Мессия

– Что он сказал?

– Сказал, что мне причитается награда. Если я захочу ее получить.

"Он сказал, что восхищен моим мужеством, прямо слезу у меня вышиб", – думает Ред, но об этом предпочитает умолчать.

– А что ответил ты?

– Что подумаю. Это было несколько неожиданно.

– Значит, ты не ожидал этого?

– Чего?

– Награды.

– Нет, конечно нет. Я вообще забыл о том, что Логан предлагал награду.

– А когда вспомнил?

– Когда он заговорил о ней. До этого я плохо понимал, зачем он вообще явился.

– Значит, до того момента, когда он предложил ее тебе, ты о ней не помнил?

– Да.

– Правда, Ред, совсем не помнил?

Теперь Ред понимает, к чему она клонит.

– Ушам своим не верю.

– Я спросила лишь потому, что Эрик...

– Эрик? Ты серьезно хочешь сказать мне, что Эрик считает, будто я пошел в полицию в расчете на награду?

– Он... э-э... да, именно так он думает.

– Скажи ему, что я, на хрен, сверну ему шею, за то что он смог даже подумать о такой мерзости!

– Редферн!

– Богом клянусь, я вообще в первый раз вспомнил об этой награде, когда о ней заговорил Логан. Если Эрик серьезно считает, что все это время, выслушивая его признание, я потирал руки в предвкушении тридцати сребреников, тогда... Я не знаю что. Я не знаю, каким человеком он меня считает, если вообще мог такое подумать.

– Почему же ты сразу не отказался от предложения Логана? Наотрез?

– Потому что оно стало для меня полной неожиданностью. А я не хотел ничего принимать второпях, сгоряча.

– Ничего вроде твоего утреннего визита в полицию, ты хочешь сказать?

Она верит Эрику. Она вправду считает, что Ред сдал его, чтобы получить эти деньги.

Ред тяжело дышит через нос, с трудом сдерживаясь, чтобы не грохнуть что-нибудь об пол.

– Мама, давай уясним пару вещей. Что бы ты ни думала, я сдал Эрика не ради награды. Будь это так, я бы, наверное, сразу забрал деньги, не правда ли?

– А кто тебя знает, Ред, может, ты их и взял. Взял, а нам не сказал.

– Это обвинение?

– Это возможность. Вот и все.

– Сколько раз можно говорить одно и то же? Я не брал этих денег. Я даже не вспоминал о них, когда думал, идти ли мне в полицию. Я пошел туда вовсе не из-за награды и, кстати, считаю, что поступил правильно. А еще считаю, что поступил правильно, не дав, вот так, с ходу, без размышления, определенного ответа Логану. Не сказав ни "да", ни "нет". И если ты, мам, и ты, отец, не согласны со мной по всем этим пунктам, тут уж ничего не поделаешь. Нам просто придется смириться с тем, что у нас на сей счет разные точки зрения.

Мать поднимает брови.

– Следует ли предположить, Ред, что ты собираешься отказаться от этой награды?

– Вероятно.

– То есть не определенно?

– Не определенно. Возможно, мы могли бы извлечь из этих денег пользу. Пустить их на что-то хорошее.

– Например?

– Пока не знаю. Так далеко я не заглядывал. Но позволь, мама, и мне тебя кое о чем спросить. Почему ты так решительно настроена против того, чтобы я принял награду? По-прежнему подозреваешь меня в том, что я сдал брата ради денег, или считаешь, что мы – как семья Эрика – не должны получать выгоду за счет человека, пострадавшего по вине Эрика?

Она не отвечает. Да в этом и нет нужды. Ред и так знает, о чем она думает. Ей легче представить одного из сыновей готовым пойти на предательство из алчности, чем смириться с тем, что другой сын – убийца.

"Как бы ни сложилась теперь наша жизнь, – думает он, – ни для кого из нас она уже никогда не будет прежней".

– Ред, – спрашивает Маргарет, – а как бы ты распорядился этими деньгами? Мог бы потратить их на защиту Эрика?

– Нет, мама, конечно нет. Это неправильно. Ну как бы я мог взять деньги мистера Логана и использовать их против него? Это нелепо. Не может же отец жертвы помогать убийце, разве не так?

Молчание.

Странно, ведь Реду это кажется очевидным. Ему непонятно, почему родители не могут увидеть ситуацию с такой же точки зрения.

"О ее семье ты подумал, а о своей? Кто тебе дороже?" – спрашивает себя Ред. Или вспоминает вопрос, заданный ему родителями.

Теперь ход их мысли становится ему ясен – они считают, что для него это шанс искупить вину. Взять деньги Логана и нанять для Эрика самого лучшего адвоката. Раз уж брат по его вине оказался в тюрьме, так пусть он его оттуда и вызволяет. Может быть, хоть в какой-то мере искупит предательство.

Но если он не хочет так поступать, вновь встает вопрос, кто же ему дороже. С кем он?

Ред встает, резко оттолкнув стул.

– Да ну вас... – говорит он и направляется к двери.

– Ты куда собрался? – нервно спрашивает мать.

– Пойду пройдусь. Может быть, за это время у вас мозги встанут на место.

Он хлопает дверью с такой силой, что из дверной рамы вылетают маленькие кусочки штукатурки. Студент, живущий внизу, высовывается, чтобы попенять на шум, но, разглядев выражение лица спускающегося по лестнице Реда, быстро скрывается в своей комнате. На улице холодно, а Ред не надел пальто. Он покидает Грейт-корт через боковые ворота, выходит на Тринити-лейн и сворачивает направо. Если он будет идти быстрым шагом, то не замерзнет. Да и не больно-то он думает о холоде – его не перестают ранить незаслуженные подозрения родителей. В ушах вновь и вновь звучат обидные вопросы. Почему они ему не верят? Почему считают его способным взять деньги и даже не сказать им?

Ему горько, но он не теряет надежды, что все как-нибудь образуется, и пытается найти для родителей оправдание. Что с них взять, ведь они в шоке. Они не знают, как справиться с тем, что на них обрушилось. Услышали бы себя со стороны, так, наверное, сами бы устыдились. Особенно мама – это ведь она все время цеплялась к нему с вопросами о награде, а отцу и слова вставить не давала.

Впрочем, нет, тут он не прав. Да, она наседала на него сильнее, но и у отца имелась возможность высказать свое мнение. Например, когда после слов Реда о том, что он не считает возможным использовать деньги Логана для защиты Эрика, последовало затяжное молчание.

Отец так и не нарушил его. И вообще, как только речь зашла о деньгах, он словно язык проглотил.

И тут до Реда доходит, в чем дело. И он понимает, какую пользу можно извлечь из этого кошмарного стечения обстоятельств.

35

Вторник, 28 июля 1998 года

– Я все равно считаю, что это ничего не меняет, – настаивает Дункан.

Джез широко разводит руками.

– Дункан, мы располагаем свидетельствами того, что все три жертвы имели гомосексуальные наклонности. Так же как и того, что они, скорее всего, не являлись отъявленными гомосексуалистами и не были полностью уверены в своей сексуальной ориентации, как, скорее всего, и Серебряный Язык. Все трое, в той или иной степени, вели двойную жизнь, что-то утаивая от мира. У Филиппа Рода была невеста, но он трахал своего приятеля на стороне. Джеймс Каннингэм – епископ – в одиночку посещал гей-бары; Джеймс Бакстон боялся, что его выгонят из армии, если узнают, чем он баловался в прошлом. Чего еще тебе нужно?