Мертвый остров

– Это кто? – спросили казаки.

– Сима. Вкусная! Еще кунжа есть с красноперкой, да я их не брал.

Шустрый поселенец притащил и несколько больших кусков угля, подобранных в реке. Уголь быстро разгорелся и дал много тепла. Видимо, где-то в верховьях Лютога шла сквозь пласт.

Когда уху разлили по манеркам, Лыков вынул фляжку со спиртом. Народ повеселел. Младший урядник Агафонов предложил заночевать здесь. Но начальник отказал. За шесть часов продвинулись на пять верст… До Мауки еще тридцать пять. Надо идти дальше. Поселенец поддержал Лыкова. Стемнеет часа через три. Успеют добраться до охотничьей заимки, там и останутся. Трудный поход возобновился.

Они нашли заимку уже в сумерках. Вскрыли консервы – горох с говядиной, запили их тем же спиртом и уснули как убитые. Ночью Алексей проснулся от шума. Под окном, затянутым рогожей, кто-то ходил и сопел. С другой стороны дома, на коновязи, ржали и бились лошади. Невидимый в темноте Нуянзин щелкнул затвором винтовки.

– Ведмедь пришел, ваше высокоблагородие! Завсегда он меня здеся караулит, зараза!

Лыков, не вставая, вынул «веблей», взвел и дважды выстрелил в окно. Раздался рев и треск ломаемых сучьев. Казаки вскочили.

– А? Чево?

– Медведя шугаем, – пояснил им надворный советник. – Завтра, когда пойдем, смотрите внимательно под ноги. Небось все кусты засрал.

Казаки побежали с факелами проверять лошадей. Те были целы, но очень напуганы. Пришлось посменно дежурить возле них. К счастью, медведь больше не появился, и остаток ночи прошел спокойно.

Утром Нуянзин сварил перловую кашу, в которую вывалил три жестянки баранины. Лыков выдал чайное довольствие. После сытного завтрака с крепким чаем путники продолжили поход. Мышцы у Алексея болели, но он был полон энергии. Между тем идти становилось все труднее. Лианы опутали тайгу, словно паутина. Незнакомые кусты, в сажень высотой, стояли будто редуты. Поселенец называл их сыщику:

– Это белокопытник. Лечебный, бают… Его лопухами заместо одеяла накрываться можно. А это горец. А тута, вашескородие, лимонник. От него листья и ягоды ежели заварить, любую усталость сымает!

Лыков съел на пробу горсть листьев, но прилива сил не почувствовал. Хотелось застрелиться. Зря он не поехал в обход через Косунай…

Второй день дался всем особенно трудно. Люди шли будто пьяные. Топоры то и дело приходилось подтачивать. Казак Ванин чуть не отрубил себе пальцы левой руки – так сомлел. Хуже всего оказался бамбук. Молодые стебли его поддавались даже шашкам, но старые едва брал топор. Каждый вершок нужно было вырубать, словно туннель в скале. А в гору лезть на карачках, да еще и тащить за собой лошадей. Те совсем свихнулись и норовили вырваться и убежать.

Несколько раз Лыков был близок к отчаянию. Вернуться? Но они уже ушли далеко, жаль потраченных сил. Сыщик отхлебывал из фляги и немного приходил в себя. Вдруг в одном месте лошади сначала замерли, а потом стали пятиться назад. Лыков сорвал с плеча винтовку. Совсем близко, саженях в десяти, слышалось фырканье. Сыщик пальнул вверх, чтобы не попасть, а напугать. Крупный медведь заревел и кинулся прочь, прямо сквозь тайгу.

Рубка бамбука продолжилась. Иногда путникам попадались горелые места, и там, казалось, легче будет пробираться. Но именно гари в первую очередь заселяют коломикта и «чертово дерево» [60] . Многочисленные шипы последнего рвали одежду и доводили лошадей до исступления. Приходилось опять сворачивать в чащу. Дважды натыкались на звериные тропы. Но они шли с запада на восток, пересекая курс. А путникам надо было на север. Неожиданно Алексей увидел в створе между деревьями низкую быструю тень. Он успел изготовиться – и попал. Так на обед у них оказался двухлетний самец кабарги. Усталые и голодные люди не пошли дальше. Нуянзин, самый привычный, опять занялся костром. Казаки освежевали тушу, порубили, промыли. Пока они возились, Лыков устроил сбоку свой костерок и быстро пожарил на чугунной сковородке потроха: печень, почки и легкое. В итоге стоянка затянулась. Осоловелые путешественники нехотя покинули лагерь – и скоро оказались на тропе. Лыков и Нуянзин внимательно ее осмотрели и сошлись во мнении: рубили люди. Давно, недели две назад; кое-где лианы успели восстановиться. Но тропа была действующей, и скорость хода сразу возросла. К наступлению темноты отряд дошел до впадения в Лютогу маленькой речки Камышовой. Поселенец сказал:

60

Коломикта – вид актинидии, деревенистая лиана, «чертово дерево» – аралия.

