Мессия

Он слышит, как отъезжает полицейская машина.

Любопытно, что говорил только один полисмен. Второй, здоровенный, толстый детина, как воды в рот набрал. Просто сидел и буравил его глазенками, будто хотел высмотреть, что у него внутри.

46

Демонстрационная доска снова покрыта фотографиями.

– Это переводит Серебряного Языка в совершенно другой разряд, – говорит Лабецкий. – Три предыдущих убийства продемонстрировали лишь то, что он зол и силен. Но это – это потребовало определенных навыков.

Он указывает на фотографии туловища Барта, спереди и сзади.

– Экспертиза еще не завершена, но имеющиеся данные уже позволяют прийти к определенным заключениям. Посмотрите сюда. Посмотрите на эти отметины. Вокруг шеи, плеч и талии. Похоже на пуловер без рукавов или жилетку. Так вот, мне кажется, он начал отсюда.

Лабецкий тыкает пальцем в собственную грудь, прямо в основание шеи, в место между внутренними краями ключиц.

– Потом, надо думать, был сделан вертикальный надрез, вниз и вот досюда.

Он проводит пальцем прямо вниз по груди к талии.

– Все со мной согласны?

Ред, Джез, Кейт и Дункан кивают.

– Потом он, очевидно, произвел надрез вокруг шеи, замкнутый круг. Затем плечи, подмышки с каждой стороны. А дальше – два длинных разреза, вот так.

Он поднимает правую руку и проделывает линию от подмышки к поясу.

– С обоих боков. Потом вокруг талии. Видите?

Они видят. Все слишком отчетливо.

– А потом он снял кожу.

– Прямо взял и снял? – В голосе Кейт звучит недоверие.

– Ну да. Если разрезы сделаны правильно, кожу можно отодрать, как упаковочную ленту. А наш убийца все сделал как надо. Видите ли, кожа на теле не одинаковой толщины. Толще всего она на стопах, где в среднем составляет около восьми миллиметров, а тоньше всего на лице – скажем, два миллиметра. Конечно, он не касался этих частей тела. Кожа на груди чуть толще, чем на лице, но тоньше, чем на спине. Он знал это и действовал исходя из этого.

– Откуда такая уверенность? – спрашивает Джез.

– Дело в том, что в руке Барта Миллера были найдены три отдельных фрагмента кожи. Два кусочка были фактически идентичны, а третий больше и толще, чем эти два. Последний кусок, большой, взят со спины. Два кусочка поменьше – с груди. Серебряный Язык снял кожу от основного надреза вниз по груди до надреза на каждой стороне, под мышкой. Это дало ему два кусочка спереди. А со спины он содрал все разом, одним куском.

– И сколько времени ему на это потребовалось? – снова спрашивает Джез.

– Это зависит от многих вещей.

– Например?

– Отчасти от того, оказывала ли сопротивление жертва, но также от выдержки и умения самого преступника. Но навскидку примерно полчаса. Может быть, меньше.

Ред складывает пальцы домиком.

– А как насчет языка? Язык он отхватил до того, как снял кожу, или после?

– После. Определенно после.

– Почему?

– По трем причинам. Во-первых, крови на содранной коже, найденной в руке Барта, недостаточно, чтобы допустить, будто Серебряный Язык отрезал язык раньше, чем снимал кожу. Если бы он сначала отрезал язык, кровь была бы повсюду. Мы видели это на местах предыдущих убийств.

Во-вторых, если бы он сначала вырезал язык, ему либо пришлось бы ждать, пока прекратится кровотечение, – и таким образом увеличить время, проведенное в доме, то есть вероятность быть схваченным, – или он был бы вынужден работать под струей крови. И в-третьих, я думаю, что, прежде чем приступить к свежеванию, он перевернул Барта вверх ногами.

– Вверх ногами? – переспрашивает Ред. – Это еще зачем?

– Серебряный Язык садист. Он получает удовольствие, причиняя боль. Если жертва перевернута, кровяное давление в голове возрастает, препятствуя потере сознания и, следовательно, продлевая страдания. Кроме того, на трусы Барта Миллера крови попало не так уж много. Это согласуется с предположением, что линия снятия кожи находилась не над, а под ними. То есть что убийца перевернул жертву вверх ногами.

– А потом снова вернул его в правильное положение?

– Должно быть. Я, во всяком случае, так думаю. Потому что Барт Миллер умер не от обильной кровопотери.

– Вот как?

– Да. В конечном счете он, разумеется, все равно истек бы кровью до смерти, но не успел, потому что скончался от сердечного приступа, вызванного потрясением. Его тело еще могло выдержать то, что с ним проделывали – некоторое время, – но сознание не смогло.

Лабецкий говорит невозмутимо, словно оглашает счет футбольного матча.

– Я думаю, – заключает он, – что Барт умер от испуга.

47

"Умер от испуга".

Слова Лабецкого дребезжат в голове Реда, когда он обшаривает квартиру Барта Миллера. Снаружи теплый вечер переходит в очередную липкую ночь.

Перво-наперво проверяется гардероб покойного. Никаких плетей, цепей и прочих атрибутов садомазохизма обнаружить не удается. Похоже, Барт предпочитал традиционный секс. Возможно, работа дубильщика не располагает к извращениям.

Ред возвращается в гостиную. Стул, на котором был найден Барт, по-прежнему находится там. На верхних углах спинки стула, где были привязаны лодыжки Барта, видны отметины.

"Ты привязан к стулу за лодыжки и запястья, причем вверх ногами. Так, чтобы кровь устремлялась к голове и это не позволило тебе потерять сознание, когда кто-то начнет орудовать ножом".

Ред пробует на вкус боль Барта Миллера. Он обкатывает ее на языке вверх и вниз, по деснам, и глубже, в горле. Мучительную боль Барта Миллера и утонченное удовольствие Серебряного Языка. Умелец, хирург, вонзающий дразнящий острый металл в поблескивающую плоть, снимающий кожу, как кожуру с апельсина.

"Ты ведь не срываешь кожу клочьями, нет. То, что у тебя получается, требует незаурядного мастерства, можно сказать, долбаного искусства. Напрасно мы решили, будто ты просто злобный тупица. Приносим извинения за недооценку.

Но если ты не собираешься брать кожу с собой, зачем вообще снимать с кого-то кожу?" Обычно людей свежуют для того, чтобы забрать кожу с собой. Но Серебряному Языку этот трофей не нужен. Кожа Барта Миллера остается засунутой в его же левый кулак. Единственное, что забрал с собой убийца, – это, как обычно, язык. Почему?