Мертвая царевна и Семеро Грезящих

– Всех с торжеством великим, – и она подняла деревянный ковш вверх, – и за всех нас, сидящих вместе, за одним столом.

Наконец поели, а затем Зима постелила гостье на свободной лавке, положив волчьи теплые меха, и Тара улеглась спать. В горнице остался гореть лишь малый светильник, отражая свет бронзовым зеркалом, а все видели сны, но лишь Алена уснуть не могла, после услышанного, да ночью Тара сильно кашляла, но потом заснула опять.

Все встали засветло, умылись, но девочка заметила, как Снега смотрит на Тару, с жалостью и тревогой, потом подошла к ней, та лишь стала отнекиваться и трясти головой, не соглашаясь с чем-то, и Зима и Алена улышали слова Снеги, уже сказанные громко:

– Умрешь тогда скоро, лихоманка у тебя.

– Что? – подскочила Зима к Таре, – Снега вылечит, Тара, не отказывайся и не перечь ей, она хоть и юная, да толк в ведовстве знает. Раз она сказала, значит так все и есть.

– Соглашусь, – проговорила послушница, – если скажешь, откуда узнала о моем недуге.

Снега смотрела долго исподлобья на нее, затем окинула взглядом всех в горнице, встала, подошла к очагу, и держа руки над огнем, будто замерзла, повернула голову, и ответила.

– Во сне видела. Я тех кто близок, во сне вижу иногда, только лицо. А если болезнь какая, то место недуга будто черная полоса покрывает. Вот и у тебя так, Тара. Черная полоса на груди, и помни- я не ошибаюсь.

– Не знала я … – начала она неуверенно, – если так, лечи. Но ни слова другим, – сказала она, оглядев всех в горнице, и те согласно кивнули головами.

– Зима, – сказала Снега, – сделай настой липы, и мед мне нужен. А ты Тара, рядом со мной садись, да не бойся ничего.

Послушница села рядом, Снега надавила на пару точек на теле девушки, погрузив ее в сон, а сама положила свои руки гостье на грудь, и прикрыла свои глаза. Все, сидящие в горнице, не могли отвести взгляда от этого – приемная внучка на глазах побелела, стала похожей на ледяную глыбу, глаза почернели, а губы ее посинели, и синими стали и ногти на пальцах, сжимающих плечи послушницы. Снега в изнеможении села на лавку, привалившись спиной к стене дома. Дышала она, как будто пробежала до самого Ямала, и ловила открытым ртом воздух. Когда она открыла глаза свои теперь невидящие глаза, и пыталась встать, то чуть не упала на пол, и ее поймал за плечи Ван, а она в ответ лишь бесспомощно улыбнулась, и посмотрела вбок, мимо него, своими слепыми черными глазами. Тара только открыла очи, потрогала недоверчиво свои бока и грудь, судорожно вздохнула и с испугом взглянула на Снегу.

– Что с тобой?

– Пройдет, уверенно ответила ведунья, – завтра у меня все будет хорошо, – добавила Снега, – всегда так, Тара. Каждый раз.

Все домашние смотрели с надеждой и болью на несчастную ведунью, которая цепляясь пальцами за стену, дошла до своей лежанки, села на нее, и в изнеможении вздохнула. К ней опять подбежал Ван с ковшом меда.

– Попей, хоть сил наберешься, – и вложил ей в руки питье. Снега выпила до дна, слабо улыбнулась, смотря вбок от юноши.

– Спасибо, – только и промолвила.

– Никому про это ни слова, – сказала Зима, строго оглядев всех домашних, и сама вспомнила, да и не забывала, как и ее излечила эта девушка.

– Само собой, – пробурчал Ван, оглядывая остальных.

– Никому не скажем, – в один голос ответили Тара и Алена.

– Ложись, отдыхай, – и Зима уложила ведунью, укрыв ее меховым покрывалом.

И гостья, и домашние Зимы, вышли пройтись по селению, где стали ходить ряженые. Кто-то прицепил рога, и волосы из мочалы, мужчины одевались женщинами, а женщины надевали одежды мужчин, спрятав свои лица под берестяными и деревянными масками. Они распевали скабрезные ритуальные песни, славя весну и новый огонь в очаге. Таре понравилось селение, но с утра она должна была возвращаться на Алатырь, плыть на лодке по Оби обратно, а где и ехать на санях. Зима открыла калитку, затем и двери дома, все поднялись по лестнице в горницу, а там уже веселая улыбающаяся Снега творила тесто, готовясь испечь пироги. Она выглядела веселй, ее веснушчатый нос был испачкан мукой, пепельные волосы, убранные в косу, покрывала косынка, а рукава рубахи были закатаны до локтя. И все заметили ее ведовские татуировки в виде змей, спутанных клубками, на ее предплечьях. Это было так… необычно. Девица в четырнадцать лет, и сильнейшая колдунья, и как ни в чем не бывало, творит пироги, хотя час назад лежала на лавке ослепшая и без сил.

– Давай, внучка, помогу, – поспешно снимая тулуп, заговорила Зима, – А ты, Аленка, вареными яйцами займись, да квашеную капусту порежь. Помельче! И клади в большую миску. Ван, сходи в подклет за мочёной клюквой.

– Здесь, с пирогами, Снегурка, сила не нужна, да и колдовство твое не поможет, – с тревогой посмотрела она на татуировки на руках юной ведуньи, – здесь любовь нужна, да терпение. Вот, теперь тесто скалкой раскатывай, мукой посыпай. Отлично, умница. Внучки, где начинка-то?

– Сейчас, бабуля, – кричали Ван с Аленой, и несли мисы с клюквой, рублеными яйцами и мелко порезанной квашеной капустой и копченой рыбой. Тара тоже взялась помогать, споро нарезая рыбу для пирогов и вынимая кости из мяса.

