Мертвая женщина играет на скрипке

— Школу не прогуливай сегодня, пожалуйста, — ну вот, как будто другой человек сразу сидит тут, отмеряя на кухонных весах порцию маскарпоне. ЗОЖ и подсчет калорий — у них сейчас модно.

Гримаса «опять все испортил», гримаса «зачем напоминать о неприятном», гримаса «дадада, конечно-конечно», означающая «оставайтесь на линии, ваш звонок очень важен для нас». Звук выключился, как у смарта в ночном режиме. Вот и поговорили.

— Сердитый котик. Котик закатил глазки с выражением «Доколе!». Котик, упирающий лапки в пузико жестом «Ну и?». Умоляющий котик «Ну пожалуйста!».

— Пап?

— Мне лень идти за смартом. Представь, что я послал тебе эти стикеры.

Фыркнула, но лицо сделалось человеческое.

— Ладно. Схожу я в школу…

Одолжение сделала, ага. Типа это мне надо. Хотя и правда — мне. Ей искренне плевать на последствия. В шестнадцать лет кажется, что и так все плохо, куда ж хуже-то? А оно очень даже есть, куда.

«Поучайте лучше ваших паучат!» — гласила утренняя надпись на заборе. Паучата были контурные, но убедительные.

Глава 2

Пожилая крашеная выдра с лицом маринованной селедки. Самый неприятный тип интервьюера. У меня при виде таких сразу начинают чесаться школьные психотравмы. Рядом с ней мужичок в очках (три волосины через лысину, отвратительно сидящий дешевый костюм) и попик с редкой козлиной бороденкой и блудливыми глазками навыкате.

Выдра тут главная. Это плохо. Я таким не нравлюсь. Вызываю инстинктивное отторжение. Хотя вообще-то я обаятельный.

— Антон Эшерский, — сказала она скрипучим голосом, и «особая тройка» зашуршала своими бумагами, как будто меня тут нет.

Шуршание затягивалось, я молчал. Надо будет — спросят.

Когда я выходил из дома, на двери подъезда висела бумажка с отпечатанной на принтере надписью:

«Будьте предельно аккуратны, происходит что-то странное. Администрация».

Поэтому по дороге в соцконтроль я был осторожен, как в тылу врага, бдителен, как на минном поле, и внимателен, как при игре в покер. Мироздание слало невнятные сигналы.

Роскошное полноцветное граффити «Бритва Оккама в Окне Овертона». Окно обычное, с приглашающе полуоткрытой створкой, а бритва — установленное в распор лезвие от бритвенного станка. Возможно, этот рисунок был настоящим. Сейчас чего только не малюют на стенах. Но вряд ли.

«Опасно!» — еще раз сообщило мне Мироздание. Или моя шизофрения. Если вы видите личные послания в каждом граффити — лучше не сообщайте вашему врачу. Особенно, если эти граффити видите только вы. «Шиза!» — подтвердила следующая надпись. Впрочем, у буквы «Ш» посередине такой хвостик, что ее можно принять за стилизованную «Ж». «Жиза» — так моя дочь обозначает актуальность происходящего.

На экране в автобусе реклама без звука. Белый текст: «Если ты упустил свой шанс…» — камера облетает несчастного социка, небритого и плохо одетого. В руках лопата, перед ним куча говна. Приближает лицо, и видно, что он устал, на щеках грязь, глаза потухшие. Общий план: куча говна — всего лишь краешек огромной свалки. Текст: «… не думай, что он последний!». Кадр освещается, как будто взошло солнце, но это идет прекрасная девушка в развевающемся на ветру легком белом платье. У нее длинные красивые ноги, она движется, почти танцуя, она — воплощенные Красота и Счастье. В руках у нее цветы, на лице улыбка. Она останавливается возле человека с лопатой, он с надеждой поднимает на нее глаза… Затемнение и текст: «Будет еще много шансов, которые ты упустишь!».

Это могла быть просто социальная реклама, но мудак с лопатой был вылитый я, а девушка была Анютой.

— Антон Эшерский! — выдра соизволила наконец обратить на меня внимание. — Комиссия социального контроля вызвала вас для уточнения некоторых моментов, отраженных в вашем личном профайле. Полнота их подтверждения неудовлетворительна, валидность вызывает сомнения.

— Спрашивайте, — ответил я коротко.

— Дело касается вашей дочери, Анастасии Эшерской.

Она передала какую-то бумагу коллегам. Лысый поглядел равнодушно, а попик заблестел масляно глазками и заоблизывался. Твари.

— У нее не очень хорошая успеваемость, верно?

— В пределах статистической нормы.

— И посещаемость нестабильна…

— В пределах разрешенного лимита.

— На уроки духовного воспитания не ходит… — посетовал попик.

— Они факультативны.

— Пока да, — признал он, — но это тревожный этический показатель! Тревожнейший!

Я проигнорировал. Долгополые внезапно оказались везде, пытаясь заменить камланиями окончательно стухшую идеологию. Государство настолько растерялось в вызовах нового времени, что от бессилия потворствовало.

— Учителя жалуются на вызывающее поведение.

Я молча пожал плечами. Увы, ядовитым сарказмом она пошла в меня. Но еще не понимает, что иногда лучше промолчать.

— Волосы красит, форму не носит…

— Крашеные волосы — тревожный этический показатель? — черт, я тоже не всегда успеваю заткнуть себе рот.

Выдра поджала губки в куриную жопку и непроизвольно потрогала синеватые букли.

— Девочка растет без матери… — она укоризненно покачала головой. — Вот это тревожный этический показатель. Молодой отец, юная красивая девушка, проблемы полового созревания…

Попик зачмокал, подбирая слюни.

Я понимал, на что эта погань намекает, но сидел с каменным лицом. Она только и ждет, чтобы я сорвался. Одно непонятно — к чему весь этот цирк.

— Вы же удочерили девочку?

— Это моя дочь. Есть свидетельство об установлении отцовства.

— Но не указана мать!

— И так случается.

— Не хотите объяснить?

— Не хочу. Вы выходите за границы компетенции.

— Не вам указывать нам границы! — неожиданно взорвался лысый.

Я проигнорировал, пристально глядя на тетку. Она жевала тонкие губы и хмурила нарисованные брови.

— Мы хотели бы пообщаться с вашей супругой, Мартой Эшерской.

— Так пообщайтесь.

— Мы не можем с ней связаться. Где она?

— В командировке. На гастролях.

— Ах, да… Музыкантша… — скривилась выдра. — Скрипочки-дудочки.

— Гастрольки-поблядушки… — добавил попик.

— Вы не могли бы повторить? — очень нейтральным тоном сказал я, вставая. — Ну, про поблядушки.

— Вам послышалось, — быстро ответил бледнеющий попик, — я хотел сказать «поигрушки». Поигрушки, да…

— Прекратите! — зашипела на него тетка. — Сейчас же!

Попик заткнулся и нервно зашуршал бумагами. Где-то там написано, что я мастер спорта по боксу. Надеюсь, он изучает именно этот параграф.

— Когда ваша жена вернется с гастролей?

Сказать «никогда» было бы в этот момент натуральным самострелом.

— Дней пять, — брякнул я наугад.

— Что-то вы как-то неуверенно отвечаете, — подозрительно сказала выдра. — У вас семейные проблемы? Это дурно влияет на подрастающее поколение!