Мертвая фамилия (сборник)

– Паша!.. – Гуров подошел к самой витрине и оперся на нее руками.

Теперь он говорил спокойно, вкрадчиво, буквально увещевал:

– Паша, слушай сюда. Я помогу тебе, сумею это сделать. Ты покаешься, во всем сознаешься. Судьи это любят. Даже если ты получишь пожизненное, то через двадцать или двадцать пять лет сможешь подать на апелляцию. У тебя будет шанс, Паша, понимаешь?! Если не сдашься, то тебя будет брать ОМОН. Тогда тебе крышка. Ты поймешь, что это такое – знать, что не выйдешь никогда. Я даю тебе надежду, Паша, слышишь?

Гуров говорил еще что-то, играл словами, вселяющими ужас, а потом теми, которые давали надежду, рисовали ее. Калачев стоял, все еще прижимая к голове руки, потом вдруг обнаружил, что в них зажат пистолет.

Он отшвырнул его как ядовитую змею, пнул девушку ногой и сдавленно выкрикнул:

– Пошла отсюда, дура!

Девушка с истошным криком и плачем вскочила с пола, свалила несколько больших ваз с цветами и бросилась из магазина. Ее перехватил старший лейтенант, обнял и увел за колонну.

Только теперь Лев Иванович услышал, что под сводами подземного перехода уже не так тихо, как было раньше. Теперь стали слышны шорохи, тихие переговоры. Иногда раздавался лязг металла. Ясно, прибыло спецподразделение.

Гуров мог бы войти в помещение магазинчика, подобрать брошенный пистолет и вывести оттуда Калачева. Но он опасался, что как только отойдет от разбитой витрины, перестанет говорить, Калачев может сорваться. Тогда его поведение станет совершенно непредсказуемым.

Ощутив, что рядом есть кто-то, скорее всего, пара бойцов спецназа, полковник повел опущенной рукой. Мол, ко мне! Пригнитесь! Можно!

Две темные тени мелькнули на уровне колен. Тихо ступая, бойцы на полусогнутых ногах проникли в магазинчик. Один быстрым движением подобрал брошенный пистолет. Потом умелые руки согнули Калачева пополам. Спецназовцы заставили его раздвинуть ноги и быстро обыскали. В тишине звонко щелкнули замки наручников.

Глава 7

– Ну что?.. – Гуров повернулся к эксперту, вошедшему в кабинет Коюшева. – Разобрались, как Никитина убило током?

– Так точно. Собственно, все просто подтвердилось. В материалах следствия суть дела отражена правильно. Оголенные участки сетевого провода, характерная потертость от длительного использования или нахождения в местах взаимодействия с твердыми предметами. Там проблема в другом.

– Да? И в чем же?

– Судмедэксперты еще тогда сделали вывод о характере пораженного места, но следователь не обратил на это внимания.

– Да говори же! – не выдержал Коюшев. – Что ты кота за хвост тянешь?

– Точечное поражение, как при разовом коротком касании, обычно выражено в покраснении небольшого участка кожи. В данном случае такой узкой локализации просто нет. Если говорить проще, то теперь уже понятно, что поражение током не было кратковременным. Человека мучили, когда он находился в сознании. Не исключено, что он после первого удара отключился, и преступники опять приложили к его телу оголенные провода, чтобы убедиться в том, что сердце остановилось. Их прижимали к обеим рукам, примерно в тех же местах, через которые был получен первый удар током.

– А прав оказался ваш курсант, – заявил Коюшев, усмехнулся и посмотрел на Гурова. – Пожалуй, формула в данном случае есть. Одно слагаемое всюду неизвестно, а второе – видимость несчастного случая.

– Да, – задумчиво произнес Гуров. – Только это неизвестное слагаемое лучше называть не «икс», а «как». Вы аппаратуру из гаража Никитина изъяли?

– Так точно. Перевезли к нам в лабораторию, пригласили толковых экспертов. Разрешите добавить, товарищ полковник?

– Да.

– Мы несколько раз, без тока, конечно, провели эксперимент. Не мог Никитин сам себя ударить током. А если случайно задел, то это было слишком кратковременное воздействие.

– Я понял. Вы разберитесь лучше, чем он там занимался, что изобретал. Из-за чего-то его ведь убили, если это не несчастный случай с летальным исходом.

Эксперт кивнул и вышел. Гуров посмотрел на часы и заторопился.

– Поехали, Георгий Васильевич, время поджимает.

В комнате для допросов следственного изолятора было не по-осеннему солнечно. Яркие и неуместно веселые для этого заведения лучи пробивались через окно, расположенное на высоте почти двух метров. Старинное здание служило тюрьмой еще в начале прошлого века, и в архитектуре угадывались тенденции того времени. Окно не просто зарешечено и закрыто сеткой, оно еще и располагаться должно на недосягаемой высоте.

День был солнечный, хотя и холодный. Но в этих стенах любой свет ощущается как тепло, даже исходящий от обычной лампочки. А уж солнечный и подавно.

Калачев с заведенными за спину руками вошел в комнату и остановился, не поднимая глаз. Контролер отдал честь и вопросительно посмотрел на Гурова. Дождавшись кивка, он вышел в коридор и с грохотом закрыл за собой железную дверь.

– Садись, Калач, не стесняйся, – велел Коюшев, стоявший у стены под окном со сложенными на груди руками. – Это теперь твое естественное состояние, причем весьма надолго. Ты уже сидишь во всех смыслах, эти дни тебе зачтутся после приговора. Таково наше законодательство.

Калачев разлепил руки, по-стариковски шаркая ногами, подошел к стулу, привинченному к полу, и уселся на него. Он наклонился, положил локти на колени и сцепил пальцы в замок. Калачев продолжал смотреть в пол перед собой.

– Почему молчишь на допросах? – спросил Гуров. – Чего ты этим хочешь добиться?

Калачев даже не шевельнулся. Только хмуро сведенные брови напряглись еще больше, как будто человек хотел ими прикрыться от всего света. Сыщики переглянулись. Оба понимали, что Калачев молчит не просто так. Это не бравада матерого уголовника перед служителями закона, не поза. Калачев никогда не сидел, и для него зона далеко не дом родной. Раскаяние? Чувство вины перед кем-то, понимание, что его жизнь теперь перечеркнута напрочь? Надо было выводить его из этого состояния, но прежде понять, в чем же причина.

Следователь пока ничего по этому поводу не сказал, лишь констатировал нежелание подозреваемого разговаривать и все. Его можно понять, у него десятки дел, и нянчиться с каждым ему просто некогда.

У него пока нет доказательств, что гражданин Калачев причастен к каким-то преступлениям. Он пока может предъявить гражданину Калачеву только незаконное хранение боевого оружия.

Можно, конечно, обвинить его еще и в том, что он взял заложника. Но для этого нужны свидетельские показания, а их пока могли дать только сотрудники полиции. Опера пытались выявить очевидцев того, что произошло в подземном переходе, но…

«Но Калачев всех этих проблем не знает, – подумал Лев Иванович. – Он, видимо, пребывает в состоянии подавленности как раз из-за того, что думает, будто полиция все знает. Его задержание является следствием именно ее хорошей осведомленности. Это мнение Калачева надо поддерживать обязательно».

– Слушай, Паша!.. – Гуров хотел было пододвинуть стул поближе к задержанному, но вспомнил, что все стулья и стол в этой комнате намертво привинчены к полу.

Тогда он уселся на край стола и заявил: