Мерзкая плоть
Шрифт:
– Деточка, – говорила она, – это же божественно. Ну, как вы себя чувствуете?… А вы как?… И все пришли ко мне, какая ангельская доброта! Только будьте очень осторожны на поворотах, а то можно вывалиться… Ух, чуть не столкнулись. Вот опять этот противный итальянец… хоть бы знать, что в этой машине для чего устроено… деточка, постарайтесь ехать прямее, еще бы чуть-чуть, и налетели бы на меня… Быстрее…
– Полно, полно, мисс Рансибл, не волнуйтесь, – сказала заведующая. – Сестра Бриге, несите скорее лед.
– Мы тут все свои, – говорила мисс Рансибл с лучезарной улыбкой. – Быстрее, быстрее… Уж я остановлюсь, когда придет время.
В
В гостинице «Шепард» Лотти сказала Адаму: – Этот дядька опять вас спрашивал.
– Какой дядька, Лотти?
– А я откуда знаю? Тот же, что и раньше.
– Вы мне ни про какого дядьку не говорили.
– Разве? Ну, значит, запамятовала.
– Что ему было нужно?
– Не знаю. Что-то насчет денег. Небось кредитор. Сказал, что завтра опять зайдет.
– Так вы ему передайте, что я уехал в Манчестер.
– Передам, голубчик… Винца не хотите выпить?
Позже в тот же вечер Нина сказала: – По-моему, ты сегодня даже не особенно рад.
– Прости, пожалуйста. Тебе со мной скучно?
– Я, пожалуй, пойду домой.
– Да.
– Адам, милый, что с тобой случилось?
– Не знаю… Нина, тебе никогда не кажется, что так не может продолжаться?
– Что именно? У нас или вообще?
– Вообще.
– Нет… к сожалению, нет.
– Наверно, ты права… что ты ищешь?
– Платье.
– О,Адам, что тебе наконец нужно? Ты сегодня совершенно невозможен.
– Давай помолчи! Нина, хорошо?
Позже он сказал: – Я бы все на свете отдал за что-нибудь новое.
– Новое вместо меня или вообще новое.
– Вообще… Только ведь у меня ничего нет… какой смысл говорить?
– Адам, родной мой…
– Да?
– Нет, ничего.
Когда Адам на следующее утро спустился в гостиную, он застал там Лотти за утренним бокалом шампанского.
– Что, улетела ваша птичка? Ну садитесь, выпейте. Кредитор этот опять заходил. Я ему сказала, что вы в Манчестере.
– Вот и отлично.
– А он, представьте, даже обозлился. Сказал, что поедет вас искать.
– Еще лучше.
И тут случилось то, чего Адам с ужасом ждал уже много дней. Лотти вдруг сказала: – А кстати, мне вы ведь тоже кое-что должны.
– Знаю, знаю, – сказал Адам. – Я все собирался попросить у вас счет. Вы распорядитесь, чтобы его выписали и прислали мне как-нибудь на днях, ладно?
– А он у меня здесь, уже готов. Батюшки мои, сколько же тут за одни напитки!
– Да, просто ужас. А может быть, часть этого шампанского брал судья, как вы думаете?
– Вполне возможно, – согласилась Лотти. – У нас частенько получается путаница с записями.
– Ну, все равно, спасибо, я вам пришлю чек.
– Нет, голубчик, – сказала Лотти, – вы лучше выпишите его прямо здесь. Вот вам перо, вот чернила, а вот чистая чековая книжка.
(Счета у Лотти предъявляют нечасто и нерегулярно, но уж если предъявят, от них не отвертеться.) Адам выписал чек на 78 фунтов и 16 шиллингов.
– И два пенса за бланк, – сказала Лотти.
– И два пенса, – приписал Адам.
– Вот и умница, – сказала Лотти, промокнула чек и заперла его в ящик стола. –
Смотрите-ка, кто сюда пожаловал. Мистер Какбишьего собственной персоной.Это был Рыжик.
– Доброе утро, миссис Крамп, – сказал он официальным тоном.
– Подсаживайтесь к нам, голубчик, выпейте винца. Я ведь вас знала, когда вас еще на свете не было.
– Приветствую, Рыжик, – сказал Адам.
– Послушайте, Саймз, – сказал Рыжик, в замешательстве глядя на бокал, оказавшийся у него в руке. – Мне нужно с вами поговорить. Можем мы пройти куда-нибудь, где нам не помешают?
– Да не буду я вам мешать, мои милые, – сказала Лотти. – Говорите себе сколько душе угодно. А у меня дел невпроворот.
Она ушла, и тут же в гостиную донесся ее громкий голос, распекающий лакея-итальянца.
– Итак? – сказал Адам.
– Дело в том, что я хочу сказать вам одну вещь, которая может показаться вам чертовски неприятности все такое, но, понимаете, я хочу сказать, что победа досталась достойнейшему, только я, конечно, не имею в виду, будто я достойнее вас. Это бы мне и в голову не пришло. И уж, во всяком случае, Нины ни вы, ни я не достойны. Просто мне повезло. Вам-то, конечно, здорово не повезло и все такое, но, однако же, как подумаешь, ну, в общем, вы, черт возьми, понимаете, что я хочу сказать?
– Не совсем, – сказал Адам ласково. – Давайте повторите еще раз. Это что-то насчет Нины?
– Вот именно, – вдруг зачастил Рыжик. – Мы с Ниной помолвлены, и я попросил бы вас не вклиниваться, а то вам же будет хуже. – Он умолк, несколько смущенный собственным красноречием.
– Из чего вы заключили, что я вклиниваюсь?
– Она, черт возьми, обедала с вами вчера вечером, разве не так? И домой вернулась очень поздно.
– Откуда вы знаете, когда она вернулась домой?
– Ну, мне, понимаете, надо было обсудить с ней одну очень важную вещь, и я несколько раз звонил ей, а она ответила только в три часа ночи.
– Вы, надо думать, звонили ей примерно каждые десять минут?
– Ничего подобного, вовсе не так часто. Нет, черт возьми, гораздо реже. Я понимаю, это звучит как-то непорядочно, но мне, понимаете, необходимо было с ней поговорить, а когда я, наконец дозвонился, она только сказала, что ей нездоровится, а разговаривать не захотела. Ну вот, я и говорю. Как-никак, надо быть джентльменом. Еще будь вы давнишним другом семьи, ну, тогда другое дело, а то ведь нет? Вы ведь сами одно время были как будто с нею помолвлены, верно? Ну вот, я и говорю, как бы вы отнеслись, если бы я тогда вклинился? Должны же вы, черт возьми, встать и на мою точку зрения, разве не так?
– А знаете, пожалуй, именно это и произошло.
– Ну что вы, Саймз, как можно, черт возьми, говорить такие вещи. Да вы знаете, когда я жил на Востоке, у меня Нинина фотография всегда висела над кроватью, честное слово. Вы, наверно, сочтете это сентиментальностью и все такое, но, говорю вам, пока я был там, я ни на минуту не переставал о ней думать. Причем, имейте в виду, там было много и других очень славных девушек и, я не скрываю, с некоторыми я дружил – теннис, понимаете, турниры и все такое и танцы по вечерам, но что-нибудь серьезное – этого, понимаете, не было. Единственной девушкой, о которой я думал всерьез, была Нина, и я твердо решил – найду ее, когда вернусь в Англию, и, если она согласится… Вы меня понимаете? Так что видите, как мне должно быть неприятно, когда кто-то вклинивается. Уж это-то вы можете понять?