтовал, если она выпивала больше, чем одна-две небольшие порции; больше всего ей нравилось шампанское, после которого у нее не было никаких проблем с желудком. Однако спиртное поднимало у нее аппетит, и актриса, не видя причины любой ценой следить за внешностью, коль она все равно не показывается в Голливуде, стала быстро полнеть — ее стандартный вес всегда составлял пятьдесят два килограмма, а сейчас она поправилась на целых восемь. Немногочисленные фотографии, на опубликование которых Мэрилин выразила согласие в апреле, показывают ее новейший стиль одежды — она позировала в свободном черном платье рубашечного покроя или в так называемом «платье-мешке», удачно скрывающих ее располневшие формы. Иностранные журналисты выражали сожаление по поводу ее одеяний: «Она не должна этого носить, оно выглядит чудовищно», — уколол ее кто-то из Ассошиэйтед Пресс. Джон Мур согласился с этим и в стремлении дипломатично пересказать Мэрилин всеобщее мнение показал ей вырезку из немецкой газеты: в платье-рубашке, — писали там без обиняков, — Мэрилин Монро выглядит так, словно ее затолкали в бочку. Актриса отреагировала забавной уверткой, остроумно отпарировав: «Но ведь я же никогда не сидела в Западном Берлине!»

Ненароком могло показаться, что Мэрилин вообще никогда не бывала не только там, но и в Голливуде, который претерпевал быстрые изменения и где о ней почти позабыли. В апреле 1958 года минуло без малого два года с момента завершения последнего кинофильма, снятого актрисой в Америке, и боссы киностудий уже не ждали ее, как манну небесную. Совсем напротив, они создали двойников Мэрилин, по-обезьяньи копировавших ее: блондинок с пышными формами, которых часто одевали в давние костюмы Мэрилин Монро ^[380] .

380

Например, в «Фоксе» монополией на обесцвечивание волос перекисью располагала Джейн Мэнсфилд, носившая знаменитое платье из златотканой парчи, в котором Мэрилин блистала в ленте «Джентльмены предпочитают блондинок», а Шерри Норт унаследовала от Мэрилин из той же картины красное платье, украшенное жемчужинками. В студии «Юниверсал интернэшнл» ее слишком тесные бюстгальтеры из двух фильмов дали напрокат Мэми ван Дорен; облегающий корсаж из «Реки, откуда не возвращаются», был передан Корин Калве, игравшей в картине «Река Паудер»; в белом складчатом платье Мэрилин из «Зуда седьмого года» кружилась в картине «Холостяцкая квартира» Розанна Эрлен; костюмы Мэрилин из нескольких лент носила в своих фильмах Барбара Николе. На студии «Коламбия» актрису Клио Мур учили походке Мэрилин, а на студиях МГМ и RKO Барбаре Лэнг, Джой Лэнсинг, Диане Доре и Беверли Майкле приходилось часами просматривать фрагменты фильмов, в которых была занята Мэрилин, анализируя ее манеру игры. Даже новое обретение Сиднея Сколски было всего лишь суррогатом Мэрилин. Большинству из этих женщин так никогда и не представился случай узнать, умеют ли они делать что-либо еще, кроме как пытаться верно имитировать другую актрису. — Прим. автора.

Однако агенты Мэрилин убедились, что актриса отдавала себе отчет в этой угрозе и в происшедших переменах; и действительно, в мае Мэрилин была готова принять предложение о возвращении в Голливуд — причем не только из желания делать чуть больше, нежели вести сплошные разговоры с Марианной Крис или выслушивать поучения Ли Страсберга, но и потому, что чете Миллеров не хватало денег. Актриса хотела, кроме того, использовать в своей работе то, чему, как она надеялась, ей удалось научиться с 1956 года. Она боялась потерять жизненную цель, считая, что в ходе психотерапии и на уроках драматического мастерства ей были предложены различные варианты дальнейшего поведения, но все они были чистой теорией. Сейчас Мэрилин хотела «иметь работу и цель в жизни, для разнообразия начать что-то делать», как она сказала Сэму Шоу и Сьюзен Страсберг. Мэрилин потеряла ребенка, ей пришлось отказаться от мечтаний о новом доме, она погрязла в бесплодной супружеской жизни, а когда рассматривала себя в зеркале, то видела тридцатидвухлетнюю женщину, все еще симпатичную, но слишком толстую, бледную и утомленную. И тогда она послушалась коллег из агентства МСА — Лью Вассермена, Джея Кантера и Джорджа Чейсина.

