Месть черного паука

– Послушайте, - опешил Ляпунов, - что вы за глупости говорите?

– Конечно, - согласился мужчина, остановившийся перед сценой прямо напротив кандидата, - одни вы умные, а мы все тут дураки сидим. Мы тут все дураки!
– он заговорил подчеркнуто громко, почти заорал.
– А мы не дураки! Мы все знаем! И про вас и про остальных! Вот ты был хирургом в детской больнице. А сколько детей зарезал, ответь?

– Я... да как вы смеете!
– кандидат не выдержал.

– А ты мне рот не затыкай!
– взорвался мужчина. Назревал скандал, и завклубом через дверь за сценой поспешил в фойе разыскивать участкового. Тот должен был обеспечивать порядок на мероприятии. А мужчина, по-прежнему стоя спиной к залу, вскинул руки и закричал: - Я все равно скажу! Тридцать шесть детей ты зарезал! Сыночка моего!

– Он всхлипнул.
– Кишечник неправильно сшил, а он два дня помирал, мучился... А!

Мужчина безнадежно опустил руки и, размазывая слезы, бросился вон из зала. В наступившей тишине отчетливо раздавался стук его каблуков. Он проскользнул в двери мимо недоуменно озирающегося участкового милиционера и выскочил на улицу.

– Ой, да кто же это?
– запереговаривались потрясенные женщины, заохали.

Но кто из жителей Изолятора оказался этим несчастным отцом, узнать не удалось. К сцене он прошел быстро и не оглядываясь, стоял спиной ко всем, а уходил, закрывая руками лицо. Все слова Ляпунова в свое оправдание сейчас не смогли бы перевесить и одной мужской слезы. На самого популярного кандидата смотрели, как на врага.

И чем сильней божился доктор Ляпунов, что никогда в его больнице не было такой смертности, что он специалист высшей квалификации, чем яростней заступались за него сопровождающие доверенные лица, тем меньше им верили. Если ни в чем не виноват, то чего же так зло оправдывается? Мужик-то, зря что ли заплакал? Да и не особенно люди и слушали. Половина зала тут же вспомнила разные обиды на врачей и всякие жуткие больничные истории, принялась их рассказывать своим соседям. Некоторые просто вставали и уходили. Народ потек за двери. Собрание можно было считать законченным.

Подождав минут десять и убедившись, что зал скоро совершенно опустеет, ушли два последних члена провокаторской команды Горелова. Операция удалась на славу, и им не пришлось проявлять свой артистический талант. В сотне метров от клуба их ожидал скромный "жигуленок". "Несчастный отец" дремал на заднем сиденье. На передних травили анекдоты ещё двое. Можно было ехать на доклад в штаб.

* * *

Странно, но круглосуточный пропуск в хирургическое отделение Славке выдали без вопросов. Он только заикнулся, что вчера обещали, как тут же получил бумажку с печатью, где торопливым докторским почерком было обозначено: "Водянкин". Поскольку у входа на больничную лестницу топтался охранник в камуфляже, Славка опасался, что у него могут спросить документ, подтверждающий личность, но охранник глядел только на печать и подпись врача.

Белый халат Славка купил по пути в магазине "Рабочая одежда". Там продавали только комплектом - халат и шапочка. Судя по несколько непривычному расположению карманов, эта спецодежда предназначалась для медиков, причем иностранных. Славка обрядился в неё ещё на лестнице и в отделение явился, словно настоящий доктор. Медсестра в коридоре даже бросила на него тревожный взгляд, но по каким-то неуловимым приметам сразу опознала постороннего и выразила неудовольствие. Славка успокоил её, показав пропуск. Медсестра сразу смягчилась и сказала:

– Там у неё из милиции сидят. Просили никого не впускать. Вы пока побудьте в коридоре.

