Мертвая тишина

– Я знаю. Ты всегда любила его больше, чем нас.

Схватила сына за воротник и дёрнула к себе, чувствуя, как по щекам градом текут слезы и в горле дерёт от едва сдерживаемых оглушительных рыданий.

– Запомни раз и навсегда: нет такого – любить больше или меньше! Нету! Нет такого – заставлять мать делать выбор, потому что она всегда выберет дитя, а потом …потом будет гнить заживо, а не жить. Он – твой отец, он породил тебя на свет…

– Насилием над тобой? Разве это был акт любви?

Я не поняла, как ударила его по щеке. Впервые в жизни подняла на него руку, и Сэм замер, как и я сама.

– Никогда не суди о том, чего ты не знаешь. Никогда и никого не суди, пока сам не надел те же сбитые сапоги и не прошёл той же дорогой.

– У меня будет иная дорога. Я никогда не подниму руку на женщину.

– Никогда не говори никогда, Сэм… Я тоже никогда раньше не поднимала на тебя руку. Просто запомни: убьёшь отца – убьёшь и меня вместе с ним.

– А если он…если это он убьёт меня, что ты будешь делать тогда?

– Если бы он хотел тебя убить, мы бы с тобой уже здесь не разговаривали. Он никогда не причинит тебе зла. Чтобы ты ни натворил, Сэм, как бы ни проклинал его, он не тронет тебя – запомни это.

– Никогда не говори никогда, мама.

– Я знаю, что говорю. Это исключение. Это то «никогда», которое не случится с тобой. Он, скорее, позволит изрезать себя на куски.

– Как ты всегда его защищаешь! Почему? Почему ты..после всего, что он сделал?
– лицо сына исказилось как от боли.

– Потому что он мой муж. Потому что он отец моих детей, и я сделала этот выбор. Я была, есть и буду на его стороне, что бы он ни совершил.

– Даже если он решит убить тебя?

– Даже если решит, я протяну ему нож и подставлю под него горло, значит, это моя вина.

– Это какое-то безумие, - прошептал Сэм, отшатнувшись от меня.

– Возможно. Но это моё безумие! И никто не имеет права меня судить, потому что никто и никогда не будет мной и не поймёт, ЧТО я чувствую и ЧТО он чувствует ко мне.

– Но он тебя бросил. Нас бросил в который раз.

– Это мы его бросили… а он до последней секунды будет с нами.

– Я не понимаю тебя!

– И не поймешь…хотя, может быть, когда-нибудь. Ты даже не осознаешь сам, насколько ты похож на своего отца.

– Нам пора ехать. Нейтралы начали прочёсывать лес, - сказал Зорич, но я даже не посмотрела в его сторону.

Я оперлась на руку Сэма, вставая с земли и чувствуя, как постепенно отпускает боль в груди, прижимая руку к этому месту и оглядываясь на макушки деревьев, как будто они скрывают от меня Ника живой стеной лжи и предательства, шелестя сухой листвой на ветру.

Мы приехали в закрытое поместье Рино, которое он отстроил прямо в катакомбах носферату и где мы были в безопасности. Довольно относительной. Учитывая, что у Нолду об этой войне было свое мнение, и он не принимал ничью сторону, он увидел для себя возможность выйти из-под контроля, и лишь страх перед Рино сдерживал его от того, чтобы не стать нашим врагом.

Я поднялась по ступеням, поддерживаемая Сэмом, который шел позади меня. Помню, как распахнула дверь в залу, где сидели Рино, Габриэль и мой отец.

– Как вы смели? Как вы смели использовать меня?

– Разве ты не за этим туда поехала? – спросил отец, приподняв одну бровь. И в этот раз его невозмутимость вызвала во мне волну ярости.

– За чем за этим?

– Отвлечь своего мужа, чтоб мы могли спасти твоего сына. Или я чего-то не понимаю?

Он налил себе виски, а я подошла и смахнула бутылку со стола вместе с бокалом. Раздался звон, и брызги стекла вместе с алкоголем разлетелись в разные стороны.

– Убить его с моей помощью! Вот на что вы пошли! Своего брата! Моего мужа! Отца моих детей!

– Он удерживал тебя у себя, и мы всего лишь хотели отвлечь его, чтобы ты могла сбежать с Серафимом!

Я истерически расхохоталась.

– Ложь! Ты правда думаешь, что ему нужно было держать меня насильно? Я сама хотела там остаться до утра.

– Избавь меня от подробностей и причин, по которым ты там осталась.

– Он мой муж, и эти подробности естественны, как дышать воздухом и пить воду, когда мучит жажда, которую утолить может только он.

Отец раздражённо встал из-за стола и отошел к окну, из которого было видно, как по проезжай части города ездят машины и грязь из луж расплескивается на стекло нашего окна в подземелье.

– Вы пришли его убивать? Вы действительно это сделали? Напали, когда он был почти один, потому что оставил охрану со мной? Потому что доверился мне и пришел в этот дом?!

– Мы пришли освободить тебя из лап нейтрала. И на войне все способы хороши. Этот был идеальным.

– Не нейтрала, а твоего брата!

– Нейтрала. Это не мой брат. Мой брат никогда бы не сделал то, что сделал он с нами со всеми. Хотя, чего это я? Он уже поступал так, верно? Играл в свои долбаные игры, подвергая риску нас всех.

– Именно! Он спас нам тогда жизни! И вы сейчас в это верите? Верите, что Ник воюет против нас? Верите, что он способен на это? На предательство?

Отец медленно выдохнул и снова подошел к столу, дёрнул ящик и швырнул на стол фотографии выпотрошенных тел, подвешенных на колючей проволоке вампиров со вскрытой грудиной и выколотыми глазами, расчлененных ликанов. Женщин, детей, мужчин. Десятки жутких снимков, от которых меня чуть не скрутило пополам.

– Посмотри на них…меня тошнит от того, что творит твой муж!
– ткнул туда пальцем, - Это способ спасти нас? Ты в это веришь сама?

– Сотни жизней за жизнь его близких? Да, я в это верю. На такое он способен. За это вы пошли его убивать. Трусливо. Мерзко. Как-то жалко. Вас целый отряд, а он один.

– Он был там не один, и каждый нейтрал стоит десятерых наших солдат.

– Ты считал, сколько солдат понадобится, чтобы убить твоего брата? Я не верю, что слышу это!

– А он не верил в тебя, когда распорядился взорвать то здание вместе с тобой. Когда ты уже раскроешь глаза, дочь? Что ещё он должен сделать? Убить нас всех? Твоих детей?