Вскоре все было готово, и пироги отправились в жаркую, уже протопленную печь. Через час угощение было готово, и хоть муки оставалось мало, да праздник есть праздник, и стол должен ломиться от еды в такие дни, иначе удача уйдет из дома. Так что к вечеру на мисках лежали пироги и с рыбой, и с капустой и яйцами, и с клюквой. На стол Зима поставила и ставленного меда, налив детям понемногу, а Таре и себе по ковшику.

– Тебе Снега, не скажешь, что ты мала еще, – и бабушка засмеялась, и налила ей в ковшик побольше.

Девушка лишь в ответ подняла глаза, открыла рот, собираясь ответить, но покраснела, и не сказала ничего, а Алёна увидев это, толкала брата в бок, но он не мог оторваться от угощения.

Трапеза была веселая да сытная, пироги удались на славу, и мед был отличный, ароматный да выстоянный.

– Расскажу я вам про Алатырь- остров, – начала Тара, – живут там в горных пещерах Пряхи, числом трое, ведуньи, чьи имена-тайна, никто и не знает как их звали. Если приходит час, и умирает одна из них, хоронят ее в пещерах, глубоко в горе, где лед не тает, и там они лежат, в ледяных гробах. Помогают им послушницы, и живет там Мара, она блюдет порядок на острове, и у нее семь послушниц, ждущих посвящения в тайной пещере, и про то не говорят, – и она быстро взглянула на Снегу, – и тогда Мара отпускает их, и берет новых учениц. Мужчинам же хода туда нет, они останавливаются в гостевой избе на берегу, и не дольше, чем на три дня. Это те, кто сопровождает послушниц, и привозят припасы на остров, и забирают Священный Огонь, как и я сейчас прибыла к вам. Лесов там нет, кругом одни камни, редкие кустарники растут только. А все же живут ведуньи, рыбу ловят, сети ставят. Рыбы много, зимой бывает, и белые медведи забредают, на тюленей охотятся. Зима там девять месяцев в году, а летом солнце не заходит, а зимой и не поднимается. На небе зимой, такие сполохи разноцветные- ужас, и трещит, и гремит, будто гроза.

Ван и Алена заслушались рассказом, какие места бывают! Снега же послушала, вздохнула, да заела печаль рыбным пирожком, да запила медом.

– Холодно, цветов нет, лед да камни, – вставила Снега в рассказ, – и птицы не поют.

– Святое место, – добавила Тара взглянув укоризненно на ведунью, – самые лучшие наставницы живут там .

– Если только это, – вздохнула Снега, – да и комаров нет. Почти.

А наутро все пошли провожать Тару в обратный путь. На прощание за излечение Снеге она подарила витой бронзовый браслет. Они стояли и смотрели друг на руга, так и не зная, встретятся ли они снова, если судьба и случай помогут. На пристани вождь Зиги уже привел воинов-гребцов, гостивших у него, и отроки принесли и подарки для гостей- бочонок меда, меха, большой туес с деревянной посудой. Весельщики складывали скарб в лодку, умело распределяя груз, что бы не мешал ворочать веслами.

– Спасибо тебе, девица, – говорила она, и на ухо зашептала, – на Алатыре тайны твоей не открою, где хоронишься, не скажу никому.

Снега посветлела лицом, поцеловала в ответ Тару, помогла ей сесть в лодку, и долго махала платком на прощание, смотрела, как лодка удаляется с каждым взмахом весел, и голубые воды реки несут ее к устью.

Яблоня зацвела

День проходил за днем, Снега ходила к Оре, постигать премудрости, перезнакомилась с ее детьми, двумя дочками, Малиной и Утой, и сынишкой Уаром. Послушницы же Оры, Дубрава да Подага, души не чаяли в ученице, которая сама показала им много нового. Алена же старательно запоминала, чему учит ее названная сестра. Так незаметно и приближалось тепло в эти края, сходили наконец, снега, встретили гусей, прилетевших с Юга. Зима и ее внуки работали в домашнем саду, вскапывая землю деревянными лопатами, а бабушка сажала и свеклу, и капусту, морковь. Вот так и настала весна, и в саду зацвели прекрасные яблони, насаженные еще мужем Зимы. Но одна из них никак не цвела, не смотря на весь уход. Сыпали и золу к её корням, и яичную скорлупу, да и конский навоз шёл в дело, но ничего не помогало. Мимо деревьев прогуливались Зима со Снегой, девице было все в диковину- она осторожно подходила к деревьям, гладила листья, пыталась уловить аромат распустившихся соцветий. У одной ветки она спугнула шмеля, от тревожно загудел, и потом, вдруг, стал виться вокруг девушки, и прилетели еще с десятка два, таких же толстеньких и красивых, с яркой оранжево-черной окраской, кружащихся вокруг неё в танце. Юная ведунья не обращала внимание на жужжащих насекомых, и не отгоняла их, а они не покидали ее, так и шла от дерева к дереву с жужжащей свитой.

– А на этом почему ни листьев, ни цветов нет? – спросила непонимающая девушка, – что случилось?

– Подмерзло оно, наверное. Придется спилить, – с неохотой сказала Зима, – у многих все вымерзло в позапрошлую зиму, у нас, видишь, только одно дерево погибло. У Оры тоже яблоня приболела.

– Сейчас, – сказала ведунья и подошла к дереву, стала оглаживать ее кору, прикасалась чуткими пальцами, будто прислушиваясь как яблоня дышит. Так она постояла, обнимая дерево, потрогала и большие ветви, походившие на руки человека. – Все хорошо, она спала, – и славница рассмеялась, – Замёрзла и заснула. Проснется завтра. А потом я и у Оры посмотрю яблоню, разбужу, если надо.