Месть ласточек. Деревенские рассказы
Шрифт:
– Ну, у халадильник на…
Всё ясно, так и сделали, поставили «в», и молоко успешно доехало до Питера.
Не припомню, чтобы Серёга обращался к кому-нибудь по имени или ещё как. Нет, у него всего одно обращение: «ты». Да ему и не надо, больше двух человек одновременно он видит только у автолавки.
Вообще Сергей довольно интересная личность. Он кормит себя и мать, которая уже лет десять как не встаёт. Вне зависимости от погоды, при температуре выше нуля одевается всегда в одну и ту же одежду – камуфляжные штаны, какая-то неопределённого цвета рубаха и плотная матерчатая грязно-коричневая курточка. Только в самую жару он может её скинуть, да и то, если мешает косить. Но к приезду автолавки Серёга обязательно приоденется, можно сказать, на нём парадный костюм с тщательно подобранными аксессуарами – брючки поприличнее и сшитые из одного материала в еле заметную клеточку куртка, кепка и авоська. Правда, штаны всё так же будут заправлены в резиновые сапоги. Выход к автомагазину для него равносилен поездке в город, там ведь он бывает только в исключительных случаях, коровы не отпускают. Серёга продаёт молоко своих двух бурёнок, ещё и бычков держит иногда, тем и живёт, У матери пенсия маленькая, но прибавка к доходу от молока существенная.
У другого соседа, Вити, пытался я купить косу, у него в хозяйстве их почти десяток имелся. Раньше много косарей было в семье, все, кто приезжали из города, помогали косить, для каждого – своя коса, а нынче ему столько инструментов ни к чему. Вот я и подошёл к Вите с просьбой, продай, мол, одну косу, а то на рынке неизвестно что купишь. Витя не то чтобы ломался, продавать не хотел, а не знал, как ему поступить. Денег от меня он никогда не брал. Я мог придти за пучком свежего лука, тогда, выдав мне в десять раз больше, чем просил, они с женой ещё добавляли: «а когда надо, вон оттуда сам рви». Поэтому я и обращался к ним только в крайнем случае, неудобно всё же. Вот и с косой Витя подумал, что сейчас буду ему купюры совать, но я представлял себе его реакцию, посему на деньгах не настаивал, а на следующий день привёз из города большущий торт с ягодками. Витины внуки уплели его за один день. Такой вот у нас натуральный обмен бывает. Потом Витя ещё учил меня косить, не потому что обучение входило в стоимость торта. Нет, чисто по-свойски, заодно и скосил процентов восемьдесят нашей травы.
Народ в Попадьино считает нас хоть и городскими, но всё-таки соседями, нашему приезду довольны – всё ж больше людей. Покойная баба Галя всегда нас напутствовала при отъезде в Питер: «Когда в следующий раз приедете? Приезжайте, не забывайте!» Раз мы соседи, то соседям надо помогать. Даже Кравченки, которых здесь недолюбливают, способны на бескорыстные поступки. Отец с сыном однажды нам ставни новые повесили – мне одному было никак. Денег не взяли. А случается, что чуть ли не всем людом выходим на общие дела – купальные мостки починить или сжечь срубленные подряжёнными мною работниками кусты перед озером. Рядом есть деревня побольше, там за пятьдесят домов, и подход у народа уже другой, мы для них просто чужие, из Питера понаехавшие, на которых не грех и деньгу зашибить. Подход вполне понятный и разумный, мы не в обиде, платим, сколько скажут.
Жизнь в нашей деревне размеренная, неторопливая. К этому располагает природа: внизу тихо ласкает берег озёрная вода, больших волн там не бывает никогда, иногда плеснёт разыгравшаяся рыбина, вокруг стеной стоят смешанные леса, вековые ели в них соседствуют с молодыми берёзками. В лесах тишина, только на сильном ветру шумят, колышатся берёзы и клёны, трещат ветками ёлки. Из чащи порой выходят заблудившиеся косули. Прошлым летом одна такая красотка пробежала по дороге через давно проснувшуюся деревню. С южной и восточной сторон приткнулись к домам два небольших поля, там ищут свою добычу хищные птицы, они долго парят в высоте, а потом камнем падают вниз.
Озеро под горкой – ещё одно место охоты, только за рыбой, её ловят чайки. Утки тоже кормятся в воде. С виду они совершенно спокойно проводят время на поверхности водной глади, совсем как любители плавания, отдыхающие на курорте, но вдруг следует резкий нырок, и уточка появляется из воды уже в отдалении, метрах в двадцати. Всё время крейсирования она напряжённо искала в воде свою жертву и, наверное, её настигла. Поохотившись, утки парами взлетают с разгона и, обязательно сделав крутой разворот, совсем как пара истребителей, уходят на другое озеро. А у нас продолжается медленное течение времени – слышно, как трава растёт.
