Мерзость
Шрифт:
— Значит, вы уверены, что там, внизу, Бруно Зигль? — спросила Реджи.
Дикон пожал плечами.
— Зигль, или кто-то вроде Зигля. Это не имеет особого значения. Они альпинисты и фанатики из немецких крайне правых, и я могу лишь надеяться, что их фанатизм возьмет верх над здравым смыслом альпиниста. Но сегодня никаких часовых. Нам нужно перенести как можно больше груза через Северное седло в пятый лагерь, постараться согреться и поспать, сколько получится. Это осознанный риск — и нам придется дорого заплатить, если немцы поднимутся на эту ледяную скалу в темноте, — но нам всем требуется
— Но если Зигль и его убийцы поднимутся по веревочной лестнице сегодня ночью… — начал я, но затем обрадовался, когда Дикон не дал мне закончить. Мне очень не понравилось, как дрожал мой голос.
Ричард положил мне руку на плечо.
— Все уже очень устали, Джейк. Три дня и три ночи почти без сна на такой высоте. А утром придется возобновить подъем, независимо от погоды. Мы теперь поспим, а немцами займемся утром, когда они попытаются забраться сюда, на Северное седло.
Какое-то время все молчали, потом по очереди кивнули.
— Реджи, доктор Пасанг, — сказал Дикон. — Будьте добры, отнесите один или два тяжелых тюка через седло к пятому лагерю и приготовьте спальные мешки. Если понадобится, в каждом рюкзаке есть дополнительные спальники. Печка «Унна» в том рюкзаке, на котором я мелом написал цифру «1»… Нужно распаковать ее и установить в тамбуре палатки, даже если пользоваться ею мы будем только утром. Пасанг, пожалуйста, сверните и отнесите в лагерь эти несколько футов веревки от подъемника и перил лестницы. Просто оставьте ее рядом с одной из палаток в четвертом лагере, вместе с остальным грузом, который принесете… Джейк, Жан-Клод, идемте со мной к этому замечательному велосипеду-лебедке. Мы перережем все растяжки, вытащим ледобуры и колья, а потом притащим нашего металлического монстра на этот край карниза.
— Зачем, Ри-шар? Мы уже перерезали и свернули длинную веревку от лебедки. Зачем тащить «велосипед» сюда?
— Затем, что у нас под рукой нет кипящего масла, — ответил Дикон.
Глава 10
Спали мы сравнительно хорошо, несмотря на то, что у всех болела голова, а я жутко кашлял. Думаю, никому из нас не снились немцы, расстреливающие нашу палатку из «шмайссеров». Должны были сниться, но вряд ли снились. Мы просто чертовски устали.
Просыпаясь холодной ночью, я поворачивал регулятор, с наслаждением вдыхал немного кислорода, от которого согревались руки и ноги, и снова проваливался в сон. Остальные делали то же самое, за исключением Пасанга, который, как мне кажется, проспал всю ночь без «английского воздуха». Когда я окончательно проснулся, подаренные отцом часы показывали почти семь.
Пасанг и Реджи грели на печке кофе и какую-то еду рядом с тамбуром палатки. Солнечный день. Холодный, но неподвижный воздух. Неправдоподобно голубое небо.
— Где Же-Ка и Дикон? — с тревогой спросил я.
— Около половины пятого они пошли к лестнице, — ответила Реджи. — Еще до того, как начало светлеть.
— Я проверю, как они там, потом вернусь за кофе и завтраком. — Я начал пристегивать «кошки», задыхаясь от кашля.
— Да, Дикон попросил передать, чтобы вы надели пуховик Финча поверх остальной одежды, — сказала
Реджи. — Если вам нужен анорак, наденьте его под куртку на гусином пуху. Да, и подбитые пухом брюки, которые я вам сшила, тоже нужно надеть поверх. И не снимать капюшон.Я заметил, что впервые за все время Реджи и доктор Пасанг были одеты точно так же, с опущенными и завязанными капюшонами.
— Зачем?
— Дикон говорит, что мы находимся в пределах дальности стрельбы трех винтовок, — ответил Пасанг. — Особенно его «Ли-Энфилда» с оптическим прицелом. Цвет ткани у курток Финча грязно-белый, и их труднее заметить на фоне снегов Северного седла и нижней части Северного гребня, чем серые анораки.
— Ладно.
Теперь мы все одеты в зимний камуфляж, подумал я. Интересно, какие еще неожиданности принесет это утро?
— Вот, — сказала Реджи. — Два термоса относительно горячего кофе. Можете поделиться ими с Же-Ка и Ричардом.
Сунув термосы в большие карманы куртки, с длинным ледорубом в одной руке и маленькой ракетницей Вери в другой, я поспешил через Северное седло к ледовому карнизу, помня о том, что нужно пригибаться. Я чувствовал себя глупо, но от перспективы стать мишенью для снайпера мне было как-то не по себе.
Же-Ка с Диконом были не на карнизе, а лежали на животе у гряды снега и льда на самом Северном седле футах в 40 от лестницы. Я упал на землю рядом с ними и протянул термосы.
— Очень кстати. Спасибо, Джейк, — сказал Дикон, взял термос, поставил его на снег, а затем его рука вернулась к большому биноклю. Я забыл захватить с собой бинокль, когда выходил из четвертого лагеря, и Же-Ка отдал мне свой.
— Они работают с самого рассвета, — сказал Жан-Клод. — Хоронят мертвых, разбрасывают и закапывают оставшиеся от палаток угли.
— Хоронят… — Я посмотрел в бинокль.
Среди остатков третьего лагеря восемь человек в белых парках, с закрытыми белыми шарфами или носовыми платками лицами действительно тащили куда-то последние тела убитых шерпов. Другие собирали пепел и другой мусор, оставшийся после вчерашнего разгрома лагеря, на большие полотна брезента.
— Я бы отдал тысячу фунтов, чтобы вернуть свою «Ли-Энфилд» с оптическим прицелом, — прошептал Дикон.
— Зачем они…
— Немцы опасаются, что в этом или следующем году будет еще одна британская экспедиция на Эверест. — Дикон наконец отложил бинокль и стал откручивать крышку своего термоса. Жан-Клод уже пил горячий кофе и протянул мне кружку. — Им нужно уничтожить следы преступления, — продолжал Дикон. — Немцы очень хорошо умеют избавляться от улик.
— Где они их хоронят? — прошептал я, пытаясь вспомнить имена всех шерпов.
— Вероятно, в глубокой расселине на краю морены с западной стороны, позади ледяных пирамид, — предположил Дикон. — Вкусный кофе.
— Значит, когда они избавятся от тел и разбросают… улики, — сказал я, — то придут за нами?
— Почти наверняка, — ответил Дикон.
Запрокинув голову, я посмотрел на голубое небо и чистый, прозрачный воздух. Северная стена Эвереста нависала над нами, словно исполинская ступенька лестницы.
— Мы лишились преимущества, которое давали ветер и облака, — невольно вырвалось у меня.