Мертвецы выходят на берег. Министр и смерть. Паршивая овца
Шрифт:
Пока он говорил, моторные лодки, сияя кричащими красками, удалились из сектора обстрела и собрались стайкой слева неподалеку от берега. Вдали у пристани дрейфовал только один синий пластиковый катер с работающим вхолостую мотором. Он был готов сорваться с места и удалить из опасной зоны любого, кто проплывал мимо.
— Приготовиться! Внимание! Огонь! — выкрикнул министр юстиции, и тут началось.
Более-менее согласованно прозвучал только первый залп. Когда я сфокусировал бинокль, дымка в окулярах рассеялась и контуры приобрели резкость, поверхность моря стремительно рванулась ко мне, и я с первого взгляда увидел, что никто из стрелков не попал в цель. Их бутылочки стайками по три, словно непуганые выводки водоплавающей птицы, продолжали подпрыгивать на волнах. Потом
Через пять минут экипаж лодки, обслуживавший министра юстиции, просигналил: его бутылки потоплены! Очень скоро крепкие и смачные выражения со стороны Стеллана Линдена вкупе с сигнализацией с его лодки обозначили: он добился того же. Хюго Маттсон выскочил из-за своей ольхи и побежал мелкой рысцой за линией огневого рубежа, раздавая налево и направо едкие замечания и, по-видимому, малодоброжелательные советы.
Через десять минут прозвучал отбой. Стрелки, не умудрившиеся утопить бутылки, поднесенные волнами совсем близко, были признаны руководителем стрельбы (министром юстиции) абсолютно безнадежными. Насколько я мог судить по результатам первого круга, хуже всех стреляли Барбру Бюлинд и Министр, и не намного лучше стреляла Сигне. Обслуживающий персонал в лодках, выловивший непотопленную дичь, на все лады хулил неудачников. Особенно досталось Министру. Комментарии, отпускаемые в его адрес, смутили даже такого закаленного в политической купели моржа, как он. Хюго Маттсон слушал все это с открытым ртом и молча наслаждался, как наслаждаются обычно игрой знаменитого маэстро.
Потом в воду опустили винные бутылки, на этот раз немного подальше. Стрелки снова установили свои ружья на сиденья стульев. Министр юстиции отдал приказ открыть огонь.
В этот миг справа из-за мыса вынырнула моторная лодка. Ее светлый корпус блестел на солнце и разбрызгивал валы белой пены. Водитель стоял за рулем в треплющейся на ветру белой рубахе с длинными рукавами. Я поднял бинокль к глазам, хотя и так уже знал, что в лодке стоит профессор Хаммарстрем. Когда он выключил мотор, нос лодки, погасив белую пену, осел в воде, и маленький синий сторожевой катер, поспешно рванувшийся к ней от пристани, повернул обратно. Предоставленная волнам, открытая лодка профессора медленно дрейфовала в нашу сторону носом вперед. Впрочем, никакой опасности она не создавала, потому что неизбежно уткнулась бы в берег задолго до того, как достигла сектора стрельбы. Кристер Хаммарстрем, ладошкой защищая глаза от солнца, выискивал взглядом маленькие горлышки бутылок, левая его рука опиралась о ветрозащитный козырек. Я видел его в бинокль так же ясно, как видишь сидящего напротив тебя за столом человека, и до сих пор помню, как бросилась мне в глаза белизна его рубашки.
Я перевел бинокль на воду прямо передо мной. У министра юстиции оставалось на поверхности только одно бутылочное горлышко. У других стрелков — по два и по три. Неожиданно выстрелы участились, почти слившись в один короткий отливающий жестким блеском звук.
Бинокль заскользил вдоль ряда пляшущих, омываемых водой бутылочных горлышек и вновь остановился на лодке.
Она по-прежнему спокойно и солидно качалась на залитой солнцем поверхности моря.
С той только разницей, что теперь в ней не было никого.
14
Стоя рядом со мной, Ева Идберг беспрерывно и пронзительно кричала. Боковым зрением я видел, как поднялся на пластмассовом катере подросток и яростно, почти истерически замахал красным флагом. А в бинокль, который я не отрывал от глаз, я видел, как из-за ветрозащитного козырька медленно поднялся профессор, лицо его кривилось от боли, словно было обожжено раскаленным мелом. К левому боку профессора прилипла рубашка, и кровь, казалось, хлестала
из нее все новыми и новыми волнами. Я почувствовал, как к горлу подступает тошнота, и опустил бинокль.Стрелки на берегу подо мной повскакали на ноги, бросив стулья. Все смотрели на дрейфовавшую лодку.
