Мертвый ноль

Вот теперь я совершенно точно не перепутал бы слова Шурфа с собственными мыслями, даже если бы он по-прежнему оставался невидимым и пользовался Безмолвной речью. Потому что к таким сияющим вершинам занудства мне вовек не вознестись. Да он и сам далеко не каждый день так блистает, прошли те времена. Но сейчас, надо думать, способности моего друга обострил культурный шок.

Меня же культурный шок вверг в такое блаженное молчаливое оцепенение, что эти двое, хоть и были увлечены разговором, периодически косились на меня с явной тревогой: ты вообще еще жив? Я только вяло отмахивался: ловите свою удачу, пользуйтесь случаем, когда еще я вам за один вечер столько намолчу.

– Теорию-то я знаю назубок, – сказал Шурфу Малдо. – И согласно этой теории, все мои постройки должны простоять до конца времен, если не применять к ним специальной разрушающей магии, что по счастью, довольно непросто и строжайше запрещено законом. Так что мой страх абсолютно иррационален, в этом я отдаю себе отчет. Говорят, некоторые люди точно так же боятся за своих совершенно здоровых детей, возлюбленных и друзей: а вдруг случится несчастье? А вдруг прямо завтра заболеет? А вдруг всего через какие-то несчастные триста лет умрет? Чокнулся я совсем с этим дворцом, вот что. И ничего поделать с собой не могу.

– Ну, это далеко не худшая разновидность безумия для художника вашего масштаба, – неожиданно согласился Шурф. – Я бы даже сказал, отчасти полезная – для ваших современников и будущих зрителей. Лучше уж трястись над своими работами, чем следовать примеру Гриссы Шумары.

Услышав незнакомое имя, я встрепенулся:

– А это еще кто?

– Знаменитый поэт эпохи Короля Мёнина. Судя по отзывам современников, исключительный мастер. Однако составить собственное мнение о его творчестве нет возможности ни у меня, ни у других экспертов. Грисса Шумара был одержим удивительной идеей, будто стихи не должны переживать своего автора. Якобы это вредит то ли самому поэту, который рискует застрять между жизнью и смертью, каким-то невообразимым образом равномерно распределенным по своим стихам, то ли некоему гипотетическому общему пространству поэзии, привнося в него дыхание смерти. Я тщательно изучил обе версии и считаю их скорее поэтическими метафорами, чем рабочими гипотезами, хоть сколько-нибудь основанными на достоверном знании о природе смерти и текста. Но, к сожалению, Грисса Шумара принимал решение задолго до моего рождения и вынужденно обошелся без моих консультаций. Поэтому он наложил на свои стихи заклятие, на создание которого потратил немалую часть своей долгой жизни. И оно сработало таким образом, что в день смерти Гриссы Шумары сгорели все книги с его стихами, до последнего экземпляра. И все его рукописи и черновики. И даже личные письма совершенно посторонних людей, которые содержали цитаты из его стихотворений. Не сохранилось ни единой строчки. Когда многочисленные поклонники таланта Гриссы Шумары пришли в себя после такого несчастья и попытались восстановить его наследие по памяти, выяснилось, что и самопишущие таблички, и тетради сгорают, как только туда записывают хотя бы одну строку. Пробовали намеренно писать с ошибками, в надежде, что тогда заклятие не сработает, но это не помогло. Была идея уехать подальше от Сердца Мира, в идеале на другой материк и попробовать восстановить записи там, но воплотить ее на практике, к сожалению, не успели, потому что…

– Люди, которые помнили его стихи наизусть, тоже сгорели? – ужаснулся Малдо.

– Такого исхода многие опасались, но, к счастью, все-таки нет. Грисса Шумара не был кровожаден. Просто люди сперва постепенно и незаметно, а потом все стремительней стали забывать его стихи. В том числе признанные знатоки поэзии с профессиональной памятью, способной вместить не одну дюжину томов. Единственное, что в итоге уцелело – несколько любительских переводов на иррашийский язык. Но иррашийский язык, как вам обоим, полагаю, известно, был создан специально для торговых операций и деловых переговоров; переводить на него поэзию – задача, скажем так, нетривиальная. Неудивительно, что неизвестный переводчик не справился. Сохранившиеся переводы сделаны настолько грубо и неумело, что составить по ним хотя бы приблизительное представление о характере творчества Гриссы Шумары и особенностях его поэтического языка не представляется возможным. Это одна из самых печальных утрат за всю историю угуландской литературы. Особенно досадно, что в основе его лежит обычное суеверное заблуждение, недостойное творца такого масштаба. Все-таки невежество – первопричина всех бед.

– Ну, пока существует возможность построить Мост Времени, ничего не пропало, – легкомысленно заметил я.

– Да, я тоже так думаю, – согласился мой друг. – И уже составил список лакун в истории литературы, которые можно будет закрыть, когда я освою этот прием. Грисса Шумара там значится первым номером. С кого еще и начинать.

