Месть по-французски

— Мне бы тоже хотелось так жить, — грустно сказала Эллен, снова глотнув восхитительного бренди, и подняла руки к волосам. Она уже успела вытащить из них несколько шпилек, надо их совсем распустить, пусть сохнут. В конце концов, кроме Тони, здесь никого нет, а ему все равно. — Ты не возражаешь?

— Против чего?

— Чтобы я волосы распустила.

Ей было довольно трудно это сделать одной рукой, но вторая была занята фляжкой. Бинни так стянула ей волосы, что у нее целый день болела голова. Еще одна шпилька — и локоны шелковым каскадом рассыпались по ее плечам.

— Нисколько, — вежливо сказал Тони. — А куда ты положила шпильки?

— На кровать.

— Вот этого я боюсь! Наверное, мисс Биннерстон что-нибудь нашептала на них. Если я забудусь во сне и начну себя плохо вести, они оживут и набросятся на меня.

Эллен хихикнула:

— Сомневаюсь.

— В чем сомневаешься?

— И в том, что ты будешь плохо себя вести, и в том, что они оживут. С тобой я в полной безопасности, — сказала она со счастливой улыбкой и легла, все еще сжимая в руке фляжку.

Тони встал и подошел к ней, глядя на нее сверху вниз. Ей было не видно выражение его лица, но она его достаточно хорошо представляла: терпеливое, по-отцовски снисходительное.

— С тебя хватит, — сказал он, отбирая у нее фляжку. — Никогда не видел, чтобы кто-то пьянел так быстро.

Эллен хихикнула:

— Господи, как стыдно!

— Ну-ну, не притворяйся, — пробормотал Тони, встав на колени. — По-моему, ты абсолютно, совершенно бесстыдна.

«Это все бренди», — решила Эллен. Ей теперь было видно его лицо. Оно отнюдь не выражало отцовские чувства. Он смотрел на нее по-мужски властно, совершенно не походя на респектабельного джентльмена.

— Я сплю, — пробормотала она. — Не буди меня, когда ляжешь.

Тони молча разглядывал ее. Она крепко спала, дыхание ее было бесшумным, губы приоткрыты, великолепные ресницы подчеркивают белизну кожи. Тони знал, что на них в отличие от ресниц Карлотты Дивайн нет ни грамма краски. Она, его Эллен, была элементарно пьяна и спала, совершенно не беспокоясь о том, что может учинить с ней этот коленопреклоненный респектабельный джентльмен…

«Как долго она проспит?» — подумал Тони. Он встал и одним глотком осушил фляжку, ни капельки не пожалев о том, что в ней осталось так мало. В конце концов, он хотел познать вкус Эллен, а не бренди! Однако с этим, видимо, придется подождать.

Тони раздул огонь, и в комнате стало совсем тепло. Он не без труда стащил с себя камзол и развязал шейный платок. Когда он лег рядом с Эллен, она даже не шевельнулась.

Тони долго лежал не двигаясь и испытывал примерно то же, что испытывает голодный на праздничной трапезе, не зная, за какое блюдо ему вначале приняться. В конце концов он решил, что пусть им станут ее локоны, и пропустил сквозь пальцы одну мягкую роскошную прядь. Эллен, наверное, даже не представляет, как хороши ее волосы, иначе она бы не закручивала их в пучок.

Ему хотелось впивать ее в себя, дышать ею; хотелось заключить ее в объятия — и в сердце. Он хотел стать с ней единым целым.

Тони слегка коснулся ее губ своими. Эллен удовлетворенно вздохнула и пододвинулась поближе к нему. Он вновь поцеловал ее, уже более долгим поцелуем, а когда отстранился, она сонно запротестовала.

Какое-то время Тони не двигался. Он всегда считал, что у каждого мужчины должен быть определенный кодекс чести, и всю жизнь неукоснительно следовал ему. А сейчас с этим кодексом происходило что-то не то.

Скорее всего, на нем сказывается пагубное влияние Николаса Блэкторна. Он тут, на этой кровати, наверняка упражнялся с приятельницей Эллен, и над ней до сих пор витает запах греха.

Однако в глубине души Тони сознавал, что Николас Блэкторн тут ни при чем, а все дело в его неразумной слабости к женщине, лежащей рядом с ним. Почему-то она стала для него важнее всего в мире. Тут смешалось все: и его безрассудная страсть к ней, и другие, более подвластные разуму чувства. Он, конечно, мог бы сорвать с нее одежды и проникнуть в ее тело, прежде чем она сообразила бы, что с ней проделывает добрый старый Тони. Но если это и решало какие-то проблемы, то мгновенно создавало и новые.

«Хорошо, — решил он. — Тогда только еще один поцелуй». Тони прижал губы к ее губам и положил руку ей на грудь. На сей раз застонал он. Ее груди, мягкой и круглой, было так удобно в его руке; сосок напрягся под его осторожными пальцами. Рот Эллен приоткрылся, его язык проник туда, и он поцеловал ее так страстно и жадно, как не целовал до этого ни одну женщину.

Когда Тони оторвался от ее губ, он тяжело дышал, ему стоило огромных усилий сдерживать себя. Эллен вдруг открыла глаза и удивленно посмотрела на него. Затем улыбнулась медленной, чувственной улыбкой и, подняв руку, дотронулась до его еще влажного от ее губ рта.

А потом… Потом она откинулась на подушку, закрыла глаза и захрапела.

Тони стало смешно. Как неромантично ведет себя его любимая, как бесчестен он сам, в какую заваруху они умудрились попасть! Ладно, если они завтра найдут Жаклин — а он не сомневался, что так и будет, — им ничего не останется, как на следующий день отправиться в Эйнслей-Холл.

Он сел на кровати рядом с ней и уставился в камин, стараясь взять себя в руки. Все шло не так, как надо! Но в этом была не только его вина. Будь его воля, он бы сам съездил за Жаклин, оставив Эллен в Эйнслей-Холле, потом попросил бы у Кармайкла ее руки и начал бы достойным образом, спокойно ухаживать за ней. Уроки страсти он бы преподал ей позже.

Но дело-то было в том, что сейчас она сама давала ему эти уроки! Одним своим присутствием. Ясно было одно: если он в самое ближайшее время не отведет ее под венец, его уже и так пошатнувшееся чувство чести может рухнуть совсем.

Тони повернул голову и посмотрел на Эллен. Ее длинные светлые волосы разметались по подушке, и ему захотелось зарыться в них лицом. Он никак не мог решиться лечь рядом. Находиться с ней в одной кровати и не заниматься любовью было чертовски трудно. Но остаться без нее было бы еще хуже…

17.

Жаклин понимала, что солгала Блэкторну. Она и себе лгала и до последнего момента верила в эту ложь. Но теперь ей стало окончательно ясно, что она не смогла бы убить себя. Не смогла бы выпрыгнуть на ходу из кареты или броситься с борта парохода в Северное море, даже если этот пароход и доставит ее в самую ненавистную страну на свете — Францию.

Она отказалась от мысли покончить с собой еще тогда, когда в ужасе смотрела на свои руки, испачканные кровью Мальвивра. Раньше Жаклин считала, что самоубийство будет наивысшей формой мести. Потом мысль о том, что у нее всегда в запасе есть этот вариант, перестала утешать ее.