Месть обреченного
Шрифт:
Г р у з и н.
Сторожук, Сторожук… Кончим гада – и точка! Даю слово. Сторожук, эта вша, гнида чухонская, против меня прет? Все, заметано. Мы с тобой договорились. Только смотри, Жорж, сболтнешь кому лишнее… хехе… я с твоей задницы полос нарежу и псам скормлю… хе-хе… Понял?
Ж о р ж.
А как же… к-конечно… я всегда… сп-пасибо…
Г р у з и н.
И чтобы платил вовремя и сколько положено. А то знаю я вас, маланцев… хе-хе… еще те жучары, так и норовите нас в лапти обуть… хе-хе… Пойдем, обмоем наш договор. Скрепим по-мужски. У тебя пойло есть приличное?
Баранкин от возбуждения был красный, как вареный рак. Он метался по комнате, ероша рыжие волосы и мыча что-то нечленораздельное.
– Сядь! – наконец вызверился я. – Какая муха тебя укусила?
– Бр…ндо…Гр-зн! – Ну, Грузин – что из этого?
Я понял только последнее слово из его словесной абракадабры. – Все, Грузин приплыл! Ордер… у прокурора…
Баранкин опять понес что-то невразумительное:
– ОМОН… кр-нты…сегодня! Берем сегодня!
– Берем… кота, знаешь за что? Распетушился. Великий сыщик Баранкин, гроза мафии и прочая, проводит операцию по задержанию важного преступника. Прямой эфир, спецназовцы в масках, и только Баранкин в смокинге и при бабочке… Чушь собачья! Остынь и подумай.
Баранкин взвился, будто его ошпарили.
– О чем тут думать?! Действовать нужно, и как можно скорее!
– Не смешите нас жить, как говорят в Одессе. Этот материал – всего лишь первый камешек на могилу Грузина. Повременим, Слава, нам спешить некуда.
– Да ты… ты в своем уме?! Он ведь обещался прикончить Сторожука! Или ты мух ловил, пока работал видик?
– Это он по пьяни сболтнул, чтобы покрасоваться.
– Нет, я просто отказываюсь тебя понимать! Грузин – и ты сам это знаешь не хуже меня – слов на ветер не бросает. Сторожук – сотрудник милиции, и если… – Скажи еще – наш товарищ, соратник и брат, – перебил я его.
– Ну, не товарищ и не брат…
– Он сучара, каких поискать, отщепенец и продажная шкура. Тебе бы в плакальщицы податься, чтобы на похоронах разных подонков слезы крокодильи лить.
"Прости меня, Слава! Ну не могу я правду тебе сказать, хоть на куски меня режь!"
– Мы обязаны доложить! – упрямо гнул свою линию Баранкин.
– Кому?
– Руководству.
– Ты имеешь в виду Саенко?
– В первую очередь.
– А тебе Сандульского не жалко?
– А он-то при чем?
– Очень даже причем. Ты можешь дать гарантию, что Грузин не узнает о наших видеоматериалах?
– От кого? Я не думаю, что Саенко будет болтать об этом на всех перекрестках. Служебная тайна, он давал подписку. – Ладно, пусть Саенко мужик-кремень. Что, впрочем, пока неизвестно.
– Неизвестно… – как эхо повторил Славка.
– Но ведь он тоже, как и мы, должен сообщить о расследовании по инстанциям? А ордер на арест? Да пока мы с тобой не предъявим прокурору стодвадцатипроцентные доказательства по делу, он пальцем не шевельнет, чтобы подписать сию бумаженцию.
– Это точно.
– Можно подумать, что ему, а тем паче Саенко, неизвестно, кто таков Саша Грузин и с кем водит дружбу. А связаться с губернатором – себе дороже.
– И если так, то тогда…
– Вот именно! Грузин начнет
рубить "хвосты". И в первую голову пострадает безвинный Сандульский, которого мы просто обязаны охранять. Я дал слово, что он останется в стороне при любом раскладе."Ах, как красиво говоришь, Ведерников! Сукин ты сын! Неужели это ментовская форма сделала тебя отъявленным лжецом и циником? Можно подумать, что ты так сильно беспокоишься о судьбе Жоржа…"
– Но Сторожук… – Да хрен с ним! Ты лучше подумай о себе. – Что мне думать?
– Он выпутается, ему не впервой. А вот мы, случись утечка информации, будем себя чувствовать весьма бледно. Чтобы не сказать больше.
– Ты считаешь?..
– Да, я уверен. Нас пустят в расход при первой возможности. Не забывай, что Грузин наболтал о Шалычеве.
– Останется пленка… и другие материалы…
– Они просто исчезнут. Например, пожар в управлении, землетрясение, наводнение, или комета Галлея упадет на Землю.
– Ну, ты скажешь…
– Короче говоря, причин для отмазки у нашего начальства, случись что с материалами расследования, будет предостаточно, не сомневайся – большие деньги еще и не такие чудеса вытворяли. – Так что же нам тогда делать? В голосе Баранкина послышалось уныние вперемешку с отчаянием.
– Ждать. Затаиться и ждать.
– Чего ждать?
– Дальнейшего развития событий.
– Но мы не имеем на это права!
– Чисто по-человечески – да. С точки зрения оперативника – тем более. А если посмотреть взглядом современного человека – то почему и нет? – Это цинично! – Ну и пусть. – Ты не можешь так говорить!
– Может быть. Но я совершенно не имею желания сыграть в ящик, оказавшись между двух огней. Разве мы с тобой виноваты, что наше государство такое беззубое, что сотни преступников разных мастей гуляют на свободе, а тронуть их – кишка тонка? Ты уже забыл недавний суд? И сколько раз нам так плевали в лицо? И где те ребята, настоящие профи, что работали не на страх, а на совесть? Вот-вот, не пришлись ко двору.
– Теперь и у нас с тобой проблема – продолжать дальше лгать и изворачиваться, чтобы выжить, или уйти.
Баранкин сказал это с неожиданной злобой и омерзением.
– В нашей ситуации, Слава, лучше побыть пять минут жалким трусом, чем героическим мертвецом.
– И это говоришь ты, прошедший пекло Афгана?!
– Слушай, не заставляй меня отправить тебя подальше! И постарайся мне больше не напоминать об Афгане. Если ты считаешь, что на той войне я уцелел благодаря своей чрезмерной храбрости, то здорово ошибаешься. Я просто не лез туда, куда не нужно и куда меня не посылали. – Как я в тебе ошибался… Побледневший Баранкин, не глядя на меня, поспешил к выходу. – Все, закончили. Мне пора…
Я шел по городу словно по раскаленной сковороде. Глаза застилала багровая пелена, в душе бушевал пожар, а над головой плавилось полуденное солнце.
Хороший день, ничего не скажешь – сегодня я, по-моему, потерял друга. При всех своих недостатках Баранкин временами бывал прямой, как гвоздь.
И упрям – по-хорошему упрям – словно библейский осел.
Мне и самому не нравилось то, что я затеял. Но каким образом добраться до нашей мафиозной верхушки, подмявшей под себя все и вся?