Месть Акулы

— В убийстве — нет. Обрез и часть патронов его, но нам этого не доказать. Ты, кстати, в курсе, что обрез признали огнестрельным оружием? Приклад выполнен кустарным способом, хотя и на очень высоком уровне. Ствол и ударно-спусковой механизм — от трёхлинейки. Видимо, не украденной из музея или какого-нибудь склада, а «копаной». Мне книжку подарили, справочник «Стрелковое оружие», там подробно описана технология реставрации проржавевших частей. Но Миша, я думаю, и без книжки всё это знал… Так что пусть Воробьёв его освобождает, когда захочет. Единственное — нам лучше знать об этом заранее.

— Несколько часов у вас будет в запасе. Хотите за ним последить?

Волгин не ответил определённо. Смысл мимики, жеста свободной левой рукой и многозначительного «Ну…» сводился примерно к следующему: «Мы-то, может, и хотели бы, но ты ведь знаешь наши возможности! Сложно спланировать наперёд такое деликатное дело».

Рита поняла и не стала ничего уточнять. Продолжила разговор на оружейную тему, но при этом умудрилась снова огорошить Сергея:

— Помнишь эпопею с пистолетом, из которого убили Гладкостенного? Это под моего папу копали. Нет, эксперт и в самом деле перепутал бирочки на пакетах, но весь скандал раздули специально. Хотели папу немножко пошантажировать, на нервах его поиграть.

— Для большого шантажа предлог слишком нелепый.

— Так никто и не говорит про большой. Средненький. В меру подлый. — Тростинкина помолчала, глядя, как на экране кривляется телеведущий в пиджаке серебристого цвета, и в третий раз заставила Сергея удивиться.

Сказала равнодушным голосом, продолжая смотреть телевизор, как говорят о том, что надо не забыть купить свежего молока:

— Мне кажется, убийство Гладкостенного скоро раскроется.

* * *

Утром Волгин довёз Маргариту до её дома. Она собиралась переодеться и выйти на работу к двенадцати, тогда как он спешил появиться у Катышева до половины десятого.

— Забыл спросить: Сазонов у тебя вчера появлялся?

— Да, я отпечатала ему запрос в компанию сотовой связи. Проверяешь коллегу?

— Вечером он у нас так и не появился.

— Думаешь, от телефона может быть толк?

— Сомневаюсь. Есть, конечно, шанс, что чеченец трепался по трубке Мартыновой, и тогда удастся вычислить, где он обитает.

— А что, дома он не проживает?

— Прописка, скорее всего, фиктивная.

— Не верю я в эту версию.

— Мы тоже. Только Шурику об этом не говори. Он постоянно обижается, что ему поручают всякую лажу, а к настоящим делам на пушечный выстрел не подпускают.

— Хорошо. — Тростинкина открыла дверь, поставила ногу в остроносом сапожке на заснеженный тротуар. — Я тебя люблю.

Вот те раз!

Не дожидаясь ответа, она вышла из «ауди». Пошла к подъезду, не оборачиваясь. Болтающаяся на плече сумка придавала девушке независимый вид.

Догнать? Попросить не говорить больше глупостей? Признаться в ответных чувствах, успокаивая себя тем, что маленькая ложь иногда может послужить благому делу?

Волгин остался в машине.

По радио транслировали «Мадам Брошкину» Пугачёвой. Он никогда не любил эту песню, а сейчас она показалась просто издевательской.

На «сходняк» он всё-таки опоздал. Всего на полторы минуты, но опоздал, несмотря на то, что доехал быстро и должен был по всем прогнозам успеть. Не удивился. Приходилось замечать: когда неделя начиналась с задержки, то и на все последующие совещания, вплоть до пятничного, явиться вовремя не удавалось.

Катышев так и сказал:

— Волгин! Это у тебя становится системой.

— Сегодня останусь ночевать в кабинете.

— Лучше попросись в камеру. Там, конечно, сквозняки и жёсткие нары, но цирик не позволит проспать. Ладно, не отвлекаемся!

Катышев продолжил чтение сводки о происшествиях за минувшие сутки. Можно сказать, они выдались спокойными. В районе было совершено пять краж из квартир, угон автомашины, два уличных грабежа и хулиганство, отличающееся особым цинизмом: неизвестный преступник поколотил пьяного помощника депутата Госдумы. Поколотил не сильно, но обидно и сумел убежать, несмотря на то, что его преследовал по пятам участковый инспектор.

— На этот случай надо обратить особое внимание. — Катышев оранжевым маркером выделил последнюю информацию и отложил, телетайпную ленту. — Если не раскроем — три шкуры спустят. Ночью уже начался шум. Такие генералы приезжали! Требовали, чтобы я бросил все лучшие силы.

— Бросил или кинул?

— Если я не брошу, то нас так кинут, что останемся без штанов и без премий на весь будущий год. Вопросов нет? Все свободны. Ты, Волгин, останься.

Дождавшись, когда другие сотрудники покинули кабинет, Сергей пересел поближе к столу начальника.

— Подвижки в деле есть?

— Нет. Может быть, сегодня удастся переговорить с Викторией.

— Не стоит рассчитывать на её показания. Если бы всё случилось из-за акуловской сестры, её бы не оставили в живых. Кстати, её квартиру обыскали?

— Да, Андрей вчера оформил.

— Пусто?

— Ничего для нас интересного.

— Передай Андрею, чтобы он поменьше свою фамилию в протоколах писал. Сам знаешь, как адвокаты к этому отнесутся.

— Мы с ним уже говорили. В официальных документах он не фигурирует. Протокол обыска составлен от имени участкового.

— Хорошо… Что думаете делать дальше?

— Не сегодня-завтра могут отпустить Михаила.

— Быстро! Когда у него «сотка» кончается?

— Завтра вечером. Но Воробьёв необязательно станет этого дожидаться. Василич! С «ногами» как-нибудь можно определиться? Нам бы дня два-три за ним посмотреть, чтобы окончательно разобраться.

— Раньше об этом подумать нельзя было? Ладно, я позвоню своим знакомым в главк, попробую договориться. Не вам же слежкой заниматься… Разве что Сазонова отрядить?

— Мишаню хватит кондратий, когда он заметит, что Шурик таскается за ним с утра до ночи. Подумает, мы новую провокацию замышляем.

— Слышь, Волгин, ты такими обвинениями не бросайся. А за укроп я с тобой позже поговорю, когда вся эта катавасия кончится. Ещё есть проблемы?

— С остальным сами справимся..

— Работайте…

Волгин подошёл к своему кабинету и протянул руку к двери, но открыть её не успел. Она распахнулась от сильного удара изнутри, больно шлёпнув Сергея по распрямлённым пальцам. В коридор выскочил Сазонов. Лица его Волгин не видел, но шея Шурика была пунцовой. Не оглядываясь, он почти бегом добрался до лестницы и начал спускаться, скользя по ступеням и бормоча себе что-то под нос.

Акулов разговаривал по телефону, положив перед собой лист бумаги, на котором перьевой ручкой чертил геометрические фигуры. Волгин и прежде замечал за напарником такую привычку, свидетельствующую о том, что он сильно взволнован.