Мерзость

— В чем разница? — спросил я.

Пасанг провел своей большой ладонью над бинтами на черепе пациента.

— Для хирургической краниотомии я бы обрил эту часть головы Бабу, а затем сделал бы надрез на коже — без рентгеновского аппарата я был бы вынужден просто предполагать, где находится сгусток и где резать. Затем просверлил бы небольшое отверстие и удалил фрагмент черепа… мы называем это костным лоскутом. Затем удалил бы осколки кости, которые давят на мозг Бабу, а также свернувшуюся и жидкую кровь. Если травма вызвала отек мозга, я мог бы не ставить на место костный лоскут — в этом случае операция превратилась бы в краниотомию. При отсутствии серьезного отека я бы поставил костный лоскут на место при помощи металлических пластин, проволоки или ниток.

— Выглядит довольно примитивно, — с трудом выговорил я, борясь с подступившей тошнотой.

Пасанг покачал головой.

— Это современный вариант. В наших условиях и с теми инструментами, которые у меня есть, придется делать трепанацию.

— А это что?

Пасанг надолго задумался.

— Трепанацию делают со времен неолита, — наконец сказал он. — Сверлят отверстие в черепе пациента до твердой мозговой оболочки, таким образом снижая давление на мозг, возникшее в результате давления осколков кости и крови в результате травмы. Я захватил с собой трепан. — Пасанг подошел к маленькому ящику со своим хирургическим набором и показал инструмент.

— Это просто ручная дрель, — сказал я.

Доктор кивнул.

— Как я уже сказал, такой инструмент для трепанации используют уже не одно столетие. Иногда помогает.

— А как вы закроете такую дыру? — спросил Жан-Клод. Я слышу отвращение в его голосе.

Пасанг пожал плечами.

— Такая дыра по определению будет больше костного лоскута, но я могу закрыть отверстие проволокой или даже прикрутить винтами нечто прозаическое, вроде монеты подходящего размера. Как известно, в черепе нет нервных окончаний.

— И вы собираетесь это сделать? — спросил я. — То есть трепанацию?

— Только в случае крайней необходимости, — ответил Пасанг. — Подобная операция на такой высоте — и в таких антисанитарных условиях — была бы очень, очень опасной. А поскольку с камнем соприкоснулись как минимум три участка черепа, я не знаю, где находится сгусток крови. И мне очень не хочется сверлить три отверстия в черепе Бабу Риты — и не найти нужного места.

— Pardonnez-moi, — пробормотал Жан-Клод и вышел из палатки. Я не знал, что мой французский друг такой чувствительный.

— Дадим Бабу десять или двенадцать часов, — сказал доктор Пасанг. — Если он выйдет из комы, будем просто ухаживать за ним, пока он не сможет путешествовать на носилках, а затем как можно быстрее доставим его в Дарджилинг.

Я подумал о пятинедельном переходе. Существует более короткий путь через высокогорные перевалы прямо в северный Сикким, но эти перевалы очень высокие и открываются только на несколько дней в летний сезон. Ни долгий переход через грязные тибетские города в горах, ни трудный маршрут через высокогорные перевалы, где возможны снежные бури, никак не подходят для человека, перенесшего травму головы и, возможно, трепанацию черепа.

Жан-Клод вернулся с двумя спальными мешками, которые мы оставили в базовом лагере.

— Можно, мы сегодня будем спать на полу в больнице, доктор Пасанг? — спросил он.

Тот улыбнулся.

— У нас имеется кое-что получше. В задней секции, за занавеской, рядом с тем местом, где спят Анг Чири и Лакра Йишей, есть две походные койки. Я помогу вам принести их сюда. Можете сегодняшнюю ночь провести с Бабу Ритой.

Я сплю допоздна — солнце уже взошло — и просыпаюсь с ужасным чувством, что случилось что-то плохое. Выглянув из спального мешка, я вижу, что Бабу Рита сидит — глаза открыты, на лице широкая улыбка. Рядом стоит Пасанг, скрестив руки на груди. Я бужу Же-Ка, лежащего на соседней койке.

— О, сахиб Джейк и сахиб Жан-Клод, — кричит Бабу Рита. — Я никогда в жизни так не веселился!

Я заставляю себя ответить на улыбку шерпы. Жан-Клод просто смотрит на него широко раскрытыми глазами.

— Мне так повезло, что я умираю рядом с возлюбленным Дзатрулом Ринпоче, — продолжает Бабу Рита все с той же широкой улыбкой. — Я прошу вас, пусть святейший настоятель Ронгбука решит, какими будут мои похороны.

— Никто не умирает… — начинаю я, но замолкаю, увидев, что Бабу Рита снова упал на высокий стол, где Пасанг наблюдал за ним всю ночь. Глаза шерпы по-прежнему открыты, на лице застыла улыбка. Но я вижу, что он не дышит.

Доктор Пасанг в течение нескольких бесконечных минут пытается оживить его, но ни искалеченное тело Бабу Риты, ни его душа не откликаются на эти усилия. Он умер.

— Мне очень жаль, — наконец произносит доктор Пасанг и закрывает глаза Бабу Рите.

Я невольно смотрю на Жан-Клода и по выражению его глаз понимаю, что он согласен со мной: наше ребячество и пренебрежение здравым смыслом убили этого хорошего человека.

Вторник, 14 мая 1925 года

Последние два дня были идеальными для покорения вершины. Эверест уже довольно давно перестал «куриться» — впервые за то время, что мы его видим. Даже ветер на Северо-Восточном гребне, похоже, ослаб до такой степени, что не поднимает никакого султана. Температура на Северном седле этим днем около семидесяти градусов. Сильный ветер, не утихавший всю минувшую неделю, сдул почти весь снег со скалистых гребней, и даже Большое ущелье как будто уменьшилось в размерах.

Но сегодня никого из нас на горе нет. Все — шерпы, доктор Пасанг, леди Бромли-Монфор, Дикон, Же-Ка и я — преодолеваем одиннадцать миль по долине до монастыря Ронгбук от базового лагеря, чтобы получить благословение Дзатрула Ринпоче.

Гнев Дикона на эту бессмысленную потерю двух самых подходящих для восхождения дней за целый месяц — а может, и целый год — проявляется в виде сжатых губ и напряженного выражения лица. Мы с Жан-Клодом ждем, когда ярость Ричарда обратится на нас.

Шерпы выглядят очень довольными, словно школьники на каникулах. Похоже, никто из них не опечален внезапной смертью Бабу Риты. Я обращаюсь за разъяснением к Пасангу.

— Они считают, что если Бабу Рите было суждено погибнуть в горах, значит, его смерть неизбежна, и нет особой причины печалиться. Наступил новый день, — говорит наш сирдар.

Я качаю головой.

— Тогда почему им так хочется получить благословение от настоятеля монастыря, Дзатрула Ринпоче? Если судьба все равно предопределена, на что может повлиять благословение святого человека?

Пасанг улыбается своей сдержанной улыбкой.

— Не просите меня, мистер Перри, объяснить внутренние противоречия, которые так часто встречаются во всех религиях.

Вчера мы завернули тело Бабу в самую чистую и самую белую палаточную ткань, какую только смогли найти, и шерпы из базового лагеря положили тело на носилки, которые укрепили на спине яка. Шесть шерпов во главе с доктором Пасангом оседлали пони и сопровождали тело Бабу в монастырь.