– Вот для чего на самом деле Древние изобретали Мост Времени. Все наши магические амбиции вместе взятые на фоне лакун в истории литературы – полная ерунда.

У сэра Шурфа Лонли-Локли есть одно воистину удивительное свойство: когда он не желает распознавать сарказм собеседника, он его не распознает, хоть стреляй. Вот и сейчас хладнокровно кивнул:

– Да, для серьезного исследователя этот метод действительно неоценим.

* * *

– Кто дрыхнет до полудня, пропускает все самое интересное, – сказал Мелифаро.

Его лоохи, расшитое позолоченными блестками, так невыносимо сверкало на солнце, что мне пришлось невежливо отвернуться от гостя, заявившегося ко мне с початым кувшином камры, пирогом от мадам Жижинды и свежайшими новостями из Дома у Моста. Говорю же, ближние постоянно меня подкармливают, хотя я не то чтобы бедствую. Впрочем, подозреваю, дело не в их щедрости и даже не в моем специфическом сиротском обаянии, а в крыше Мохнатого дома. Всех тянет сюда, как магнитом. Но ежедневно приходить в гости без всякого повода даже не слишком строго воспитанным людям в какой-то момент становится неловко. А пирог – вполне себе повод. Универсальный, на все случаи жизни повод – горячий пирог.

– Не все, а примерно четверть, – возразил я. – По моим наблюдениям, интересные события обычно бывают более-менее равномерно распределены по всему дню. Поэтому каждый, кто бодрствует не круглосуточно, пропускает четверть самого интересного, вне зависимости от того, когда предпочитает ложиться и вставать.

Мелифаро обычно довольно непросто сбить с толку, но мне это удалось. Он растерянно умолк примерно на две секунды. Блестящий результат: как если бы обычный человек полчаса потрясенно молчал.

– В последнее время ты стал совершенно невыносимым занудой, – наконец сказал он. – Кто тебя укусил?

Я задумался. Наконец честно ответил:

– Да хрен его знает, кто именно. Вокруг полно разных зубастых типов, за всеми не уследишь. Ты лучше рассказывай, что там у вас случилось. Какое такое «самое интересное» я пропустил?

– Первое пришествие новой начальницы Столичной полиции.

– Ого. Ее так быстро назначили? Бубутино прошение об отставке, насколько я знаю, попало к Королю только позавчера. Он, конечно, давно уже в курсе, но никаких действий в этой связи не предпринимал. Как и все мы, был совершенно уверен, что чары вот-вот рассеются, и Бубута вернется назад.

– Ну да. А по закону, кресло начальника Столичной полиции не должно пустовать вообще ни минуты. Сперва следует выбирать преемника, а уже потом отправлять в отставку действующего начальника. Так что не «быстро назначили», а, наоборот, слишком долго возились. Вчера леди Умата сдавала дела в замке Анмокари, а сегодня заявилась в Управление Полного Порядка. И первым делом пришла к нам знакомиться. Поблагодарить за помощь, которую мы все это время оказывали полиции, выразить надежду, что так будет и впредь; в общем, все, что на ее месте сказал бы любой достаточно вежливый человек. И – вот сейчас ты начнешь рыдать, что все пропустил! – принесла нам торт. Сама испекла. Говорит, по прабабкиному рецепту. А прабабка у леди была не простая, а настоящая лесная колдунья. Последствия налицо.

– То есть торт был отравленный? – обрадовался я.

– Наверняка, – кивнул Мелифаро. – Нашпигован каким-нибудь приворотным зельем по самые ягоды на завитках. Потому что за последнюю пару кусков мы только каким-то чудом не передрались. К тому явно шло. Но наш начальник, сам знаешь, бывший наемный убийца. Страшный человек, ловкач и интриган. Завладел тарелкой, сказал: «Надо оставить сэру Максу…»

– Так и сказал?! – изумился я.

Джуффин, конечно, до сих пор меня опекает, даже не столько по старой привычке, сколько потому, что за несколько лет моего отсутствия убедился, что второго такого карточного партнера ему вовек не сыскать, а значит, меня надо беречь, как наследного принца, по какому-то печальному недоразумению родившегося стеклянным. Но так далеко его забота обо мне еще никогда не заходила.

Впрочем, как выяснилось, и сейчас не зашла.

– Пока мы наперебой возмущенно орали, что ты все проспал и сам виноват, шеф отправил твою долю в рот и сказал: «Пожалуй, вы правы, сэр Макс перебьется». Кофа в сердцах чуть в отставку не подал. Но начальница полиции быстро его утихомирила, пообещав испечь еще один торт в самое ближайшее время. Она – просто отличная! Я как-то даже не ожидал. Похоже, Король решил разом компенсировать нам все страдания от многолетнего сотрудничества с Бубутой, когда ее назначал.