Мертвая женщина играет на скрипке
Шрифт:
— Так хорошо же? — спросил осторожно я.
Петрович уставился на меня, как на малолетнего дебила.
— Кому хорошо?
— Ну, этим… разработчикам. Да и пользователям тоже — у них же, получается, шире выбор софта, так?
— Да кого они волнуют вообще — пользователи эти? Это же подкоп под основы рынка! Он давно поделен, каждый окучивает свой сектор, шаг влево-шаг вправо — покушение на чужую делянку. И тут появляется кто-то непонятный — денег не берет, продаться не хочет, на чужих полянах топчется как у себя дома. Ну и, натурально, устроили им обструкцию. За публикацию обзора «Кобальта» любое сетевое издание лишалось рекламы. За позитивный
— И как же они?
— Горизонтальные распределенные сети. Одноранговые пользовательские коммуникации. Виртуальное «сарафанное радио», если угодно. В публичном смысле «Кобальта» не существует, но, по неофициальным данным, он установлен примерно на трети частных устройств. Точнее не подсчитать, потому что он умеет подменять идентификатор системы для внешнего сканирования и имитировать интерфейсы других систем. Пришлось — потому что в какой-то момент корпорации стали гнобить и пользователей. Например, регистрируешься на онлайн-собеседование с кобальт-смарта — и сразу тебя в черный список. Не поддерживаешь, значит, политику корпораций! Тогда же появилась привычка вместо «кобальта» писать «кобольд» — это слово не в стоп-листе. Они это обыграли потом в вирпах.
— И что, я теперь вне закона?
— Нет, сейчас уже страсти утихли. Невозможно воевать с третью пользователей. Все еще делают вид, что никакого «Кобальта» не существует, выпиливают его из публичного пространства, но это не преступление. Не приветствуется, но и не наказуемо. Диалектический, так сказать, переход количества в качество. Многие втихаря все-таки портировали свой софт — зарабатывать-то надо. С играми только до сих пор сложности. Но там отдельная история, в другой раз. Сейчас наше время вышло — не будем натаптывать электронные тропинки. Давай сюда свой ноутбук, завтра верну.
Ноутбук я принес, чтобы Петрович выяснил, что в нем за непонятное устройство, на которое после каждой перезагрузки ругается Нетта. Передал сумку, и мы раскланялись, выйдя из кафе через разные выходы в разные стороны. Экие шпионские страсти…
На асфальте перед кафе нанесена белой краской через трафарет надпись: «Выход там, где вход». Отстань уже, Мироздание, надоело!
***
Дома дочь уныло клевала носом над обедом.
— Да ты на ходу спишь!
— Устала в школе.
— И как школа?
— Отвратительно, спасибо, что спросил.
— Как всегда или сильнее обычного?
— Выживу.
— Что-то случилось?
— Вызывали к завучихе по воспитработе. Спрашивала, как у нас отношения в семье. У тебя и Марты. Я ответила «не дождетесь».
— А она?
— Сказала, что я ей хамлю.
— А ты?
— А я нахамила. Пусть хоть не зря ругается. Сказала, что у меня хотя бы есть семья.
— А она?
— Назвала «мерзким подкидышем». Обещала направить меня в интернат для дефективных.
От нее муж недавно сбежал, вот и бесится.— Ты умеешь завоевать симпатии окружающих. «Демонстрируешь уверенные социальные навыки», — сказал я с несколько наигранным спокойствием.
Настя равнодушно пожала плечами. Ей было пофиг. Мне — нет.
Я смотрел на два лежащих рядышком на столе смарта, на экранах которых моя Нетта забавно кокетничала с Настиным Тоником — жеманилась, стреляла глазками, хихикала. Дочкин вирп выпячивал накачанную грудь так, что нарисованная маечка едва не лопалась, и принимал героические позы, при этом как будто не замечая ее внимания.
Я смотрел и думал неприятные мысли. Меня напрягло не то, что она поругалась с завучем, а слово «подкидыш». В школе никак не могли знать. По доступным им документам мы были нормальной семьей: папа-мама-дочь. Ранний ребенок, бывает. Вокруг Насти происходит что-то странное и нездоровое.
***
— Она врет! — стеклянными глазами бессовестной падлы уставилась на меня завучиха. — Я ничего такого не говорила!
— И вы считаете, что я поверю вам, а не собственной дочери?
— Я заслуженный педагог!
— И получите по заслугам. Я подаю жалобу на преследование в службу педнадзора, а что именно вы сказали — покажет запись с фискальных камер, когда ее изымут по требованию департамента образования. А еще я журналист, и будьте уверены — об этом узнает каждый подписчик инфо-поинтов в нашем городе. Вас даже в собачий приют работать не возьмут. А когда вы будете мести улицы на соцконтракте, я буду идти перед вами, жрать конфеты и сорить фантиками.
— Да что я такого сказала? Подумаешь…
— Так все-таки сказали?
— Ну, может быть… Она просто не так поняла! Я не имела намерения ее оскорбить!
— Приют для дефективных? Мерзкий подкидыш? Это комплименты?
— Не надо понимать так буквально! Просто приемные, они всегда…
— Приемные? С чего вы взяли, что Настя приемная?
— Я… — глаза завучихи забегали. — Не знаю, я ничего такого… Это просто ошибка, я приношу свои извинения!
Я молча вышел из кабинета, потому что боялся не сдержаться и сделать какую-нибудь глупость. Пусть думает теперь, подам ли я жалобу. Тем более что я сам пока этого не знаю.
«Мене, текел, упарсин!» — написано на стене. Судя по цвету — говном, но на запахи мои галлюцинации, к счастью, пока не распространяются.
***
— Радиомодуль с блоком кодирования, — Петрович показал мне железную коробочку, — не хочу открывать, не уверен, что в нем нет автономного питания. Сбросит дамп в сеть, и опаньки.
— И что это значит?
— Кто-то за тобой конкретно следил.
— Да ладно, — усомнился я, — сейчас нет смысла следить, и так как голые в бане с этой бигдатой.
— С одной стороны, ты прав, — покивал Петрович, — все пишется. С другой — запросы на то, что пишется, тоже пишутся. Тот, кто поставил эту штучку, не просто хочет иметь инфу, а хочет ее иметь так, чтобы никто об этом не знал. Не догадываешься, кому ты так интересен?
— Без понятия, — сказал я честно, — я довольно скучный тип.
— Возможно, причина не в тебе, так тоже бывает. Оказался в неудачное время в неудачном месте.
Я подумал, что это история всей моей жизни — неудачное время и неудачные места.