Месть Бела

— Н-не поднимаются...

Везунчика надо было учить пользоваться мышцами лица! То, что человек умеет от рождения, забылось, выродилось у слепцов этого Острова. Пришлось за обучение взяться Конану.

* * *

— Ну, о том, что дальше творилось, дружище Симур, трудновато рассказать внятно. После того, как у Везунчика этого открылись глаза... Нет, сперва, когда он впервые распахнул зенки, то ничего не понял. Я его, конечно, предупредил: если почувствуешь боль в глазах, тут же закрывай.

Боли он не почувствовал, а спросил меня, что происходит. На это я поднес к его носу его же руку. Вот, говорю: то, чем ты кинжал держишь. Пошевели пальцами. Не знаю, что в той полутьме можно было разглядеть, но для него и этого хватило. Заверещал что-то, чуть со стула не сверзился. Погоди, говорю, сам сейчас поймешь. Сходил, зажег еще один факел — тоже пока у него за спиной. В таком свете он уже что-то мог различить в комнате. И вот тут-то он рехнулся окончательно. Не от боли, боли-то не было, а от потрясения. Взаправду рехнулся Везунчик. Я уж думал — все, получился еще один сумасшедший. Он орал, метался по залу, нес околесицу, плакал и тут же хохотал. Смотрел на все подряд, открывши рот, дотрагивался до того, на что смотрел, лизал. Я лишь успевал заслонять его от света факела. И заползали у меня такие мысли: пускай, может, снова ослепнет, так хоть рассудок вернется... Но, гляжу, слава богам, начинает успокаиваться. Снова замечает меня и накидывается с вопросами — где, дескать, я, куда ты меня забросил, в каком мы теперь мире. Как бы ты на такое ответил? Я пытаюсь втолковать, что ты теперь видишь, что раньше только слышал, и так далее. Но, чувствую, не понимает он. Ладно, надо развивать успех — зажигаю еще один факел, потом еще... Честно, надоел он мне за то короткое время, пока я его прозревал, хуже тысячи нудных демонов. Да и потом, нельзя было забывать, что в любой момент могут пожаловать гости. И я потащил его в коридор, а по коридору — к Воротам. По дороге просил его только о двух вещах: не угодить в какую-нибудь яму с пиками и не орать во всю глотку. Спасибо, послушался. Дошли до двери, что к Воротам выходит. И тут слышу крики, колотъбу. Догадываюсь, в общем, что наконец вернулась облава, ворота им никто не открыл, они, значит, пытаются докричаться, достучаться. Выходит, недавно вернулись, раз еще не смекнули проникнуть через подземный ход или вышибить ворота. Призадумался я, куда нам теперь? И вдруг понял. И что дальше делать, тоже понял. Как я раньше не додумался, удивляюсь. К Воротам зачем-то поперся...

Беру Везунчика за шкирятник и больше волоку его, чем он сам идет. Куда б ты думал? К нашей с ним тюрьме. К клеткам. Потому как вспомнил я, что оттуда видел подход к стене, окружающей Обитель. Уж со всех сторон Обитель «боги» окружить не могли, а через стену эту в три роста мне перелезть — что высморкаться. Ну и этого перетащу как-нибудь. Двое зрячих заодно — это, знаешь ли, сила в стране слепых. А вот полупомешанное состояние моего друга мне совсем не нравилось. Надо, думаю, приводить его в чувство.

Я думал, что помню дорогу до клеток. Однако пришлось поплутать по пустой Обители. Но наконец вышли. И тут я прижал Везунчика к стене, развернул лицом к себе и... и сам чуть разума не лишился...

* * *

Конан прижал Везунчика к стене, развернул лицом к себе и заглянул ему в глаза. Только сейчас, наконец оказавшись на свету, он впервые увидел какие у того глаза.

Голубые.

Полыхающе-голубые. Небесного цвета.

Такие же, как у киммерийца Конана.

«Неужели он? — вспыхнуло в мозгу ослепительным пламенем. — В придачу тоже вор... И я должен что-то забрать у него?!.»