— Боже! Мы подстрелили его! — раз за разом вскрикивал Магнус.
— Но это невозможно! — Хюго Маттсон все еще сжимал в руках ружье. — Он был далеко! Он не попадал в сектор! Вряд ли кто-нибудь мог взять столь неверный прицел…
Кристеру Хаммарстрему удалось наконец завести мотор, и лодка медленно пошла к нам. Неподвижные фигуры на берегу ожили. К нему потянулось множество рук.
— Как же вы стреляете, — сквозь зубы пробормотал хирург, когда ему помогали сойти на берег. — Я был от сектора градусах в двадцати. Пуля попала в руку, и чертовски болит.
Более подробно случившееся он не комментировал.
Сохраняя профессиональное спокойствие, он стал отдавать распоряжения. Было сказано: вызвать по телефону местного врача, одного мальчишку послали за медицинской сумкой, другому поручили отвести и поставить лодку к причалу Министра. Было приказано также разыскать марлевые бинты, а Сигне, учившуюся когда-то на курсах Красного Креста, попросили выступить в роли медицинской сестры. Ева Идберг кружилась возле профессора, стонала и охала до тех пор, пока железная маска у него на лице не прохудилась и он яростно, грубо и совершенно несдержанно не наорал на нее. Потом в сопровождении Сигне и Министра Хаммарстрем исчез в доме, оставив позади на лужайке горстку испуганных и растерянных людей.
Кофейный столик и стулья на лужайке сиротливо грелись в лучах солнца. Все стояли.
— Не знаю, как это могло случиться! — недоумевал Магнус. — Лодка появилась сбоку. Я видел, как она приближается к мысу, и, хотя мои бутылки были к ней ближайшими, нисколько не беспокоился.
Я тоже рассказал им, что все время наблюдал за лодкой в бинокль и видел ее за десять — пятнадцать секунд до залпа. Точно в момент залпа лодку наблюдала одна Ева.
— Я услышала сразу несколько выстрелов. Они следовали друг за другом так плотно, что практически слились в один. Как раз в этот миг Кристер содрогнулся и схватился за левую руку — вот так, — и она продемонстрировала движение. — Потом он нырнул вниз под ветрозащитное стекло, словно хотел спрятаться, и больше я его не видела.
Хюго Маттсон откашлялся.
— Бывает, конечно, что люди нажимают на спуск точно не нацеленного или никуда не нацеленного ружья. Но я полностью исключаю, чтобы даже в таком безалаберном обществе, как наше, кто-нибудь мог нажать на спуск, этого не заметив. Послушайте! — вдруг взорвался он. — Может, кто-нибудь из вас вспомнит, как пальнул в белый свет?
Не услышав ничего, кроме нервного хмыканья, он более примирительным тоном продолжал:
— Хорошо, тогда, может, кто-нибудь из вас видел соседа, машущего ружьем? Чтобы попасть в лодку, нужно было повернуть его почти на 45 градусов!
Его, однако, дружно заверили, что в запале соперничества все были поглощены стрельбой и торопились поразить цели как можно скорее. И в азарте стрелки ни на что, кроме как на подпрыгивающие в воде бутылки, не смотрели. Кусты ольхи и валуны тоже сильно ограничивали видимость.
— Тогда, может, адъюнкт… адъюнкт, как вас там?.. — И министр юстиции впился в меня взглядом, словно видел перед собой на стекле безымянное насекомое — из породы тех, что живут в земле и имеют только латинские имена, известные лишь ученым и используемые ими лишь на лекциях и в лабораториях.
— Перссон… — подсказал я ему и тут же вспомнил, что в момент выстрела глядел в бинокль поверх стрелков на бутылки. Заодно я пояснил, что и фру Идберг, также наблюдавшая за лодкой в бинокль, тоже не имела никакой возможности видеть то, что делали стрелки, находившиеся вне поля ее зрения.
С этого момента общий разговор перешел в разноголосый нервный галдеж, стихший только после того, как медленно, тщательно подбирая слова, с явным тоном превосходства над остальными, заговорил Стеллан Линден. Прерываемый слабыми протестами и приглушенными восклицаниями, он довел свою речь до конца.