Мертвая зыбь

Ее муж погиб через год после рождения ее первого (и единственного) выжившего ребенка, больше Нора замуж не выходила. Олаф не интересовался чужой личной жизнью, но знал, конечно, что у нее растет шестнадцатилетний шалопай - неплохой, в сущности, мальчишка, однако явно нуждающийся в мужской руке потяжелее. Нора беременела еще несколько раз, но ни один из ее детей не выжил. Говорили, что она встречается с чудиком из института океанографии, но «чудик» показался Олафу слишком хорошим и бесхитростным парнем, чтобы завоевать такую женщину, как Нора.

Женщина-хирург, и хирург талантливый… Наверное, Олаф все-таки завидовал. А если не завидовал, то ощущал свою неполноценность рядом с нею. Он мечтал стать хирургом, а вовсе не танатологом, он ломал себя долго, и перешагивал через себя, и убеждал себя, что привыкнет. Не привык. Ему приходилось лечить живых и даже делать несложные операции, в экспедициях в основном, но ответственность слишком тяготила его, он все время боялся ошибиться. Нет, не колебался, принимая решения, и руки у него обычно не дрожали, но потом дожигал в себе этот страх, доходил до бессонницы и нервных срывов. Однако когда профессор с кафедры танатологии предложил ему место в интернатуре, Олаф был обижен, возмущен, собирался с гордостью отказаться.

–  Ты все равно не станешь хирургом, - сказал ему профессор.

–  Почему?
– Олаф уже понимал, что это не его призвание, но еще на что-то надеялся.

–  Тебе не хватит уверенности. А между тем ты прирожденный доктор мертвых.

–  Откуда ты знаешь?

–  Я видел тебя в анатомичке. Есть циники, из которых выходят неплохие эксперты, но не более, есть лирики, склонные к инфернальной поэтике, у них обычно маловато профессионализма…

–  А я чем-то лучше?
– поморщился Олаф.
– Может, я тоже… циник…

–  И первые, и вторые, если и заговаривают с мертвыми, то… слишком фамильярно. Ты же говоришь с мертвыми, как с живыми.

Олаф не усмотрел в словах профессора ничего для повышения самооценки, но через неделю дал согласие - больше от разочарования в самом себе и в будущем. Да, вскоре - через год примерно - он понял, что выбор сделан правильно, удачно. Возможно, ему повезло с учителем, а может, он и впрямь имел способности к танатологии.

Однако рядом с хирургами Олаф до сих пор чувствовал себя немного ущербно, а с Норой - вдвойне.

В тот майский вечер она пришла в секционную совершенно невозмутимой, как всегда, - после экстренной операции умерла роженица. Олаф собирался вскрывать ее утром: смерть женщины, да еще и родами, - это всегда тяжело, но лучше утром. Чтобы до прихода домой воспоминание успело выветриться из головы. А может, ему просто хотелось оттянуть неприятную минуту.

Нора, как обычно, была предельно корректна и немного официальна.

–  Олаф, ты собирался уходить?

Он неопределенно пожал плечами.

–  Я не имею права настаивать, но хочу попросить об одолжении. Ты не можешь вскрыть роженицу сегодня, сейчас?

Не хотелось. Совсем не хотелось. Но отказать Норе - это не умещалось в голове. Ей никто не смел отказать. Олаф не знал, чем мог бы обернуться отказ, - вряд ли скандалом или неприятностями, - но проверять почему-то не пробовал.

Он снова пожал плечами и направился за халатом, который успел снять. А вечер был чудным, один из первых столь теплых вечеров, и Олаф предвкушал ужин на террасе, а не в кухне, и думал почитать перед сном, а может, и прогуляться по берегу, когда Ауне уложит девочек спать… Вместо этого в голове нарисовалась другая картинка - он вваливается в дом, когда дети уже спят, усталый и злой, Ауне обиженно греет ужин в третий раз, зевает и ставит перед ним тарелку с видом оскорбленной добродетели, а потом уходит спать, не дождавшись, когда он поест. И ложится лицом к стенке, засыпает до того, как Олаф успеет раздеться.

Нора была спокойна и холодна, как Снежная королева. Встала с левой стороны секционного стола, спрятала руки в карманы.

Олаф не стал спрашивать, что произошло, - прочитал в истории болезни. Первые роды, нефропатия, преждевременная отслойка плаценты, внутриутробная гибель плода - кесарево, кровотечение, операция по удалению матки - дыхательная недостаточность, легочное кровотечение - смерть.

–  Что ты хочешь от меня?
– спросил он.

–  Я хочу знать, где ошиблась.

–  Можешь пока посидеть в ординаторской, - предложил Олаф. Он не любил, когда кто-то смотрит на его работу.
– Я позову.

–  Я постою, если ты не против, - ответила она.

Олаф не сдержался - какого черта он должен сливать накопившееся раздражение на Ауне, если она ни в чем не виновата?

–  Только молча, хорошо?
– проворчал он сквозь зубы.

Нора кивнула. И в самом деле молчала, наблюдая за его работой. Смотрела сосредоточенно, кивала самой себе, иногда жестом просила показать что-нибудь поближе. Легче от этого не становилось.

–  Острая почечная недостаточность, похоже. Ты знала?
– спросил Олаф.

–  Мы делали кишечный диализ.

–  Я не уверен, посмотрю гистологию, но вроде имеем тромбогеморрагический синдром. Внутрисосудистые свертки и кровоточивость тканей.

–  Думаешь, из-за почечной недостаточности?

–  Я не думаю, только констатирую. Непосредственная причина смерти - закупорка дыхательных путей кровью.

Нора снова кивнула молча. Умница, красавица… Холодная, как рыба. Ничего кроме профессионального интереса. Даже страшно - ведь она тоже женщина. Когда идет борьба за жизнь, некогда рефлексировать. Но теперь-то спешить некуда.

–  Послушай, тебе не страшно видеть это… каждый день?
– вдруг спросила она.

Олаф промолчал.

–  Ты что, вправду можешь говорить только с мертвыми?
– улыбка тронула ее губы, но не коснулась глаз. Холодная улыбка.

–  Вправду, - ответил Олаф, чтобы она отвязалась.

–  И они тебе отвечают?

–  Да.

–  Поговори с ней. Спроси, как она там…

–  Где?
– Олаф поднял на Нору глаза. Совсем обалдела? Нашла тоже медиума…

–  Там, куда они уходят, - она снова холодно улыбнулась, сделав вид, что это шутка.

–  Ты хотела знать, в чем ошиблась. Твоей ошибки я не вижу. Нефропатию надо было вовремя лечить. Может быть, кесарить сразу. Но когда отслойка пошла - все, там оно под откос покатилось… Даже допотопная медтехника не помогла бы. Ты все правильно делала.

Олаф думал, что ответ ее успокоит, но она задумчиво покивала, перевела взгляд на окно. И сказала:

–  Жаль.

–  Почему?

–  Значит, в следующий раз я снова ничего не смогу изменить.

Нора отошла к окну и повернулась к Олафу спиной. Нет чтобы уйти совсем. Оставалось только прибрать тело, сделать все, как было, а это недолго.