Мертвые души

“Губитель, губитель!” сказал Чичиков: [Далее было: он мою душу погубит] “Погубит он мою душу. [Далее было: а. и чуть, не упал в обморок; б. Начато: Как зверь на хищную добычу] Зарежет, как волк агнца!”

“Я вас пощадил, я позволил вам остаться в городе, тогда как вам следовало бы в острог. А вы запятнали себя вновь бесчестнейшим мошенничеством, каким когда-либо запятнал себя человек”. Губы князя дрожали от гнева.

“Каким же, ваше сиятельство, бесчестнейшим поступком и мошенничеством?” [и мошенническим поступком] спросил Чичиков, дрожа всем телом. [Далее начато: Князь устремил]

“Женщина”, произнес князь, подступая несколько ближе и смотря [Далее начато: прогла <тывая? >] прямо в глаза Чичикову: “женщина, которая подписывала по вашей диктовке завещание, схвачена и станет с вами на очную ставку”:

Чичиков стал бледен, [Чичиков сделался] как полотно. “Ваше сиятельство, скажу [Я скажу] всю истину дела. Я виноват; точно, виноват, но не так виноват: меня обнесли враги”.

“Вас не может никто обнесть, потому что в вас мерзостей в несколько раз больше того, что может <выдумать> последний лжец. [Далее начато: Вы в жизни не делали] Вы во всю жизнь, я думаю, не делали небесчестного дела. Всякая копейка, добытая вами, добыта бесчестней<шим образом >, есть воровство и бесчестнейшее дело, за которое кнут и Сибирь. Нет, теперь полно. С сей же минуты будешь отведен в острог, и там, [Далее начато: должен] наряду с последними мерзавцами и разбойниками, ты должен <ждать> разрешенья участи своей. И это милостиво еще, [Далее начато: ты ху<же>] потому что <ты> хуже их в несколько <раз>: они в армяке и тулупе, а ты…” Он взглянул на фрак наваринского пламени с дымом и, взявшись за шнурок, позвонил.

“Ваше сиятельство”, вскрикнул Чичиков: [Далее начато: <1 нрзб.> повалился на землю] “умилосердитесь. Вы отец семейства. Не меня пощадите, [Далее начато: врешь] старуха мать”.

“Врешь”, вскрикнул гневно князь. “Так же ты меня тогда умолял детьми и семейством, которых у тебя никогда не было, теперь матерью”.

“Ваше сиятельство, я мерзавец и последний негодяй”, сказал Чичиков голосом [Не дописано. ] “Я действительно лгал, я не имел ни детей, ни семейства; но, вот бог свидетель, я всегда хотел иметь жену, исполнить долг человека и гражданина, чтобы действительно потом заслужить уваженье граждан и начальства. Но что за бедственные стечения обстоятельств. [Далее начато: Потом] Кровью, ваше сиятельство, кровью нужно было добывать насущное существование. На всяком шагу соблазны и искушенье… враги, и губители, и похитители. Вся жизнь была точно вихорь буйный или судно среди волн по воле ветров. [точно судно среди волн морских] Я человек, ваше сиятельство”.

Слезы вдруг хлынули ручьями из глаз его. Он повалился в ноги князю так, как был: во фраке наваринского пламени с дымом, в бархатном жилете, атласном галстуке, чудесно сшитых штанах и [Далее начато: ударился лбом] головной прическе, изливавшей ток сладкого дыханья первейшего одеколона. [а. в бархатном жилете с атласным <галстуком>, новых штанах и причесанных волосах, изливавших чистый запах одеколона; б. в бархатном жилете с атласным <галстуком>, новых штанах и причесанных волосах, изливавших сладкое дыханье первейшего одеколона]

“Поди прочь от [Далее начато: взять в] меня. Позвать, чтобы его взяли, солдат”, сказал князь взошедшим.

“Ваше сиятельство!” [Далее начато: сказал] кричал <Чичиков> и обхватил обеими руками сапог князя. [Далее было: Не сойду я с места, покуда не получу милость]

Чувство содроганья пробежало по всем жилам <князя>. “Подите прочь, говорю вам”, сказал он, усиливаясь вырвать свою ногу из объятья Чичикова.