И люди участвуют в жизни природы, подстраиваясь под неё, принимают неспешный этот ритм. Тут торопятся только сено ворошить летом, пока его не вымочил очередной дождь, да и то, если лето мокрое. Утро начинается раньше всех у Серёги и у Кравченко, коров доить надо, потом скот выгоняют на поле: Сергей – рядышком со своим участком, а младший Кравченко ведёт коров далеко, почти за километр, там их колхозный пай. Потом начинается шевеление и в других домах – воды наносить, еду приготовить, в огороде покопаться, а нет особых дел, так можно дрова поколоть – они в хозяйстве никогда лишними не бывают. Сосед Витя унаследовал в прошлом году дом мачехи своей жены, Тамарки, как звала её Витина супруга, ухаживавшая за ней до последнего. Всё прошлое лето Витя занимался тем домом – гнилые венцы менял, полы перестилал, в основном один, у зятьёв работа. Потрудится, посидит – покурит. Если подойдёшь к нему, то и поговорит с удовольствием. В деревне развлечений мало, поэтому общается народ друг с другом по любому поводу и без повода. Нельзя просто придти и попросить спички, нужно человеку внимание уделить, обменяться десятком фраз, зачастую ничего не значащих. Тем для разговора хватает – погода, урожай картошки, сена, ягод лесных, рыбалка, а то и просто:
–Ну как?
– «Да никак!» – и так далее.
Людей в Попадьино почти не осталось, поэтому только летом с приездом дачников появляется возможность зацепиться с кем-нибудь за язык прямо на улице. А когда раз в неделю приезжает автолавка – белый ГАЗ с фургоном, то покупатели пользуются случаем, чтобы обсудить все возможные события и проблемы. Получается своего рода импровизированный сельский клуб, в котором водитель (он же продавец) магазина играет роль первой скрипки.
А ведь многие считают, что единственной формой социальной жизни в наших деревнях остаётся старое «сообразим на троих». В Попадьино живет слишком мало народа, чтобы делать далеко идущие выводы, но пьянство здесь, как явление, можно сказать, изжито. Сильно пьющих людей тут нет, хотя раньше, особенно в девяностые, когда колхоз развалился, и работы не стало, алкоголиков хватало, но все они быстро переселились на погост, заливали внутрь что попало. Одни пили, другие похмелялись, некоторые иногда трезвели и завидовали пьяным, а те хмелели всё больше. Упасть и лечь можно было
где угодно, главное, чтоб не зимой. Вот картинка из былой жизни Попадьино: лежит под ясенем у нашего нынешнего дома хорошенько набравшийся, несмотря на ранний час, Сашка Ворон и лёжа на гармошке играет, а тут другой Сашка, Голубев или Монах, по отцовскому прозвищу, домой топает. Завидно Монаху, он-то сам трезвый, на бутылку ещё не заработал и никто не налил, а приятель один веселится да под деревом отдыхает, ну, так хоть мораль ему прочитать: «Вот напился и лежит дурак-дураком!» Теперь уже ни того, ни другого нет на этом свете. Доживший до наших дней народ или вообще не пьёт, или не злоупотребляет, во всяком случае, по российским меркам. Коллективные посиделки с крепкими напитками устраиваем только мы, дачники, причём желательно со своим самогоном или настойкой, тут у каждого имеются личные достижения. А что касается остальных, то выпить и закусить деревня собирается лишь на очередных похоронах.Два года назад казалось, что население Попадьино стало, наконец, расти. Сюда переехала на жительство пара горожан – Сергей (уже второй с таким именем в деревне) и Алиса. Оба – люди творческие, Серёжа делал бижутерию с полудрагоценными камнями, Алиса, художник по своему харьковскому образованию, ему помогала. Они устали от постоянного стресса в городе и искали тишины и спокойствия. Договорились о покупке пустующего дома и переехали со всеми вещами. Первое время им нравилось – у нас есть всё, что нужно для душевного отдохновения – тёмные леса и волнистые, изрезанные холмами, поля, спокойные озёра, пение лесных пташек, стрёкот кузнечиков вечерами. Алиса ждала ребёнка, он и родился в конце зимы, первое такое событие в нашей деревне лет за тридцать пять, а то и за сорок. Всё настраивало на оптимистическую волну – новая семья в Попадьино, значит, деревня не вымирает. Только с наступлением холодов восприятие жизни здесь меняется, замирает природа, замирают люди, они реже выходят на улицу, то холодно, то надобности нет. За окном грязь и слякоть или мороз трескучий – не погуляешь особо, а красивые зимние дни в последние годы природа редко дарит нашей земле. Даже выехать в райцентр не всегда возможно – надо самим снег разгребать на последнем куске дороги к дому, немного – метров семьдесят, но работа тяжёлая. Хорошо, избу к зиме ребята отлично подготовили – дрова в достатке, печь вторую поставили, бойлер для горячей воды. Но скучно в зимнем плену сидеть, заходит иногда Серёга-молочник, посидит, чаю попьёт, скажет несколько обрывочных фраз, и весь разговор. К тому же сделка по покупке дома затянулась на неопределённое время, документы на землю оказались не в порядке, переделывание их сулило длительную тяжбу. В итоге, пожив меньше года в Попадьино и родив симпатичную девочку, Сергей и Алиса уехали, оставив хозяйке дома все неотъемлемые улучшения, а нам – приятные воспоминания о добрых соседях. Купили квартиру в трёхэтажном доме в другой деревне и в другой области. Так провалилась демографическая программа деревни Попадьино.