– Считай, прибыли! Ловко нам кто-то подсобил…

– Куда прибыли?

– До поворота на перевал. Утром покажу.

Ночью казаки с Лыковым дежурили по очереди. Черт его знает! Тропа в тайге… Конечно, беглые набили, больше некому. А они поопаснее медведя.

Утром Лыков влез на камень, вынул компас-брелок и стал озираться по сторонам. Слева шли отроги Южно-Камышового хребта, за которыми и лежала Маука. Справа тоже были горы, названия которых сыщик не знал. Среди них выделялись две вершины, каждая высотой свыше двух тысяч футов [61] . Зажатая между отрогами, Лютога ревела. По левому берегу в нее впадал приток чуть не шире самой реки. Нуянзин подошел и объяснил:

61

Это пик Мицуля и гора Светлая.

– Это Тиобут. Вам же вверх по Камышовой. Подниметесь и выйдете на перевал. Десять верст всего, и дорожка натоптанная. Сам я тама не был, но с горы, лажу, все видать. Речка должна быть, Ный прозывается. Идите по ней и окажетесь прямо в Мауке.

– А ты?

– А я домой. Вы, вашескородие, бают, беглых ловите. Негоже поселенцу в том участвовать. Вы уж меня, Христа заради, отпустите.

Лыков, конечно, не стал возражать. Он выдал Нуянзину двадцать рублей наградных и пообещал сократить срок поселения. Довольный проводник отправился назад. А надворный советник с казаками полезли на перевал. Тропа действительно оказалась нахоженной, и большую часть пути они проехали верхом. Когда перебрались на ту сторону хребта, открылся величественный и угрюмый вид. Серое небо, серо-блестящая ртуть Татарского пролива, горы и пригоршня изб по берегу.

Присмотревшись, Алексей разглядел внизу сразу три речки и четыре селения. Они заняли всю ложбину, вторгающуюся в этом месте в хребет. Самое большое из селений – Маука – легко узнавалось по сушилкам. Все пространство вокруг было чем-то покрыто. Это оказались длинные ленты морской капусты. Буро-зеленые, они лежали на каменистых склонах бесконечными рядами. А в промежутках ходили люди и шестами ворочали капусту с боку на бок. Собственно промысел составляли несколько сараев. Всюду были поставлены, как догадался Алексей, сельдеварочные котлы. В них рыбу перерабатывали в тук. Ход сельди уже прошел, и дымилось лишь несколько котлов. Зато водоросли вокруг было навалено видимо-невидимо. На берегу стояло множество шалашей, в которых жили рабочие. В стороне расположилась русская деревня: четыре десятка изб добротного крепкого вида. Селения по соседству, судя по всему, были инородческие.

В полуверсте от берега из моря торчала гряда острых камней. Эскадра лодок облепила их. Люди длинными шестами снимали с подводных скал водоросли. Напротив Мауки был проход – корабли словно приглашались зайти внутрь. Они и заходили: на рейде против сараев стояли десятки лодок и шхун. Общая картина поражала деловитостью. Сотни людей, по большей части в синих робах, сновали подобно муравьям. Все трудились. Одни разгружали свежую капусту, таскали ее на камни и раскладывали. Другие резали уже готовую водоросль на куски и сворачивали в толстые связки, или, по-французски, рулоны. Эти детали Лыков разглядел, когда спустился. Он послал одного казака на поиски надзирателя селения, а со вторым пошел в контору.

Представительство фирмы «Я. Л. Семенов и Компания» стояло у самого берега. Барак встретил гостей ровным деловым гулом. Люди разных национальностей, одинаково озабоченные, сновали по коридорам. Было суетливо, но как-то весело и организованно. Казак принялся расталкивать людей с криком, что прибыл начальник округа… На шум вышел сам Демби. Вскоре они уже сидели в пропахшем рыбой кабинете управляющего. Хозяин предложил на выбор водку, саки или уиски. Чтобы порадовать шотландца, гость выбрал последнее.

Завязалась беседа, сначала вязкая и неискренняя. Шотландец говорил по-русски без акцента. Лыков присматривался к управляющему, прикидывал, как лучше спросить. Потом ему это надоело, и он объяснился прямо:

– Георг Филиппович! До меня дошли сведения, что у вас на промыслах прячутся четверо беглых каторжников.

– Что?! Это ложь. Вас кто-то обманул.

– Сколько сейчас здесь людей?

– Восемьсот тридцать.

– Русские есть?

– Почти нет. Они плохие работники, я предпочитаю маньчжур. Еще беру корейцев и немного айнов. Ваших только десять человек. Все поселенцы, с документами. Нет ни одного каторжного из вольной тюрьмы, не то что беглого!