Месть под расчет

Вот это удар, подумал Сент-Джеймс. Он посмотрел в сторону Линли, но видел только Дебору. Она вся сжалась и опустила голову. Не важно, что она зря испытывала унижение, если учесть намерения Питера, но она испытывала его, и Сент-Джеймс вышел из себя. Отодвинув стул, он неловко встал из-за стола.

– Об образцовости можно спорить, – проговорил он, – и, пожалуй, тут не лучшее место для этого. Я пью за Томми, моего самого старого друга, и за Дебору, любимую подругу в моей уединенной жизни, жизни, которая была и есть богаче оттого, что вы оба со мной.

Все одобрительно зашумели, и член парламента от Плимута поднял бокал, чтобы поздравить жениха и невесту, однако вместо этого произнес речь во славу своих достижений на ниве корнуоллской добывающей промышленности, во время которой леди Августа очень разволновалась. Под конец стало ясно, что даже если Питер хотел навредить брату, никто не пожелал обратить на него внимание, включая леди Ашертон, которая твердо и весело объявила, что пора пить кофе, портвейн и для этого перейти в гостиную.

В отличие от столовой с серебряным подсвечником на столе и настенными канделябрами, гостиная была ярко освещена двумя люстрами. Один сервировочный стол уже был накрыт для кофе, на другом была бутылка бренди и рюмки, а также несколько других видов крепких и не очень крепких напитков. Взяв чашку с кофе, Сент-Джеймс подошел к креслу, стоявшему посреди комнаты, сел в него и поставил чашку на ближайший столик. На самом деле ему не хотелось кофе, и он не понимал, зачем взял его.

– Дорогая, – сказала леди Августа, приперев Дебору к роялю, – я хочу знать обо всех переменах, которые вы задумали в Ховенстоу.

– О переменах? – не поняла Дебора.

– В детских надо все переделать. Вы согласны?

– У меня еще не было времени подумать об этом.

– Мне известно, что вы увлекаетесь – это очень мило – фотографией. Дейз рассказала мне на прошлой неделе. Но я рада, что вы совсем не похожи на женщин, которые отказываются от детей ради карьеры.

Как будто желая получить подтверждение, она отступила на шаг и оглядела Дебору с головы до ног, словно собралась покупать лошадь.

– Я – профессиональный фотограф, – заявила Дебора, все же стараясь быть вежливой.

Леди Августа махнула рукой, как будто отогнала муху:

– Но вы ведь не предпочтете фотографии детям.

Проходивший мимо доктор Тренэр-роу поспешил Деборе на помощь:

– Августа, времена изменились. В наше время достоинства женщины не оцениваются ее способностью к воспроизведению потомства. И слава богу. Подумайте только о беспредельных возможностях предохранения. Не истощаются генные запасы. Будущее без гемофилии. Никакой пляски Святого Вита.

– Ох уж эти ученые, – отозвалась леди Августа, однако ей было пора поговорить еще о чем-нибудь, и она направилась прямо к Джону Пенеллину, который с рюмкой бренди в руке стоял возле входа в Елизаветинскую галерею.

Сент-Джеймс видел, как она приближалась к управляющему, напоминая корабль под парусами своими широкими юбками и развевающимся шарфом. Потом он услыхал:

– Наши шахты, мистер Пенеллин!

И тут к нему подошла Дебора:

– Пожалуйста, не вставай.

У нее в руках не было ни чашки, ни рюмки.

– Тебе все удалось. – Он улыбнулся. – Даже с вилками и ножами не ошиблась. Вообще ни одной ошибки.

– Все были очень добры, – отозвалась Дебора. – Ну, почти все. Питер… – Она оглядела комнату как будто в поисках брата Линли и вздохнула, возможно чувствуя облегчение оттого, что не увидела Питера и Саши. – Как я выглядела, когда спустилась? Наверно, была как неживая? Да уж. До обеда все обращались со мной, как с хрустальной вазой.

– Ты преувеличиваешь. – Сент-Джеймс потянулся за своим кофе, но лишь переставил чашку.

Он не понимал, почему Дебора рядом с ним, ведь ее место рядом с Линли, который в это время беседовал – вместе с Джастином Бруком и Сидни – с членом парламента от Плимута. Сент-Джеймс слышал их смех, слышал, как Джастин сказал: «Отлично», – слышал, как они поминают лейбористскую партию. Потом они все опять засмеялись.

Дебора поерзала в кресле, но ничего не сказала. Вряд ли она подошла только потому, что нуждалась в его обществе или хотела обсудить прошедший обед. Да и молчаливость была не в ее характере. Сент-Джеймс долго не сводил глаз с ее обручального кольца с тяжелым изумрудом в окружении бриллиантов, а когда поднял голову, то обнаружил, что она пристально глядит на него, и вспыхнул. Неожиданная утрата им привычной бесстрастности была под стать необычной неуверенности в себе Деборы. А мы отличная парочка, подумал Сент-Джеймс.

– Почему ты назвал меня так? За обедом.

Так вот отчего она такая.

– Мне показалось это правильным. В конце концов, это правда. Ты всегда была со мной – и ты, и твой отец.

– Понятно.

Ее рука лежала рядом с его рукой. Сент-Джеймс уже обратил на это внимание, однако принял безразличный вид и не стал отодвигать свою руку, чтобы Дебора не подумала, будто он боится прикоснуться к ней. Он расслабил пальцы, заставил их расслабиться. Но, как будто не доверяя себе и опасаясь, как бы рука сама по себе не легла на ее руку, он позаботился о том, чтобы между ними оставалось расстояние хотя бы в четыре дюйма.

Единственного, чего он не мог предусмотреть, это жеста Деборы, которая легко и невинно коснулась его руки, разрушив все поставленные им барьеры. Ее жест ничего не значил и ничего не обещал. Сент-Джеймс отлично сознавал это, однако не сумел помешать своим пальцам захватить и удержать ее пальцы.

– Я правда хочу знать, почему ты так сказал, – повторила Дебора.

Бессмысленно объяснять. Это никуда не приведет. Даже хуже, потому что если приведет, то к немереным страданиям, о которых ему не хотелось думать.

– Саймон…

– Что я должен ответить? Что сказать такого, чтобы не мучить себя и тебя и не возвращаться к прошлому. Я не хочу. Да и ты тоже.

Сент-Джеймс говорил себе, что должен твердо придерживаться своих решений, когда речь идет о Деборе. У нее свои обязательства. Любовь и честь связывают ее с другим мужчиной. Ему надо удовольствоваться мыслью, что когда-нибудь, со временем, они опять смогут стать друзьями, какими были в юности, получать удовольствие от встреч друг с другом и не желать большего. Дюжина самых разных отговорок возникла у него в голове насчет того, что правильно и возможно в их положении, о долге, обязанностях, ответственности, любви, о якорях морали, крепко державших их обоих. И все же ему хотелось поговорить с Деборой, потому что жизнь это жизнь, и даже злость, даже опасность потерять все – лучше, чем ничего.

Какое-то волнение, замеченное Сент-Джеймсом у двери в гостиную, остановило его. Ходж что-то настойчиво втолковывал леди Ашертон, пока Нэнси Кэмбри цеплялась за его руку, словно желая вытащить его в коридор. К ним подошел Линли. Сент-Джеймс не мог оставаться в стороне. В гостиной наступила тишина.

– Этого нельзя. Не сейчас, – громко произнесла Нэнси.

– В чем дело? – спросил Линли.

– Пришел инспектор Боскован, милорд, – тихо ответил Ходж. – Он в холле. Хочет поговорить с Джоном Пенеллином.