Месть Ориона

– Не здесь, – прошептал я тихо.

– Позволь мне остаться и послушать, – умолял он. – Обещаю не говорить ни слова.

С неохотой я согласился; я знал, Политосу можно верить, – волновало меня его сердце. Старик был сказителем прирожденным… До мозга костей. Сумеет ли он смолчать, если в сердце его скрыта величайшая повесть, какой еще не знали люди, и только он может ее поведать толпе?

Я решил предоставить ему час, а мы с Еленой отправились бродить по лавкам. Она блаженствовала: ощупывала тонкие ткани, разглядывала расписные горшки, торговалась с лавочниками, а потом уходила, ничего не купив. Я пожимал плечами, но следовал за ней, раздумывая об угрозе, услышанной от Золотого бога в предрассветные часы.

«Он уничтожит меня, если сможет», – сказал я себе. Но он почему-то не осмелился показаться. Значит, другие творцы удерживают его от расправы или же я все еще нужен ему для чего-то?

«Или же, – промелькнула у меня несмелая мысль, – я обретаю силу, достаточную, чтобы защититься от него?»

Тут земля дрогнула. Собравшаяся на торговой площади толпа разразилась воплями. Горшки посыпались с полок и загремели, разбиваясь о землю. Мир словно бы покачнулся, поплыл – вызывая головокружение. А потом дрожь утихла, и наступила тишина. На какой-то миг все вокруг онемели. А потом зачирикала птица, люди снова заговорили с заметным облегчением, словно избавляясь от ужаса.

«Землетрясение… Типично для этих мест, – подумал я, – или же в этом следует видеть предупреждение, знак, поданный кем-нибудь из творцов, которых люди сего времени считают богами?»

Час почти прошел. Я заметил Политоса на другой стороне огромной рыночной площади, он стоял в толпе, собравшейся возле одного из сказителей. Худые ноги старика, казалось, были не толще палки, на которую он опирался.

– Орион.

Я взглянул на Елену. Она улыбалась мне, как понимающая мать невнимательному сыну.

– Ты не услышал ни единого слова.

– Извини, ум мой странствовал.

– Я сказала, что мы можем остаться здесь, в Эфесе. Это цивилизованное место, Орион. А на те сокровища, что мы привезли с собой, можно купить уютное поместье и великолепно жить в нем.

– А Египет?

Она вздохнула:

– Он слишком далеко. К тому же дорога оказалась куда труднее, чем я предполагала.

– Наверное, мы можем добраться до Египта на корабле, – предложил я. – Так быстрее и легче, чем по суше.

Но когда мы отправились к причалам, все мысли о морском путешествии у нас немедленно исчезли. В гавань входили шесть кораблей, и у каждого на парусе красовалась львиная голова.

– Менелай! – обомлела Елена.

– Или Агамемнон, – уточнил я. – В любом случае здесь нельзя оставаться. Они ищут тебя.

26

Той же ночью мы бежали из Эфеса, оставив хозяина постоялого двора весьма разочарованным: он рассчитывал, что мы погостим подольше.

Поднимаясь в горы и поворачивая на юг, я размышлял, не следовало ли нам обратиться к городскому совету за помощью. Но страх перед мощью войск ахейцев, только что разрушивших Трою, мог помешать эфесцам вступиться за нас. У города этого не имелось не только стен, но и настоящего войска, одна городская стража, поддерживающая порядок в районах, населенных простолюдинами. Неприкосновенностью город был обязан доброй воле соседей. Они не разрешат Елене остаться в городе, если Менелай и его брат Агамемнон потребуют выдать ее.

И мы снова отправились в путь, в дождь и холод, увозя с собой добычу из Трои. Странная компания: царица-беглянка, оставившая далекую Спарту, слепой сказитель, отряд наемных солдат, служивших погибшей империи, и отщепенец, вырванный из других времен.

Мы оказались в Милете. Здесь стены были крепкие и могучие, надежно защищавшие процветающий торговый город.

– Я бывал здесь однажды, – сказал мне Лукка, – когда великий царь Хаттусили прогневался на город и привел свое войско к его стенам; жители настолько испугались, что открыли ворота не сопротивляясь… Сдались на милость великого царя. Он проявил великодушие: казнил только городских начальников – тех, кто разгневал его, – а нам не позволил прикоснуться даже к куриному яйцу.

Мы закупили свежую провизию и коней, – большой город не скоро должен был встретиться на нашем пути. Мы намеревались углубиться в горы Тавра, [4] идти по равнинам Киликии, [5] а потом вдоль рубежей Митанни [6] вниз к сирийскому побережью.

Но звуки и запахи эгейского города слишком много значили для Политоса. Он подошел ко мне, когда мы начали разворачивать лагерь возле городских стен, и объявил, что не пойдет с нами дальше; слепец решил остаться в Милете.

4

горы на юге Турции

5

в древности область в Малой Азии (юг современной Центральной Турции)

6

государство в Северной Месопотамии XVI–XIII вв. до н. э.

– Здесь я могу рассказывать свои повести и зарабатывать тем свой хлеб, – объяснил он. – Я не хочу обременять тебя, мой господин Орион. Позволь провести мне свои последние дни, воспевая гибель Трои и доблестные деяния героев, совершенные возле ее стен.

– Но ты не можешь остаться один, – настаивал я. – У тебя нет никакого убежища. Как ты найдешь себе пропитание?

Он коснулся моего плеча – движением столь точным, как будто видел его.

– Разреши мне сесть в уголке рыночной площади и спеть им о Трое, – попросил он. – Я получу от них хлеб, вино и мягкую постель прежде, чем солнце спрячется за горизонтом.

– Ты действительно этого хочешь? – спросил я.

– Слишком долго я зависел от тебя, мой господин Орион. Пора самому заботиться о себе.

Он стоял передо мной в сером предутреннем свете, на его пустых глазницах белела чистая повязка, новая туника свисала с худых плеч. Тогда я узнал, что даже выжженные глаза умеют плакать… Как и мои.

Мы обнялись по-братски, и, не говоря более ни слова, он повернулся и медленно побрел к городским воротам, постукивая палкой перед собой.

Я отправил всех на дорогу, уходившую от берега, и сказал, что присоединюсь к ним позже. Выждав полдня, я вошел в город и отправился к рыночной площади. Скрестив ноги, Политос восседал в центре огромной толпы, к ней то и дело присоединялись новые слушатели; он жестикулировал, а скрипучий голос неторопливо произносил:

– И тогда могучий Ахиллес вознес молитву своей матери, Фетиде среброногой: «Матушка, мне отпущена столь короткая жизнь, что бессмертный Зевс-громовержец наградил меня вечной славой…»