Мэрилин Монро
Шрифт:
В нарушение рекомендаций врача и к радости Билли Уайлдера, Мэрилин на протяжении нескольких дней в интервале от 18 сентября до 1 октября все-таки являлась в павильон. «Было видно, что она старается, — отмечал ее коллега Том Юэлл, — и уже за одно это она мне нравилась». Как и все в съемочной группе, он сочувствовал партнерше в связи с проблемами в ее личной жизни и, подобно начальству «Фокса», отдавал себе отчет в том, что от одной лишь Мэрилин зависит, будет ли картина иметь успех или, напротив, потерпит провал. «Другие актрисы тоже могут устроить хорошее, веселое и забавное представление, — написал Занук Уайлдеру 20 сентября, — но ничто в данной ленте не сравнится с индивидуальностью Монро». Это было в большей мере предостережение, нежели наставление, и Уайлдер прекрасно его понял.
Как можно было предвидеть, возникли проблемы: ведь Мэрилин должна была сыграть стопроцентно комедийную
Ее брак достиг состояния полнейшего хаоса, метафорическим символом чего стал их грязный, неухоженный дом на Палм-драйв; никто не занимался ни кухней, ни прачечной, кровати не застилались, остатки еды не убирались и не выносились. Пренебрежение основополагающими принципами соблюдения чистоты и гигиены было неизбежным в случае женщины, до такой степени занятой работой, поглощенной собственными делами и к тому же столь несчастной и недостаточно организованной, как Мэрилин, хотя вполне имеет смысл задуматься, почему никто и никогда даже в мыслях не позаботился о том, чтобы нанять домашнюю прислугу. Чистота была для Джо настолько же важна, как и набожность, однако для Мэрилин ее поддержание было почти невозможным.
«Когда в какой-то день она была в ударе, то играла великолепно, — вспоминал Уайлдер, — хоть эта тварь Лайтесс все время сидела начеку в засаде, а Мэрилин искала ее одобрения для каждого своего движения. Мне это не нравилось, но я был готов на всё — лишь бы отснять хорошую сцену». И он соглашался — невзирая на принципиальные расхождения. «Зуд седьмого года», который был обречен на всестороннее подчинение морализаторским требованиям приснопамятного Кодекса и Легиона благонравия, получился фильмом весьма статичным, и оживление в нем наступало только при появлении на экране Мэрилин — особенно в сценах смешной сатиры на телевизионные рекламы. К сожалению, в фабуле напрочь отсутствовала развязка, а принятый в картине подход к рассмотрению моральных сомнений и душевного разлада женатого мужчины зачастую вызывал самое обычное раздражение — вместо того, чтобы возбуждать у зрителя смех и веселить его.
И тем не менее ленте сопутствовали вполне благоприятные комментарии; они порождались в большой мере тем, что Уайлдер называл экспрессивностью тела — Мэрилин выглядела на экране так, что казалось: достаточно протянуть руку, чтобы потрогать ее, словно перед вами было настоящее живое существо. Но это еще не всё. Монро инстинктивно знала, как истолковывать юмористический текст и как преподносить его специфическим для нее образом. Она никогда не бывала вульгарной в ролях, которые без нее вполне могли бы оказаться вульгарными, и когда человек видел ее перед собой в зале кинотеатра, ему становилось как-то приятно на душе. Короче говоря, она обладала такими достоинствами, которыми на экране не могла похвастать ни одна актриса, за исключением Греты Гарбо. Ни одна.
«Мне так хотелось сделать что-нибудь хорошее в искусстве, раз уж в моей жизни делалось столько плохого», — признавалась Мэрилин немного после. И ей это удалось, хотя она была последним человеком, который был в состоянии оценить результаты собственной работы. Как-то однажды в конце сентября Мэрилин поразила съемочную группу «Зуда». Ее коллеги были уже приучены к значительным затяжкам работы, поскольку актриса обычно заикалась и запиналась в начале каждой реплики и приходилось делать массу лишних дублей. Поэтому они с ужасом думали о съемках одной из заключительных сцен картины — длинном и трудном кадре, в котором Мэрилин должна была объяснить Юэллу, почему ее влечет к себе такой абсолютно посредственный и лишенный всякого романтизма мужчина, как он, и почему его жена должна ревновать своего, казалось бы, вполне рядового мужа. И Аксельрод, и Уайлдер были готовы к тому, что Мэрилин понадобится несколько дней, дабы прорваться через весь этот текст.
К их крайнему удивлению, она произнесла его без запинки за три минуты и в единственном дубле, причем «говорила превосходно [по словам Аксельрода] и с такой внутренней убежденностью, что все, кто присутствовал на съемочной площадке, аплодировали ей».
Мэрилин пояснила автору сценария и режиссеру, что легко смогла здесь вжиться в роль, поскольку верила в каждое произносимое слово, а снимаемая сцена была близка ее
собственному жизненному опыту.ЮЭЛЛ: Взглянем правде в глаза. Ни единая красивая и разумная девушка никогда меня не захочет. Она захочет Грегори Пека...
