Мертвецы выходят на берег. Министр и смерть. Паршивая овца
Шрифт:
Я откинулся на стуле и поднял обе руки вверх.
— Успокойся! Не кипятись! Я только сказал… Ты совершенно прав. Я могу продолжать сидеть здесь и быть довольным самим собой. Как правило, ничего иного я и не делаю. — Просто я должен узнать побольше о твоем деле. Садись!
Он нерешительно опустился на стул.
— Как долго ты был в Норвегии?
— С 1982 года. Почти четыре года. Мне осталось год, от силы полтора, чтобы закончить образование. Несправедливо, если мне придется уезжать. Кроме того…
— Да?
— Я приехал из Южной Африки. Я не был желанным в моей стране. Сначала они писать, что
Я молча кивнул.
Он продолжил:
— Я думал, как и мы все, конечно, что Норвегия быть свободная страна, которая принимать своих гостей. Сейчас я знаю, это быть неправда.
— Но ты прожил здесь четыре года! Тебя ведь приняли.
— Отлично! Ты просто защищать все это дерьмо! Меня приняли, потому что я мог доказать, что у меня есть деньги! И что я мог заплатить за учебу! У меня есть поддержка, но этого недостаточно. И вы, норвежцы, давать мне много прекрасный работа. Я мыть бассейны в бергенском Аквариуме. Я мыть машины на бензоколонке. Я быть посыльным. Последний год я работал в отеле. Выносил мусор, бегал по лестницам, приносил и уносил багаж. Я заработать денег и жить на них и поддержку, чтобы учиться и когда-нибудь вернуться в мою свободную страну и служить ей и мой народ! Но теперь! — И он безнадежно махнул рукой.
Я вздохнул.
— Послушай… Ты разговаривал в полиции с сотрудниками отдела по работе с иностранцами?
Он кивнул.
— Да. Они говорят «нет», но не говорят почему. Они только говорят: нет, мне не продлили визу на дальнейшее пребывание в стране. Я не могу оставаться, не могу работать, я должен уезжать в понедельник. Если нет, то они сами везти меня в аэропорт Флесланд и отправлять на самолете в Лондон понедельник вечер.
— Но… Как давно ты узнал об этом! Ведь не получил же ты извещение сегодня?
— Нет, нет. Я знал это уже некоторый время. Я ходить во все эти конторы. Я быть в отделе по работе с иностранными студентами в университете, но нет — они тоже не могут помогать. Все права есть только у полиции.
— На земле и на небесах, — продолжил автоматически я его мысль. — А как насчет адвоката?
— Один друг, он заниматься на юридическом факультете, говорить с адвокатом. Но это не помогать.
Я склонил голову набок.
— Да? Не очень-то похоже на правду. Люди этой профессии готовы пойти на все, только бы в газетах появились их фотографии. Твой друг говорил не с тем, с кем надо. — Я протянул руку к телефону. — Я могу помочь тебе найти…
— Нет! — перебил он меня. Только не адвокат! Никто! Только ты мой шанс! Только Варг Веум! — Он сложил перед собой ладони вместе, как при молитве на востоке.
Люди говорили мне уже подобные вещи. Но когда они утверждают, что их последний шанс — это я, значит, они в тупике и им нечего терять.
Я серьезно посмотрел на него.
— Чего ты не договариваешь, Алекс?
— Я вообще ничего не рассказывать тебе, ни в частности, ни в общем. Сколько
я буду платить?— Мы еще ни о чем не договорились. Что, собственно, ты хочешь от меня?
— Ты не быть заинтересован. Я вижу это по тебе. Для тебя я просто черномазый, и ничего больше. Тебе совершенно наплевать, если…
— Мне не наплевать. Скажи, что ты хочешь!
Внезапно весь его запал прошел и он стал несчастным и растерянным.
— Я просить тебя идти в полицию и попробовать узнать, почему мне не разрешать остаться. Может быть, тебе удастся изменить их решение.
— Как раз в этом я очень сомневаюсь. Но послушай. Я случайно знаю одну девушку, которая работает в полиции. Я могу поговорить с ней. Я сделаю это по дороге, потому что сейчас я занят еще одним делом и мне надо идти. Поэтому ты ничего не должен мне платить.
Он выпятил верхнюю губу.
— Значит, ты не хотеть брать даже мои деньги?! Может, они слишком грязные для тебя! Ты думаешь, что я чумной? Я рассказывать тебе — я ничего не краду у норвежцев — я все зарабатывать сам — все время! Деньги — это не проблема!
— В чем тогда проблема?
Он не ответил.
Я чувствовал себя неуютно. Мне не нравился я сам, мне не нравилась ситуация. И я совершенно не был уверен, что мне нравится Александр Латор. Я ничего не сказал ему, но девушка, которую я знал в полиции, работала ассистентом в приемной и вряд ли захотела бы мне помочь даже деньгами на автобус домой.
Я посмотрел на него.
— Как я могу с тобой связаться?
— Никак. Я не могу идти домой. Боюсь, что полиция хотеть взять меня в тюрьму до понедельника. Они все могут.
— Вполне возможен и такой вариант. Где находится твоя квартира?
Он пожал плечами.
— Это неважно, ведь меня там нет.
— А где ты работаете?
Он посмотрел на меня.
— Я не работаю сейчас. Когда я могу встретить тебя в конторе, здесь?
— Здесь? — Я еще раз взглянул на часы. — Через несколько часов. Скажем, в четыре. Если не сможешь прийти, то позвони вот по этому номеру телефона. — Я написал на листке номер и дал ему. — Если меня нет на месте, то включается автоответчик. Ты можешь записаться на пленку. — Я бросил незаметный взгляд на это черно-серое чудо, отделанное блестящим никелем.
Он устало улыбнулся, поднялся, забрал газету и застегнул плащ. Я проводил его до дверей, похлопал по плечу и сказал:
— Вот увидишь, все устроится.
Он что-то пробормотал, пожал плечами и вышел.
Я огляделся, вернулся к столу и включил автоответчик, надел плащ, прихватил сушившуюся на батарее шляпу, выключил свет и выглянул в окно.
Балдахин на первом этаже закрывал почти половину тротуара.
Я быстро вышел из конторы, запер дверь и, перепрыгивая через ступеньки, спустился вниз.
На улице я увидел его спину, скрывающуюся за поворотом на улицу Харбиц. На углу он столкнулся с длинноволосым парнем в приталенном сером шерстяном пальто, с вязаной голубой шапкой на голове и потухшей сигаретой во рту. Похоже было, что он шел домой пешком по дну Атлантического океана с фестиваля Вудстока и опоздал минимум на семнадцать лет. Увядшее дитя.
Парень о чем-то спросил Александра Латора.
Алекс развел руками, что-то ответил и завернул за угол.
Поблекший хиппи направился за ним.