Мертвое

А когда Башмак отстранился — покрасневший и довольный — я подняла голову. И увидела другой взгляд — темно-рыжий. Ржавчина сидел на полуразрушенной крыше и смотрел на нас. Я тогда сбежала. А утром Башмак пропал. Приютские шептались о разном, настоятели организовали поиск, но все напрасно. Вокруг Лурдена тянулись леса и болота, топи начинались сразу за отстойником, совсем рядом с приютом. Решили, что Башмак забрел в трясину и утонул. А еще косились на Ржавчину и замолкали, когда он появлялся.

Мой друг молчал, лишь рыжина его глаз наконец посветлела…

А потом он принес тот нож и вырезал на мне рисунок. Бок горел огнем, Ржавчина бледнел и кусал губы. «Прости… Так нужно. Теперь ты всегда будешь помнить обо мне. Прости…»

Я не верила в волшебный нож, откуда бы ему взяться у приютского выкормыша? Но молчала и позволяла Ржавчине делать тот рисунок. Если так ему будет спокойнее, если это прогонит тьму — пусть.

Закончив, парень выдохнул и вдруг скользнул губами по моей щеке. Шее. Ключице. Жаркое и влажное скольжение, тяжелое дыхание. Горячие ладони, напряженное тело, вжимающееся в мое… Возбуждение молодого мужчины, незнакомое мне и слегка пугающее…

«Первый поцелуй должен был быть моим, Вивьен, — и шепот — злой, обжигающий. — Моим, понимаешь?»

«Не называй имя, — отвечаю я. — Не то змеевы дети услышат и заберут меня…»

«Никто и никогда не заберет тебя у меня, — еще злее говорит он. — Никто. Никогда!»

Он дышит слишком тяжело. И мне хочется его успокоить, погасить эту злость, это отчаяние, которое поселилось в моем друге. Я хочу, чтобы он был счастлив… Я обнимаю его, глажу напряженную спину, провожу рукой по груди. Пальцы становятся мокрыми. И Ржавчина тихо стонет.

Со страхом я дергаю его серую рубаху, поднимаю, несмотря на сопротивление парня. И вижу кровавую корку, покрывающую его ребра. Она складывается в замысловатый рисунок, такой же, как у меня. Только этот больше в три раза…

«Рисунок должен быть парным», — криво улыбается Ржавчина.

И снова трогает губами мою шею, ключицу, щеку… почему-то не губы. Словно все еще не может простить чужое прикосновение к ним…

… Утром непогода все еще бушевала, но это не помешало неугомонному «брату» разбудить меня на пробежку! Правда, на это раз я открыла глаза, едва он толкнул дверь, так что орать «подъем!» не понадобилось. За ночь заметно похолодало, брусчатка покрылась инеем.

— До конюшен, — мрачно скомандовал Кристиан и сорвался с места.

Я припустила следом. Но как ни старалась, догнать «брата» так и не смогла! Крис ни разу не обернулся, а вскоре и вовсе скрылся из вида. Так что когда я, тяжело дыша, достигла вожделенных конюшен, февр уже набирал воду в колодце.

— Ты меня обманул! — возмутилась я. — Ты быстрее! Гораздо быстрее!

Он с какой-то злостью оттянул ворот свитера. На ключице темнел рисунок — черный вихрь, хвостом извивающийся по шее.

— Это Дар, — процедил Кристиан. — Ты ведь хотела знать о моих Дарах, не так ли? Много лет назад я вынес из Мертвомира изогнутую спицу с намотанной на нее грязной веревкой. Это дало мне скорость вихря.

Я смотрела на черный рисунок, на загорелые пальцы, держащие край свитера. Сглотнула и резко отвела взгляд.

Кристиан втянул воздух и как-то яростно щелкнул застежкой на своем браслете. Закрыл.

— Ты мне соврал, — пробормотала я.

— Видимо, привычка лгать — наша семейная черта, — грубо бросил он и побежал обратно к дому.

Я посмотрела ему вслед. Мне хотелось спросить, почему он столько лет живет на острове, почему попал сюда так рано. Десять лет! Ему было десять, когда он попал в Двериндариум. А во сколько он открыл Дверь? Мертвомир убивает, ребенку в нем не выжить.

Что же случилось в прошлом семьи Левингстон? И какого гнусного семейного скелета спрятала от меня Ардена?

Я — исключение, сказал Крис.

Мне хотелось спросить, но конечно, я не стала этого делать.

Похоже, наше краткое перемирие закончилось.

* * *

День покатился своим чередом.

Накануне я совершенно забыла о задании наставника Бладвина, за что и получила штрафную звезду. Наберется таких с десяток — и ученик, несмотря на внесенную плату, может оказаться за пределами Двериндариума. Так что этим вечером мне предстояло написать слово «мертвое» тысячу раз. И больше всего меня теперь беспокоило, сумею ли я досчитать до тысячи. Счетосложение всегда вызывало у меня затруднения.

Главной новостью дня стал «Список Двери». Нам раздали листы, на которых была обозначена очередность, с которой ученики войдут в Мертвомир. Первым значился Киар Аскелан, что вызвало косые, но понимающие взгляды. Что ни говори, но лорд колючего Архипелага был сильнее нас всех. Второй — к моему удивлению — оказалась я. Но из-за штрафной звезды мое место опускалось ниже и вместо меня после северного лорда Дверь откроет его сестра.

Рейна торжествующе улыбнулась, а я лишь пожала плечами, не желая показывать, что расстроена. Проклятое задание, и как я могла о нем забыть? Все из-за Криса и клятых пирожных, от которых меня мутило всю ночь!

Теперь мой номер в списке был третьим. Четвертым значился Ринг, потом Альф, за ним — Итан. Дальше Майлз, Ливентия и в самом конце — Мелания. Послушница сидела, едва сдерживая слезы. И дураку ясно, что чем дальше по списку, тем меньше шансов найти стоящий Дар.

Вот только расстановка могла измениться из-за штрафных звезд, как случилось со мной. Каждая звезда опускала ученика ниже по списку, поднимая его последователя.

Долго размышлять над списком нам не дали, снова завалив новыми сведениями.

Сегодня мы изучали Дары, способные наделить человека знанием. Пытались разобраться, какие Дары опасны, а какие полезны. Но к концу урока все лишь больше запутывались и мрачнели. На каждое правило существовала такая куча исключений, что вскоре я вывела для себя единственное полезное правило, которое можно было обозначить так — «никаких правил»! Хватай и беги — вот и вся наука! И нечего нам головы морочить ненужной болтовней и бесконечными классификациями! Любой мусор, вынесенный из Мертвомира, мог даровать что угодно, вариантов было так много, что у меня устала рука все это записывать. Любой Дар мог оказаться пустышкой, свести с ума или стать невероятно полезным. К счастью для людей, первые два варианта все же случались значительно реже третьего!

Классификация возможных знаний была столь обширной и запутанной, что у меня разболелась голова. Да и какой смысл изучать их все, вот получу свой Дар, там и разберусь, к чему его применить!

Похоже, к подобным мыслям пришли все ученики, потому что под конец занятия многие начали переглядываться и даже перешептываться, плюнув на записи. А когда наставник Бладвин дал задание на вечер и отпустил, многие вздохнули с облегчением.

Словно в противовес вчерашней тренировке, сегодняшняя оказалась легкой и спокойной. До самого вечера мы учились определять по теням время и направление. Занятие снова вел февр с мышиными глазами, что ужасно расстроило Ливентию. Последняя смотрела на меня недовольно, но молчала. Пока.