Мертвый и живой

– Здесь? Но детей-то в доме нет.

– Вы не должны никому это говорить, – голос Гленды упал до шепота.

– Говорить что? Кому?

– Ничего не говорите… мистеру Гелиосу.

Эрика решила продолжить разыгрывать карту подвергающейся побоям жены.

– Гленда, меня бьют не только за мои недостатки, но и по любому поводу, который найдется у моего… создателя. И я совершенно уверена, что меня изобьют, если я принесу плохую весть. Так что от меня он ни о каких секретах не узнает.

Гленда кивнула.

– Пойдемте со мной.

На первом этаже в южном крыле находились кладовые. В самой большой, площадью восемнадцать на двадцать футов, где поддерживалась низкая температура, хранились дорогие меховые изделия из норки, горностая, арктической лисы… Виктор не относился к сторонникам движения, требующего запретить использование натурального меха в одежде. Он отдавал предпочтение другому движению – античеловеческому.

Помимо стойки с шубами, в комнате хватало и различных шкафов, в которых лежали и висели вещи, не уместившиеся в достаточно просторной гардеробной Эрики, примыкающей к хозяйской спальне. Поскольку жены Виктора не отличались даже в мелочах, он мог не покупать каждой новый гардероб. Но при этом хотел, чтобы жена всегда выглядела стильно, поэтому в этом гардеробе постоянно появлялись обновки.

Из нескольких ящиков в самом дальнем углу Гленда начала доставать различную детскую одежду – для мальчиков и для девочек.

– Откуда все это взялось? – спросила Эрика.

– Миссис Гелиос, если он об этом узнает, то убьет Кассандру. Это единственное, что делает ее счастливой и делает счастливыми нас, – ее тайная жизнь. Она дает надежду всем нам.

– Вы знаете, я плохую новость сообщать Виктору не буду.

Гленда закрыла лицо полосатой рубашкой на трех пуговичках с короткими рукавами.

На мгновение Эрика подумала, что женщина плачет: рубашка тряслась в ее руках, плечи подрагивали.

На самом деле Гленда глубоко вдохнула, словно хотела ощутить запах мальчика, который носил эту рубашку, и когда подняла голову, на ее лице читалось блаженство.

– Последние пять недель Кассандра по ночам тайком уходила из поместья, чтобы убивать Старых детей. Кассандра, прачка.

– Понимаю, – кивнула Эрика.

– Не могла больше ждать, когда ей разрешат убивать. Остальные… мы восхищались ее решимостью, силой духа, но не могли заставить себя последовать ее примеру.

– А… тела?

– Кассандра приносила их сюда. Чтобы мы могли разделить ее радость. А потом мусорщики, которые забирали на свалку другие тела, увозили и трупы детей, не задавая вопросов. Как вы и сказали… мы все идем по тонкому льду.

– Но одежду вы сохраняли.

– Вы знаете, какое у нас общежитие. Ни дюйма свободного пространства. Но мы не могли заставить себя избавиться от детской одежды. Иногда достаем ее, приносим в общежитие, играем с ней. И это удивительно, миссис Гелиос, думать о мертвых детях и слушать рассказы Кассандры о том, какими способами она их убивала. Это самое лучшее, что у нас есть и когда-либо было.

Эрика уже знала, что в ней происходят какие-то очень серьезные изменения, потому что от истории Гленды у нее по коже побежали мурашки, потому что ей даже расхотелось одевать бедного, милого тролля в одежду умерщвленных детей. Да и замена в мыслях слова «мертвых» на «умерщвленных» указывала на революцию в ее сознании.

Она разрывалась между жалостью к Кассандре и Гленде, ужасом от того, что Кассандра охотилась на самых беззащитных из Старых людей, и состраданием к умерщвленным, хотя, согласно программе, ей полагалась испытывать к ним только зависть, злость и ненависть.

Своими действиями по отношению к Джоко она пересекла условную черту, проведенную Виктором на тонком льду. Странная дружба между ней и этим маленьким человечком, возникшая и так быстро окрепшая, определенно выходила за рамки разрешенного ей эмоционального спектра. И, конечно же, она видела в этом нарушение функционирования, аналогичное тому, что случилось у Уильяма, дворецкого, и у Кристины.

Она, в отличие от других, могла испытывать сострадание, унижение, стыд, но лишь для того, чтобы Виктор мог получать большее наслаждение от ее боли и страданий. Но Виктор не хотел, чтобы эти более нежные эмоции Эрики растрачивались на кого-то, кроме него, чтобы кто-то еще отвечал на них благодарностью, а не презрением и жестокостью, как он.

– Возвращайтесь в общежитие, – велела она Гленде. – Я выберу нужное, а остальное уберу.

– И ничего ему не скажете?

– И ничего ему не скажу, – подтвердила Эрика.

Гленда уже начала поворачиваться к двери, когда спросила:

– Вы думаете, возможно?..

– Возможно что, Гленда?

– Вы думаете, возможно… конец близок?

– Вы говорите про конец Старой расы, полный и окончательный, про убийство их всех?

Гленда на мгновение встретилась с Эрикой взглядом, потом подняла к потолку блестевшие от слез глаза. Заговорила осипшим от страха голосом:

– Должен же быть конец всему этому, вы понимаете, действительно должен быть.

– Посмотрите на меня, – попросила Эрика.

Повинуясь заложенной в ней программе, Гленда вновь встретилась взглядом со своей хозяйкой.

Подняв руку, Эрика пальцами вытерла слезы с лица женщины.

– Не надо бояться.

– Это все от ярости. Ярость полностью вымотала меня.

– Конец придет скоро, – пообещала Эрика.

– Вы знаете?

– Да. Очень скоро.

– Как? Какой конец?

– В большинстве случаев не все концы желаемые, но в этом… подойдет любой конец. Вы согласны?

Гленда чуть заметно кивнула.

– Могу я сказать остальным?

– Им это поможет?

– Да, мэм. Жизнь всегда была тяжелой, мэм, но в последнее время стала невыносимой.

– Тогда, конечно же, скажите им.

Гленда взглядом попыталась выразить благодарность, которую испытывала. Она же и нарушила затянувшуюся паузу:

– Я не знаю, что им сказать.

– Никто из нас этого не знает, – ответила ей Эрика. – Такими уж мы созданы.

– До свидания, миссис Гелиос.

– До свидания, Гленда.

Женщина ушла, а Эрика на мгновение закрыла глаза, чтобы не видеть всей этой одежды, что лежала на полу вокруг нее.

Потом открыла глаза, опустилась на колени.

Выбрала то, что могло подойти ее другу.

Одежда умерщвленных все равно оставалась одеждой. И если мир не являл собой бессмысленный хаос, как говорил Виктор, если в нем было хоть что-то святое, конечно же, эти скромные вещи, которые носили замученные невинные, могли не только помочь ее другу сойти за человека, но и обеспечили бы ему защиту высших сил.