“Ваше сиятельство, [Далее начато: ради суп<руги>] не сойду с места, покуда не получу милости”, говорил <Чичиков>, не выпуская, сжимая сапог князя к груди и проехавшись, вместе с ногой, по полу во фраке [вместе с ним по полу вместе с фраком] наваринского пламени и дыма. [Далее начато: Прочь]

“Подите, говорю вам”, говорил он с тем неизъяснимым чувством отвращенья, какое чувствует человек при виде безобразнейшего насекомого, которого нет духу раздавить ногой. Он встряхнул так, что Чичиков почувствовал удар сапога в нос, губы и округленный подбородок, но не выпустил [удар сапога в щеку, приятно округленный подбородок и зубы. Но он не выпустил] сапога и еще <с> большей силой держал <его> [В подлиннике: ее] в своих объятиях. [Далее начато: Жан<дармы>] Два дюжих жандарма в силах оттащили его и, взявши под руки, повели через все комнаты. Он был бледный, убитый, в том бесчувственно-страшном состоянии, в каком бывает человек, видящий [Далее начато: неизбеж<ную>] перед собою черную, неотвратимую смерть, это [Далее начато: а. противное человеку; б. противное естеству нашему страшилище] страшилище, противное естеству нашему, В самых дверях [Перед “В самых дверях” было начато: Вдруг] на лестницу на встречу Муразов. Луч надежды вдруг скользнул. В один миг, с силой неестественной, вырвался он из рук обоих жандармов и бросился в ноги изумленному старику. [Далее начато: Павел Иванович]

“Батюшка, Павел Иванович, что с вами?”

“Спасите, ведут в острог, на смерть”. Жандармы схватили его и повели, не дали даже и услышать.

Промозглый, сырой чулан с запахом сапогов и онуч [Далее начато: который] гарнизонных солдат, некрашенный стол, два скверных стула, с железной решеткой окно, [Далее начато: дымившая холодная] дряхлая печь, сквозь щели которой только дымило, а тепла не давало, [дряхлая печь, сквозь щели которой шел дым и не давало тепла] вот [Далее начато: а. к<аково>; б. было; в. обиталище Чичикова] обиталище, где помещен был наш <герой>, [Далее начато: схваченный так, как был во фраке нава<ринского>] уже было [Далее начато: вкусивш<ий>] начинавший вкушать сладость жизни и [Далее начато: а. и приобревший красоту оборо<тов> [созд<анных>]; б. и долженствовавший обворожить общество красотой оборотов и] привлекать вниманье соотечественников, в тонком новом фраке наваринского пламени и дыма. Не дали даже ему распорядиться взять с собой необходимые вещи, взять шкатулку, где были деньги, [Далее начато: Чемодан, заключавший гардероб] быть может достаточные. Бумаги, крепости на мертвые <души>, всё было теперь у чиновников. [у генерала] Он повалился на землю, [Далее начато: а. Плотоядный червь безнадежной грусти; б. Плотоядный червь грусти страшной безнадежной обвился вокруг его; в. Плотоядный червь грусти страшной безнадежной обвился ядовитой змеей около его сердца] и безнадежная грусть плотоядным червем обвилась около его сердца. С возрастающей быстротой стала точить она это сердце, [точить она его сердце] ничем не защищенное. Еще день такой, день такой грусти, и не было бы Чичикова вовсе на свете. Но и над Чичиковым [Далее начато: еще] не дремствовала чья-то всеспасающая рука. Час спустя [И час спустя после этого страшного состояния] двери тюрьмы растворились; взошел [и взошел] старик Муразов.

Если бы терзаемому палящей жаждой влил кто в засохнувшее горло струю ключевой воды, то он бы не оживился так, как оживился бедный [Чичиков]. [Если бы издыхающему от жару упала капля росы в засохнувшее и палящие внутренности, то он бы так воспрянул, как воспрянул вдруг Чичиков]

“Спаситель мой!” сказал Чичиков, вдруг схватившись с полу, на который бросился в разрывающей его печали, [сказал Чичиков, схвативши вдруг его руку, поцел<овал>] вдруг его руку быстро поцеловал и прижал к груди. [Далее начато: Если бы даже вы и ничего [не] для меня не сделали, но уж за то, что посетили меня, бог да наградит вас… Ручьи слез хлынули вдруг и оросили его ру<ку>] “Бог да наградит вас за то, что посетили несчастного”. Он залился слезами.