МЭРИЛИН: Откуда ты знаешь, чего хочет красивая девушка? Думаешь, каждая красотка — это кретинка? Тебе кажется: вот пошла девушка на танцульки и встретила там какого-то парня — эдакого потрясного, важно надутого раскрасавца с экстравагантно обнаженным торсом, — который величественно прохаживается по залу, будто тигр, и словно бы говорит: «я такой пригожий, что тебе против меня не устоять». И после этого девице вроде бы ничего не остается, кроме как пасть перед ним на колени. А она вот не падает. Но в танцзале есть еще один парень — далеко в углу, — может, он из тех, которые нервные и не очень смелые, может, немного вспотел. Сначала девушка не останавливает на нем взгляда, но потом как-то нутром начинает ощущать, что он благороден, доброжелателен и немного расстроен, а еще что он будет с нею нежным, милым и мягким — и вот это как раз и влечет ее к нему! Ах, если бы я была твоей женой, то ревновала бы тебя — и очень даже ревновала...
[Целует его.]
Думаю, ты просто само совершенство!
27 сентября, через неполные две недели после возвращения супругов Ди Маджио на Палм-драйв, Джо отправился в Нью-Йорк и Кливленд, чтобы вести репортажи с матчей мирового чемпионата по бейсболу. На протяжении нескольких следующих дней Мэрилин постоянно разговаривала со своей старой подругой Мэри Карджер Шорт (сестрой Фреда), которая первой узнала о том, что пара Ди Маджио расходится.
Когда в субботу, 2 сентября, Джо приехал обратно в Беверли-Хилс, Мэрилин сообщила ему, что попросила своего адвоката подготовить исковое заявление о разводе. Кроме того, она проинформировала о своих намерениях Даррила Занука, который немедленно распорядился не впускать Джо на территорию киностудии. А Джо, будучи уверенным, что Мэрилин успокоится, одумается и кризис минует, ничего не сказал ей в ответ, а только перебрался из расположенной наверху спальни в комнатку на первом этаже, сохраняя при этом выразительное и торжественное молчание.
Однако в ту ночь соседи слышали отзвуки страшного скандала в доме 508. Обеспокоенная миссис К. Мидли все время была наготове — на случай, если бы дело дошло до рукоприкладства или иного применения силы; она была одной из нескольких женщин по соседству, которые видели тогда, как Мэрилин, растрепанная и укутанная почему-то в меховое пальто, вышла из дому и пару часов прогуливалась по главной улице и на задворках Палм-драйв.
Ранним утром в понедельник Мэрилин продемонстрировала, что жизненная энергия и инстинкт самосохранения в ней сильнее, чем гнетущая ее боль. Жаждущая, как всегда, рекламы и стремящаяся еще раз обернуть в свою пользу ситуацию, потенциально чреватую неприятностями, она позвонила Билли Уайлдеру, чтобы сказать, что она больна и не сможет прийти на работу. Сразу же после этого — точно так же, как она поступила 14 января, находясь в Сан-Франциско, — актриса связалась по телефону с Гарри Брэндом. Приглушенным голосом, словно бы сообщала какую-то великую тайну, Мэрилин призналась ему, что наняла Джерри Гизлера, самого известного в Голливуде адвоката по уголовным делам, который особенно прославился, защищая разных знаменитостей в деликатных и щепетильных делах. Гизлер будет представлять ее интересы в деле о расторжении брака, которое, как она надеется, завершится быстро, гладко и без борьбы. Брэнд посоветовал ей сохранять спокойствие и обещал сам заняться всем. Пресс-агенты студий обладали таким положением, возможностями и уверенностью в себе, что именно этим людям первым передавались все новости по поводу рождений, бракосочетаний, разводов, болезней и смертей, которые они затем использовали, припутывая к ним всяческих тузов, светил и корифеев Голливуда.
Брэнд, великолепный экс-журналист, немедля перешел в наступление. Он молниеносно передал информационным агентствам краткое заявление о том, что известная всему миру супружеская пара вскоре расторгнет брак «по причинам расхождений, вытекающих из тех противоречивых требований, которые ставит перед каждым из супругов их профессиональная карьера». Этот текст должен был вызвать улыбку у каждого из знавших о том, что к тому моменту Джо отошел уже почти от всех дел, за исключением комментирования матчей Кубка мира. Потом Брэнд отмобилизовал свой взвод: Роя Крафта, Чака Панаму, Молли Мэррика и Рея Метцлера — и дал каждому из бойцов список самых важных газет, журналистов и ведущих обозревателей-авторов колонок. В течение семи минут каждая из двадцати выходивших в Лос-Анджелесе ежедневных газет оказалась «первой», которая узнала обо всей этой истории.