Люди в деревне потихоньку умирают, четыре свежих могилы на кладбище за последние два года. Осталось только шесть постоянных жителей в трёх домах, в остальные летом обычно приезжают дачники. Кто-то появляется на несколько недель, кто-то, как мы, живёт здесь в тёплый сезон месяца два с половиной, дольше всех, с мая по октябрь, задерживаются Люба с Володей. Они уже на пенсии, дети давно выросли, в городе ничто не держит, а тут, в Попадьино, свежий воздух и свои овощи из огорода. Люба ведёт домашнее хозяйство, выращивает огурцы, кабачки, картошку, нам приносит время от времени дары своего хозяйства, Володя – мастер на все руки, занимается домом и постройками, всем тем, что требует приложения мужского труда, помогает Любе в огороде. Оба постоянно в делах и заботах. Но энергии много, прожив сезонов пять, переняли у местных промышленные способы вылова рыбы, и теперь недостатка в ней не знают. Каждый день часов в семь-восемь утра дружно идут они к своей лодке, сети и ловушки проверять. В деревне им нравится, старший сын с семьёй каждое лето тоже навещает их и включается в трудовой процесс.
Мы купили свой дом в один год с Любой и Володей. Заплатили стандартную цену, по которой в интернете висели десятки подобных объявлений в Псковской области. Правда, формально считавшаяся вдовой Сашки Монаха, последнего постоянного обитателя этого жилища, баба Галя продала его невельскому маклеру за смешные деньги – тысяч за пятнадцать, полторы коровы по местным меркам. «Так, бабка, дом же маленький, всего-то сорок метров, крыша худая, поправлять надо, веранда совсем развалилась!» – убеждал жулик. Галя и согласилась, выторговала ещё право продать на дрова никому ненужный уже хлев, а то, что место волшебное, на редкость красивое, с видом на озеро под горой, с высоким полем за водной гладью, за которым открываются ряды светло-зелёных лиственных деревьев вперемежку с тёмными елями, Галя не догадывалась. Её собственный дом, где она жила отдельно от спившегося мужа, выходит на озеро северной стороной, сделанной, как это часто бывает в деревнях, совершенно глухой, без единого окна – с севера зимой дует холодный ветер. Да и к чему ей эти природные красоты, она их просто не замечала. Родилась здесь, другого не видела, дальше районного центра не ездила.
Зато сейчас мы долго можем сидеть и, как учили древнекитайские философы полностью отдаваться «великой красоте бесконечности». А она во всём. Особенно в закатные часы, когда видишь, как к той многоцветно-зелёной массе деревьев за озером, постепенно снижаясь, медленно подплывает солнце, пересекая тоненькие ряды облаков, вытянутых вдоль линии горизонта. Оранжевый диск светила за считанные мгновения тонет в рядах далёких берёз и сосен, прорезая ярким светом неровные их ряды, и ещё долго отсвечивают солнечные лучи в редких полосках облаков, отчего те приобретают нежно-розовую окраску, переходящую по мере удаления от места падения солнца в красную, тёмно-красную, серую и, наконец, почти чёрную. Потом там, где исчезло солнце, начинает синеть ещё недавно такое оранжевое небо. И постепенно самый светлый, уменьшающийся в размерах, красно-розовый кусочек неба перемещается правее, ближе к северу. Но солнце ведь не уходит на север, возразят мне. Уходит, потому что, закатившись на западе, оно должно непременно взойти на востоке и длинные, загребущие лучи его ещё долго облизывают тянущийся к северу горизонт. В такие минуты начинаешь осознавать бесконечную вечность и по-иному ощущаешь жизнь и своё малюсенькое место в ней. Мой друг так выразил это: «В Попадьино у вас очень светлое место. ОЧЕНЬ. Я такие штуки очень чувствую. Как и наоборот. Здорово впитывать в себя солнце. Здорово просыпаться вместе с весной. Здорово просто быть… Иногда валяться и ощущать весь кайф БЫТИЯ!» По-моему, сказано очень верно.