Вначале агенты доложили, что «Фокс» предлагает сделать несколько картин на основе мюзикла «Канкан», в которых она выступила бы вместе с Морисом Шевалье ^[381] ; размышляли также над фильмом «К нам кто-то подбегает» с Фрэнком Синатрой, а еще — над киноинсценировкой романа Уильяма Фолкнера «Шум и ярость». Да, — подтвердили ей агенты, — в этих лентах она бы избежала возврата к ролям, которые считала для себя обидными и которые она, по собственным словам, будет впредь отвергать; ей не придется играть там таких женщин, как Лорелея Ли в картине «Джентльмены предпочитают блондинок», Пола в «Как выйти замуж за миллионера» и безымянная девица в «Зуде седьмого года».

381

Французский шансонье, звезда оперетты и кино. Участвовал еще в картинах предшественника Чаплина, Макса Линдера. В 1960 году в конечном итоге снялся в ленте «Канкан» — но не с Монро, а с Шерли Мак-Лейн; участвовал в этой картине и Фрэнк Синатра.

Именно тогда, когда они обдумывали эти и другие предложения, Билли Уайлдер прислал ей двухстраничную аннотацию картины, основывающейся на старом немецком фарсе, по которому он вместе с И.А. Л. Даймондом писал сценарий. Эта лента под названием «Некоторые любят погорячее» ^[382] предполагалась как безумная комедия, разыгрывающаяся в бешеные двадцатые годы и рассказывающая о двух музыкантах, которые случайно стали свидетелями резни, устроенной гангстерами в День святого Валентина ^[383] . Желая выйти из переделки живыми, они переодеваются женщинами и нанимаются в женский эстрадный оркестр, где на гавайской гитаре играет красивая блондинка Душечка Кейн. Ситуация создавала неограниченные комедийные возможности; кроме того, Мэрилин в роли Душечки исполнила бы парочку песен. И хотя это была такая роль, о которой она вроде хотела бы забыть, актриса настолько сильно верила в меткость выбора Уайлдера — памятуя о его последнем успехе, — что была готова вступить с ним в переговоры. Поздней весной было согласовано, что Мэрилин получит сто тысяч долларов и исторические десять процентов с прибылей от фильма. Она полагала, что это будет приятная и финансово выгодная цезура в ее прежней жизни, за время которой Артур как раз закончит «Неприкаянных».

382

В нашем прокате — «В джазе только девушки».

383

Такая завязка представляет собой отсылку к известному едва ли не каждому американцу эпизоду, когда в 20-е годы в Чикаго банда гангстера Аль Капоне громко заявила о себе тем, что как раз в этот день всеобщей любви учинила кровавую бойню, перебив конкурирующую шайку некого Морана.

Вечером 7 июля Мэрилин оставила Артура в Амагансетте, а следующим утром в обществе Паулы Страсберг и своего секретаря Мэй Райс прибыла в Лос-Анджелес. Журналисты и фоторепортеры заметили совсем светлые белокурые волосы Мэрилин, ее белую шелковую блузку, белую юбку, белые туфли и белые перчатки. Появившись в утреннем южнокалифорнийском свете, она буквально затмила солнце.