Старик глядел на него скорбно-болезненным взором и говорил только: “Ах, Павел, Павел Иванович, Павел Иванович, что вы сделали?”

“Я подлец. Виноват. Я преступил. [Вместо “Я подлец ~ преступил”: Сделал всё, что свойственно подлейшему человеку] Но посудите, посудите, разве можно так поступать? Я дворянин. Без суда, без следствия, бросить в тюрьму, отобрать всё от меня: вещи, шкатулка, там деньги, там всё имущество, там всё мое имущество, Афанасий Васильевич, имущество, которое кровавым потом приобрел”. И, не в силах будучи удержать порыва вновь подступившей к сердцу грусти, он громко зарыдал голосом, проникнувшим толщу стен [проникнувшим самые стены] острога и [Далее начато: дал<еко?>] глухо отозвавшимся в отдаленьи, сорвал с себя атласный галстух и, схвативши рукою [схвативши себя рукою] около воротника, разорвал на себе фрак наваринского пламени с дымом.

“Павел Иванович, всё равно, и с имуществом, и со всем, что ни есть на свете, вы должны проститься. Вы подпали под неумолимый закон, а не под власть какого человека”.

“Сам погубил самого себя, чувствую, что погубил. Не умел во-время остановиться. Но за что же такая страшная <кара>. Афанасий Васильевич. Я разве разбойник? От меня разве пострадал кто-нибудь? Разве я сделал несчастным [человека]? Трудом и потом, кровавым потом добывал копейку. Зачем добывал копейку? Затем, чтобы в довольстве остаток дней прожить [в довольстве прожить остаток дней] оставить что-нибудь детям, [а. оставить детям и жене; б. оставить жене, детям] которых намеревался приобресть для блага, для службы отечеству. Покривил, не спорю, покривил, что ж делать, но ведь покривил, [Далее начато: потому что] увидя, что прямой дорогой не возьмешь и что косой дорогой больше напрямик. [Далее начато: чем]. Но ведь я трудился, я изощрялся, а эти мерзавцы, которые по судам, берут тысячи с казны, не богатых людей грабят, [берут тысячи и не то чтобы с казны или богатых людей, грабят] последнюю копейку сдирают с того, у кого нет ничего. Афанасий Васильевич, я не блудничал, я не пьянствовал. [Далее начато: я разве не выкупил ведь] Да ведь сколько трудов, сколько железного терпенья. Да я, можно сказать, выкупил всякую добытую копейку страданьями, страданьями. Пусть их кто-нибудь выстрадает то, что я. Ведь что вся жизнь моя: лютая борьба, судно среди волн. И [Далее начато: а. вдруг; б. лишиться вдруг всего, что выработал] потерять, Афанасий Васильевич, то, что приобрел такой борьбой…”

Он не договорил и зарыдал громко от нестерпимой боли сердца, и упал на стул, и оторвал совсем висевшую разорванную полу фрака, и швырнул ее прочь от себя, и, запустивши обе руки себе в волоса, [Далее начато: те, кот<орые>] об укрепленьи которых прежде старался, [прежде так старался] безжалостно рвал их, [рвал их безжалостно] услаждаясь болью, которою хотел заглушить ничем неугасимую боль сердца. [заглушить нестерпимую боль сердца]

“Ах, Павел Иванович, Павел Иванович”, говорил <Муразов>, скорбно смотря на него и качая <головой>. “Я всё думаю о том, какой бы из вас был человек, [из вас прекрасный человек] если бы так же, и силою и терпеньем, да подвизались бы на доброй тр<уд> и для лучшей <цели>. Если бы хоть кто-нибудь из тех людей, которые [Далее начато: а. ду<мают>; б. называют себя благородными и действи<тельно>] любят добро, да употребили бы столько усилий для него, как вы для добыванья своей копейки… да сумели бы так пожертвовать для добра и собст<венным> самолюбием, и честолюбием, не жалея себя, как вы не жалели для добыванья своей копейки”.