Мертвецы выходят на берег. Министр и смерть. Паршивая овца

— Может быть, мы сумеем договориться, — предложил я, продолжая обдумывать пути к отступлению. Однако вся территория была обнесена забором трехметровой высоты с колючей проволокой наверху. Даже если бы я все еще был легендарным молодым Веумом двадцатилетней давности, то и тогда бы мне не удалось перескочить через такой забор. Кроме того, мне никогда особо не удавались прыжки в высоту.

— О чем же? — вопросил Харри Хельгесен.

Карл Бернер пристально смотрел на меня. Ситуация ему явно не нравилась. Как отец семьи и благополучный гражданин общества, он предпочел бы оставить такие разборки своим подчиненным.

Он облизнул губы.

— Все-таки мы опять встретились, Веум.

— При довольно интересных обстоятельствах, — ответил я.

— Послушай, — начал он, вытаскивая бумажник. — Может быть, попробуем поговорить, как взрослые люди?

— Слишком поздно, Карл! — перебил его Харри Хельгесен. — Он слишком много знает. — И с этими словами он указал на распоротые коробки за моей спиной.

— Слишком много знаю о чем? — тут же спросил я, не успев подумать.

Карл Бернер задумался, приоткрыв рот, и посмотрел в фургон.

— Я же предупреждал тебя, Веум.

Я кивнул.

Он медленно покачал головой.

— Сейчас действительно поздно, Веум. Для тебя все кончено.

Я взмахнул свободной рукой:

— И что вы собираетесь со мной делать?

— Угадай до трех! — холодно усмехнулся Хельгесен.

Я почувствовал, как помимо воли у меня участился пульс.

— Вряд ли вам стоит… наказание будет еще суровее…

— Какое наказание? — тут же поинтересовался Карл Бернер.

Харри Хельгесен пожал плечами.

— Одним трупом больше, одним меньше…

— На вашей совести уже есть несколько, именно это ты хочешь сказать?

Карл Бернер быстро ответил:

— Мы не имеем ничего общего с тем делом.

— Нет? А как насчет твоего брата Хенрика?

Он сглотнул.

— Внутренние разборки наркоманов. Ничего общего с нами. Не думаешь же ты… Ведь он все-таки…

— Каин и Авель?

Харри Хельгесен нетерпеливо дернулся, а Сверре с жадным нетерпением смотрел на мой нож.

Я продолжал:

— А Сирен Сэвог в твоем собственном отеле? Или вы тоже не имеете к этому отношения?

— Ну ты же сам слышишь, как это глупо звучит, Веум. В нашем собственном отеле. Неужели ты думаешь, что мы не могли найти другого места? Фрёкен Сэвог пришла туда с клиентом. Если кто-то, кроме нее, и несет ответственность за случившееся, то это может быть только он.

— Но ты хотя бы признаешь это?

— Что?

— Что она пришла с клиентом в ваш отель?

Он криво усмехнулся.

— Добро пожаловать в воскресную школу, Веум!

— Пять звездочек в дневник! — добавил Харри Хельгесен.

Сверре ничего не сказал — он был слишком поглощен созерцанием моего ножа.

Карл Бернер наконец принял решение. Он повернулся к Харри Хельгесену и тихо, чтобы я не услышал, сказал:

— Сделайте то, что должны сделать! Но помни… Я ничего не видел!

Потом бросил на меня последний, ничего не выражающий взгляд, повернулся спиной и направился к воротам.

На мгновение внимание Хельгесена и Сверре было отвлечено в сторону, именно это и было мне так необходимо.

Я выпрыгнул из фургона, бросился влево и припустился бежать, зная, что от скорости на этой дистанции зависит моя жизнь. Секунду или две казалось, что мне повезло, однако я так и не сумел по-настоящему набрать разбег. Харри Хельгесен ударил меня ногой под коленку, и я упал лицом вниз, прямо в объятия Сверре. У меня было ощущение, что я попал в руки самого снежного человека. Он так крепко стиснул меня, что я уже и не мечтал больше о свободе. Он просто-напросто выдавил из меня весь воздух. Уже затуманенным взглядом я увидел, как на пристань упал, звякнув, мой нож.

Я бесцельно болтал ногами и бился, как рыба на крючке. В отчаянии я подумал, что настал мой конец.

Однако темноту внезапно разрезали лучи ослепительного света, как будто за мной с небес спустились крылатые парни. Хрипящие мегафоны были подобны гласу труб, и, почти теряя сознание, я почувствовал, как объятия смерти ослабели. Издалека донесся голос Карла Бернера:

— Отпустите его! Слишком поздно!

Меня бросили на причал, но напоследок так врезали коленом по уху, что на секунду весь мир окрасился в багровые тона.

Перед глазами потемнело, но тут меня кто-то поднял и поставил на ноги. Милое веснушчатое лицо и темно-синяя фуражка на голове. Мягкий южный диалект.

Сквозь танец белых мушек я видел, как другие констебли схватили Карла Бернера, Харри Хельгесена и милашку Сверре, но далеко не так дружелюбно, как меня.

В круг света вступили два человека в плащах. Один из них был Данкерт Мюус, другой — Иоахим Бернер.

Мюус зло посмотрел на меня.

— Приношу извинения, Веум, за необходимость прервать шоу. Мне бы лично хотелось досмотреть его до конца.

— Ага, так это, значит, ты стал его спонсором? — пробормотал я.

Иоахим Бернер смотрел на своего сына. Лицо исказилось гримасой гнева, голос дрожал от сдерживаемой ярости:

— Я не могу поверить, Карл… Когда полиция представила мне доказательства… Я просто отказывался верить! Я сам позволил им прийти сюда в твердой уверенности, что все это простая ошибка!

Карл Бернер поморгал и с трудом заставил себя выдавить чуть слышно:

— Так это ты открыл им ворота? Но черт всех подери! Это частное владение!

— Что скажет Евабритт! И дети! Ты подумал хотя бы о своей матери!

Карл Бернер ничего не ответил. Сейчас ему не могла помочь даже респектабельная внешность. При первом же столкновении с опасностью он стал простым манекеном из разорившегося магазина модной одежды, а на лбу у него выступила явственная надпись: «Распродажа по причине банкротства!»

Иоахим Бернер продолжал:

— Ты просто не думал ни о ком, кроме себя самого!

Он обвел глазами стоящих вокруг его людей — десяток полицейских, Данкерта Мюуса и меня.