Дверь палаты плотно не закрывалась, и Славка заглянул в щель. Виолетты он не увидел. Ее закрывали спины двух мужчин в наброшенных на плечи белых халатах. Усевшись в коридоре на диванчик у стены под окном, Славка достал из объемистой сумки потрепанный сборник рассказов Шукшина и принялся за чтение. Это была одна из трех книг, обнаруженных им в квартире бабы Веры и, на его взгляд, вполне годилась для больных и выздоравливающих. Две другие "Кто виноват?" Герцена и "Что делать?" Чернышевского, - он, несмотря на всю актуальность названий, не рискнул предложить девушке.

Спустя полчаса милиционеры в штатском вышли из палаты. Славка поверх книжки бросил на них быстрый взгляд, стараясь на всякий случай запомнить лица. Только убедившись, что они покинули отделение, просочился в палату. Одна из четырех кроватей была застелена одеялом. На двух лежали старушка с забинтованной головой и лицом, разрисованным зеленкой, и девчушка с сердитыми глазами. На Славкино приветствие они не отреагировали. Бледная Виолетта улыбнулась:

– А, муженек явился! Чего расскажешь?

– Как самочувствие?
– Славка расстегнул сумку и аккуратно извлек букет крепконогих голландских гвоздик.

– Спасибо, паршиво. А ты, оказывается, транжир и мот.
– Она покосилась на букет.
– Небось дурных денег стоит.

– Нормально, - пожал плечами Славка, - розы дороже. Да и деньги не последние.

Он осторожно положил букет на тумбочку. Заскрипела соседняя кровать, сердитая девушка в длинной белой рубахе вылезала из-под одеяла. Славка стыдливо отвернулся. Принялся выкладывать пакеты с фруктами, банки с соками, конфеты, печенье.

– Совсем с ума сошел!
– возмутилась Виолетта.
– Забирай сейчас же. Мне наши ребята полную тумбочку набили, да ты еще!

Внутри тумбочки и вправду лежали какие-то зеленые яблоки и стояла сиротливая бутылка минералки. Славка тут же наполнил тумбочку доверху и удовлетворенно сказал:

– Вот теперь полная. Муж я тебе иль не муж?

– А мы с тобой в разводе, - хладнокровно парировала Виолетта, - забыл?

– В таком случае забери свои вещи.

И Славка продолжил потрошить объемистую сумку. Мыло, зубная щетка и паста, зеркало, расческа - мелочи, без которых жизнь женщины просто невыносима. Появилась сердитая девушка. Поставила на тумбочку молочную бутылку, наполовину налитую водой, с трудом протолкала в горлышко пучок толстых гвоздичных стеблей. Расправила букет и так же молча вышла из палаты.

– Чего это она такая суровая?
– спросил Славка.

– Муж ножом пырнул, приревновал к фонарному столбу. Вот вы какие, мужья-то.

– Ревнуем, значит, любим, - назидательным тоном заметил Славка.

– Поросенка, когда откармливают, тоже любят. И тоже режут, только без всяких ссылок на ревность, из чистой корысти. Ревнивый - значит, дурак или подлец. Да ещё с комплексом неполноценности.

– Сразу уж и с комплексом, - обиделся Славка, почему-то принявший сказанное на свой счет.

– Конечно, - утвердительно кивнула Виолетта, - как же, от такого красавца писаного баба отворачивается! Еще вчера вопил, что даром не нужна, а сегодня кухонным ножиком в живот тычет, хоть там его собственный ребенок сидит. Почувствовал себя неполноценным, решил поправить. Куда уж проще! Привыкли женщину в грош не ставить, дикари.

– А на меня-то что кидаться?
– Славка улыбнулся.
– Я женщин в живот не тычу. Тем более ножом.

– Да кто тебя знает, чем и куда...
– она оборвала ехидную фразу. Дурак не понимает, что он не нужен. Подлец не хочет понимать. Ревность означает отсутствие гордости и самоуважения. Уйди с высоко поднятой головой, а не унижайся, как плебей, не валяйся в ногах и не кидайся с кулаками.