Они разглядывали друг друга. Везунчик вдруг провел ладонью по своему лицу, затем ощупал лицо Конана. Судорожно сглотнул. Едва слышно, со всхлипом спросил:

— Почему... они это делали?

Киммериец понял, что затмение покидает мозг слепого вора.

— Им хотелось быть богами, чем-то превосходить вас и при этом не бояться. Вот и придумали...

— А ты — не бог?

— Ну, какой я бог! («Так что, он — или не он?!.») Человек, такой же, как и ты. Конан из Киммерии. Вряд ли боги вообще спускаются на землю. Что им здесь делать?

— И... куда мы сейчас?

— Мы двинем к тюрьме. К нашим клеткам. От них есть проход в сторону стены, окружающую Обитель. Смотри, оглядывайся и думай, где нам раздобыть веревку.

— А чего тут думать, это я и так знаю. На колодезном вороте. Колодец недалеко отсюда. Кто, ты думаешь, для них воду доставал? Сами они что ли, думаешь, ворот вертели? И Коэн этот твой, удачи ему в другой жизни, сам, гадюка, никогда...

— Тогда хватит болтать, Везунчик, пошли. Стой, чуть не забыл. Когда мы выйдем...

Они стояли у порога широко распахнутой двери, выводящей под открытое небо, во внутренний двор, где размещалась тюрьма. Слепящий диск светила был отсюда не виден, но именно солнца и испугался Конан. Одно дело факельный свет, коридорный сумрак, другое — солнечные лучи.

— Когда мы выйдем, прикрой глаза ладонью. Потом отнимай ее от глаз по чуть-чуть. Если почувствуешь резь или боль, сразу закрывай глаза. Все понял?

Они вышли во дворик, и солнце обрушилось на Конана ливнем раскаленных стрел. Подошли к знакомой калитке, через которую вводили и выводили пленников. Везунчик так и держал ладонь козырьком над глазами.

— Там, за стенкой, наши клетки, — показал Конан и вытер пот со лба. — Теперь ты веди. Веди к колодцу.

Везунчик закрыл глаза. Он помнил дорогу только ушами и ногами. Сейчас зрение мешало ему. Вор постоял, сосредоточился и уверенно двинулся вдоль невысокой стены, отделяющей клеточный городок от остального мира. Конан, опять превратившись в ведомого, шел позади.

Щурясь от солнца, варвар смотрел на жилистую шею вора и клочковатую поросль на его голове. «Похоже на то, что и он может оказаться моим сродственником. Теперь я у него должен украсть самое ценное? И что это будет? Даденный мною же кинжал? Старые судимости? Зарытый где-то клад? Что у этих нищих может быть ценного? Кром, помоги...»

Они повернули за угол, и в оглушительном сиянии дня Конан увидел колодец. Везунчик — пока нет, он двигался по памяти, на ощупь. Ему придется долго привыкать пользоваться одновременно ушами и глазами.

У колодезного сруба Везунчик вновь поднес руку к глазам, открыл веки. И постепенно стал отводить ладонь от лица.

— Не смотри на солнце — это такой яркий желтый шар наверху... — предупредил киммериец. — Хотя откуда тебе знать, что такое «желтый»... — Во рту вдруг пересохло. Захотелось забраться в колодец и окунуться в ледяную воду.

На солнце Везунчик не смотрел, но увидел простершийся над головой голубой океан в белых пенистых клочках.

— Эт-то еще что такое?..

— Небо, — объяснил варвар. — Тяни на себя веревку, не стой.

— Я вырву «богам» их гнилогнои, — помолчав и не отводя взора от бездонной синевы над головой, тихо пообещал вор...

...Для варвара, уроженца горной страны Киммерии, вскарабкаться по такой стене было не просто легко, а легко до удовольствия. И удовольствие было бы вдесятеро большим, если бы не палящий зной. А ведь еще не полдень. Да, денек обещает быть жарким, во всем смыслах...

Прежде чем оседлать гребень, Конан сторожко огляделся, то и дело утирая пот с лица. Солнце жарило как горн кузнеца. «Что ж такое, не заболел ли я? — с беспокойством подумал северянин. — По ночам в клетке было прохладно, неужели продуло?..»