Месть Невидимки

«Всё в норме. Работает, шельмец», – шутливо про себя отметил он, и только тут врубился, что смотрит не в сторону Инны, а на механизм. Это было какая-то чертовщина. Ведь он вёл отсчет, стараясь не отрывать от жены глаз. И вот тебе на! Отвлёкся.

– Мать твою! – невольно вырвалось у него.

Он отказывался верить своим глазам. Хотя кто-кто, а он был подготовлен к такой ситуации! Впрочем, подготовленность – понятие теоретическое, а реальность – нечто иное. Она искорёжит всякую теорию. Она сшибет с ног. Не успеешь вякнуть.

Профессор остолбенело уставился на пустую середину комнаты. Инны и след простыл.

«Та-а-к…», – протянул он вслух. И это значило, что прагматичный профессионализм взял вверх над, сковавшим его, столбняком…

Караев из заурядного ошарашенного человека стал снова обычным холодновато-отрешённым исследователем. Подошел к тому месту, где стояло жена. Раскинув в стороны руки, он минуты две крутился по комнате, тщательно ощупывая ее. Ничего одушевлённого. Никаких препятствий. Пустота. Потом, остановившись, Караев громко и внятно несколько раз произнёс:

– Инна, ты меня слышишь?.. Если слышишь – откликнись. Если ты там что-нибудь видишь – постарайся запомнить.

Чтобы убедиться, что жены нигде нет, профессор обошел всю квартиру.

– Ну, всё! – сказал он опять вслух. – Прошло двенадцать минут. Пора возвращаться.

И Караев решительно повернул регулятор в положение «выключено». То, что он увидел в следующее мгновение, его донельзя изумило. Он едва не прыснул смехом: его тучненькая Инна, вытянув руки, сидела на корточках и довольно резвенько передвигалась по кругу. И при всём при том ещё напевала.

Это был миг, от которого можно было бы грохнуться на пол и ржать до коликов в животе. Она таки и бухнулась. Правда, мягко. На пятую точку. И, сидя так, с неподдельным удивлением озиралась по сторонам.

– Как ты? – помогая подняться, полюбопытствовал он.

– А что? Что случилось? – с недоумением спросила она, стряхивая с подола пыль.

– Осторожно! – предупредил Караев. – Повредишь контур…

Инна стукнула себя по лбу:

–Ах, да! Совсем забыла.

А потом, срывающимся от восторга голосом, защебетала:

– Всё хорошо, Микуля! Ты даже не представляешь, как хорошо.

– Расскажи – представлю.

Профессор украдкой включил диктофон. И его сверхчувствительный микрофон почти минут двадцать голосом Инны, то спускающимся до шепота, то подпрыгивающим на высокие ноты, как оголодавший хищник, трепал индикатор записи. В глазах её стояли счастливые, светлые слезы.

– Я не ожидала такого, – заканчивая свой рассказ, сказала она. – Я хочу ещё…

Инна потянулась к контуру.

– Погоди! Тебе надо отдохнуть! – перехватив её руки, сказал он.

– Я нисколечко не устала, Микуленька, – взмолилась она.

– Может быть… Но ради Бога, пойми. У меня в руках новый материал. Как, по-твоему, его надо обработать?

– Надо, надо! – согласилась она. – А потом? Потом можно будет? – по-девчоночьи кокетливо выпрашивала она.

– Тогда и поговорим, – отрезал он и, рассмеявшись, добавил:

– У меня же другого кролика нет.

Последние слова мужа окончательно убедили её. И Инна, изображая паиньку, засеменила на кухню. А Караев прошёл к себе. Усевшись за стол, он помассировал затылок, закрыл глаза и, не двигаясь, просидел так минут пять. Он сосредотачивался. Он отряхивался от возбуждения, охватившего его, не меньше жены. Он знал, по опыту, эмоции для работы хуже похмелья. Наконец, глубоко вздохнув, и, придвинув к себе диктофон, профессор надавил на кнопку воспроизведения.

« – Я была дома… Представляешь?.. В том, где родилась. Это был дедушкин дом. Загородный. В город мы переехали, когда мне исполнилось одиннадцать… Я видела себя маленькой. Совсем крохотной.

– Что значит «крохотный?»

– Ну, лет пяти… Да, точно… Это был предновогодний день. В комнате пахло хвоей. От ёлки. Под ней стоял маленький Дед Мороз, на шапке которого, по красному канту, золотыми цифрами было написано 1960 год…

– Ты видела себя со стороны или была тем ребенком? С его сознанием и восприятием окружающего?

– Брось ты свои нелепые вопросы. Конечно же, была ребёнком и видела всё его глазами… Хотя… со стороны – тоже … Как бы наблюдала сама за собой…

Я себе очень нравилась… Я, оказывается, была такой зудовой пампушечкой. Такой прелестной кукляшкой… Ни за что не поверишь.

Да, я не сразу увидела ёлку. Я была в другой комнате и только-только проснулась. Видимо, в плохом настроении. Хныкала, звала маму… На мой зов пришла какая-то старая женщина. От неё пахло чем-то очень душистым. Не то корицей, не то ванилью. “Наша лапушка проснулась”, – кому-то крикнула она и протянула ко мне руки. Я, капризно взвизгнув, забарабанила ножонками по матрацу. “Маму хочу!” – потребовала я.

“Мама твоя в институт, на работу побежала”, – по-доброму, и влюблено, глядя на меня, говорила женщина.

В это время в комнату вошел папа. И я, вскочив на ножки, прыгнула к нему на руки…

Ой, какой он был молодой. Какой красавец. Какой горячий.

“Тетя Даша, – сказал он женщине, – ей холодно со сна. Да и дома прохладно… Оденьте её…”

Потом он понес меня на кухню, и эта старая женщина стала меня кормить. Папа усами щекотал мне открытую шейку на затылке, а та женщина отгоняла его: “Уйди … Ты мешаешь…”

– Почему ты её называешь “какая-то женщина”, “эта женщина”?

– Не знаю. Я её совсем не помню… Папа её называл тётей Дашей… Это сейчас я узнала… А кто она такая и была ли она в то время – не помню.

– Может, домработница? Или няня?

– Может быть… Не перебивай, пожалуйста, пока не забыла, что я видела… Папа понёс меня в комнату, где стояла роскошно разряженная ёлка.

«Завтра новый год, дочка, – говорил он, – и дедушка Мороз принес тебе ёлку. А ночью, когда ты будешь спать, он принесет и положит тебе под подушку подарки…»

«А я его увижу?» – спросила я.

«Нет. Ты будешь крепко-крепко спать».

Я сморщила носик.

«Я его тоже не видел, – успокаивал он. – И мама его никогда не видела… Тётя Даша, а ты с дедом Морозом когда-нибудь встречалась?»

«А как же! – отозвалась женщина. – Намедни. Я наказала ему, чтобы он обязательно пришёл к нашей Инночке и от меня принёс ей хороший подарок».

Потом папа хлопнул в ладоши, и ёлочка вспыхнула розовыми, зелёными и голубыми огоньками. Он поставил меня на ножки и, взяв за пальчики, стал вместе со мной кружится возле ёлки. И пел: «Зелена, зелена. Хлоп – царица зелена…» Пел и приседал. И я вместе с ним…