Месть фортуны. Дочь пахана

— Отвалите от меня! — вывернулась из рук Шакала и, подойдя к столу, высыпала из сумки все содержимое. Потом достала из карманов часы и портсигар, браслет и кресты.

— Вот так надо хилять в дело! — оглядела изумленных стремачей и тут же получила кулаком в ухо, отлетела к ведру с водой, опрокинула его. Подскочила, сцепив зубы к пахану:

— Кончай махаться, Шакал! Я и сама, без тебя продышу! Одна фартовать стану. Слиняю из твоей шоблы! — говорила хрипло, выплескивая вперемешку обиды и угрозы, у Шакала сорвалось невольное:

— Линяй с глаз, падлюка! Я тебе хавальник живо заткну! Кикимора облезлая! Ишь, пасть раззявила, гнида! — развернул Задрыгу и пинком вбил в свою комнату, закрыл на ключ.

— Зря лютуешь, Шакал! У Задрыги свой гонор созрел! Нашенский — фартовый! Не сдышалась, что двоих стремачей ожмурили. Свой кентель подставила. Рискнула и доказала, что стремачи не законники! Вон она! Зелень! А сумела провернуть дело! Одна! Сама! Твоя кровь! — вступился Пижон. И Шакал смолчал. Подошел к столу, с интересом разглядывал монеты. Их было много, больше двухсот. Были и золотые рубли — царские, серебряные, свои и заграничные. Старые, позеленевшие. Шакал не мог оторвать от них глаз.

— Похавать дайте! — долетело до его слуха. Он выпустил Капку, велев Глыбе накормить Задрыгу.

Капка не столько ела, сколько слушала, о чем говорит малина:

— Темнить Медведю — без понту! И все ж, не допрет до меня, как это могло случиться? Ведь не один линял! В волжанке, кроме маэстро, кодла законников хиляла.

— Всех замокрили! До единого!

— Быть не может!

— Чего там! С вертолета! Трехал фартовый, средь дня, средь дороги их размокрили лягавые! Ботали падлы в матюкальник из вертолета! Кенты их на третий этаж послали. Не поехали, куда им велели. Те и застопорили! Колеса пробили Кенты врассыпную. Их из автоматов! Маэстро в машине был. Уже «на пушку» взятый. Сам себя, иль мусора, теперь пронюхай!

— А вертолет и лягавые откуда? Чьи?

— Ботают, что из Ростова! Вроде как тот мент — кореш Седого!

— Не может быть! Седой смотался! Я сам видел! — забылся Боцман.,

— Седой смотался! А лягавый его и теперь в Ростове!

— Не Седой же высветил маэстро! Он и сам не допер бы, когда тот в Одессу свалит!

— Пришить его не дал! Дышать оставил! — Вот за что фартовые теперь Седого шмонают всюду. Коли надыбают, притянут на разборку!

— Сколько ж кентов загробили?

— Трехают, что вместе с маэстро — шестеро откинулись

— Мать твою! Самых файных замокрили!

— Туфта! Маэстро не пальцем делан! Вякал, ночами ехать будет. Днями — кемарить на фартовых хазах! Напутал кент. Пристопорим с неделю, — вмешался Шакал.

— Не один он это ботал. Уже третий! Такое не путают, пахан, — задумчиво перебил Пижон.

— Для нас это хреново! Навары оттяпать могут. Вернуть прежних законников сюда. Слово за них трехнуть. И тогда нам опять в Брянск. А там, как дышать! Гнилое место. Захолустье и нищета! Одна голь! На всю деревню, как из помойки, стольника не наскребешь! — досадливо сплюнул Шакал.

— А мы не смоемся отсюда! Надо будет, коль припрет, своих прижмем, чтоб потеснились, — оскалился Таранка.

— Нам без понту срываться отсюда, да еще теперь — к зиме, когда колотун всех мудаков по хазам держит. Да и навары здешние — жирные. Вон антиквара тряхнули! И глянь! В общаке, будто банк накрыли! — радовался Глыба.

— Вчера фартовые намекали, что лыжи вострить отсюда нам придется. Коль сами не слиняем — подмогнут. Обещали… Я тоже им… Ну, вроде заглохли. Надолго ли? — сказал пахан.

— Да хавай ты! Не крутись! — разозлился Шакал на Задрыгу, слушавшую всех, крутившуюся то в одну, то в другую сторону.

— Если все верняк, Седого убрать придется. Нам или другой малине, но не спустит ему сход подлянку. И за маэстро душу вытряхнут. Жаль, что на его клешне наша метка, — сказал Боцман

— Не клешню, кентель у него оторвут, — рассмеялся Хлыщ и добавил:

— А кто пронюхал, что ростовские лягавые расписали всех?

— Законники двух мусоров замокрили по дороге. С того и заварился кипеж.

— При чем Седой?

— Его лягавый в вертолете был! Паханил мусорами. Видно, многому Седой научил. Сам бы не допер, как путать законников.

— Тем виноват Седой, что лягавый дышит. А ведь я перо в фартового кидал. Мента не враз приметил, — сознался Шакал и ухмыльнулся:

— Лягавого убрать не сложно. А Седой голым в клешни не дастся. Сам был стопорягой! Он умеет колганы без резьбы откручивать. Его учить не надо. Скольких ожмурил! За себя постоять сумеет!

— Уж не ссышь ли ты его — Шакал? — рассмеялся Боцман в лицо пахану. Тот побледнел. Шагнул к законнику.

— Чего кипишь? Ты не на меня, на Седого слабак! — смеялся Боцман.

Шакал врезал кулаком в мясистый подбородок Боцмана:

— Не прикипайся, падла! Не дергайся. Не то пожалеть тебя, станет некому.

Задрыга тут же воспользовалась случаем, вогнала стрелу в плечо Боцмана, тот озверело за нею вдогонку бросился. Капка под стол влетела, фартовый сунулся следом, все банки, бутылки, тарелки, на его голове и плечах оказались:

— Пахан! Угомони ее! — взмолился Боцман, костыляя Капку матом. Та его за ногу к столу привязала. Хотел шагнуть Боцман и носом пол пропахал. Кенты хохочут, вытаскивают Задрыгу из-под стола, загораживают от фартового. Тот свирепеет.

— Кончайте дергаться! — прикрикнул Шакал на обоих. И добавил:

— Она дура, потому что зелень пока! А у тебя и под старость в колгане кроме гавна ничего не заведется… Приморись, мудак! Отвали от Задрыги!

Капка слушала Пижона. Тот рассказывал, как он сегодня трехал с ленинградскими законниками.

— У всех свое! Чего он сопли распускает, что фартовать невмоготу? Что фрайера «пушки» заимели, собак в хазах держат. Так всегда было. Зато они тут дышат! Город — громила! Тут хазы хоть каждый день меняй. Закадри почтальонов, они за стольник о своих участках все вякнут. И о собаках, и хозяевах. Кто как и чем дышит. Зачем самим нарываться вслепую? А как мы фартуем? — перебил Пижона пахан и велел Задрыге рассказать, как она с барбосом сумела сладить?

— Приморила на удавке, потом пузо ему распустила. Но тяжелый гад. И сильный. Но у меня злости было больше, чем у него. Потому и одолела, — созналась Капка.