«Паула снова со мной, — сказала Мэрилин, при этом подвергнув себя, как обычно, развернутой самокритике, — поскольку она придает мне уверенность в себе и вообще очень помогает. Прошу понять меня; я не очень быстро выучиваю роль, но весьма серьезно отношусь к своей работе, и я не настолько опытная актриса, чтобы уметь сперва посплетничать на площадке с друзьями и всей съемочной группой, а потом запросто сыграть драматическую сцену. Снявшись в какой-то сцене, мне хочется отправиться прямиком в грим-уборную и там сконцентрироваться на своем следующем выходе, чтобы мои мысли все время бежали по одной дорожке. Испытываю зависть к людям, которые непринужденно встречаются со всеми знакомыми на съемочной площадке и рядом, весело шутят с ними и потом со смехом становятся перед камерой. Я же думаю исключительно о своем выступлении и стараюсь сделать все, что в моих силах, чтобы получиться как можно лучше. И Паула придает мне уверенности в себе».

Пятидесятичетырехлетняя Мэй Райс была незаурядно умной, тактичной и достойной доверия помощницей, которая когда-то работала секретарем Элиа Казана, а потом, до 1956 года, — Артура Миллера. Потеряв отца в девятилетнем возрасте, она заботилась о больной матери и бабушке и смолоду пошла работать, чтобы содержать их обеих, а также своего брата Ирвинга, который стал кинорежиссером (в частности, именно он снимал киноверсию пьесы Миллера «Все мои сыновья»). Уже почти на протяжении трех лет она занималась всеми канцелярскими делами Мэрилин в Нью-Йорке — отвечала на письма ее почитателей, составляла календарный график ее встреч и дел, вела телефонные разговоры, а также сотрудничала с агентами и теми людьми, кто делал актрисе рекламу. По словам ее невестки Ванессы Райс, Мэй согласилась быть с Мэрилин в Голливуде в течение съемок картины «Некоторые любят погорячее», а также двух следующих фильмов, «потому что Мэй была одна на белом свете и у нее не было семьи — Мэрилин стала всей ее жизнью, ее работой и ее любовью. Она уже сообразила, что работа на Мэрилин порождает массу проблем и хлопот, но знала, что кинозвезды доставляют хлопоты».

Дела начались уже в тот же день после обеда, когда Мэрилин и Мэй помчались вместе с Билли Уайлдером и другими исполнителями главных ролей: Тони Кёртисом, Джеком Леммоном и Джорджем Рэфтом — на пресс-конференцию, организованную в отеле «Беверли-Хилс». К счастью, Мэрилин пришлось жить в отеле только кратковременно (чтобы подогнать костюмы, пройти пробы грима и взять несколько уроков игры на гавайской гитаре), во время съемок в павильоне студии «Голдвин». Когда в начале августа они приступили к реализации фильма, беспокойство, которое всегда сопутствовало Мэрилин в такие моменты, немного спало и смягчилось вестями, поступающими из Вашингтона и Нью-Йорка. Джо Раух смог добиться в апелляционном суде отмены приговора, обвиняющего Артура в неуважении к закону, показав, что Артур не был подробно проинформирован о необходимости сразу же, без оттяжек, отвечать на поставленные вопросы.

Вначале Мэрилин, ее режиссера и коллег-актеров не оставляло хорошее настроение. На протяжении последних шести лет все картины актрисы снимались в техниколоре; сейчас это было гарантировано контрактом, подписанным с «Фоксом», и потому она надеялась, что «Некоторые любят погорячее» тоже будет цветной лентой (хотя она делалась для студии «Юнайтед артисте»). Но нет, — пояснил ей Уайлдер, — этот фильм должен быть черно-белым, в противном случае грим двух мужчин, переодетых женщинами, окажется слишком ярким и броским, а потому — малоубедительным. Мэрилин не была в этом уверена, пока собственными глазами не увидела пробных кадров; с этой минуты картина снималась со стихийным, прямо-таки буйным оптимизмом, в результате которого все чувствовали себя чуть ли не безумно счастливыми.