Месть смертника. Штрафбат

– Сержант, не трави мне душу, – сказал он. – Лучше скажи, чего это за тобой особист ходит.

За Белоконя ответил Смирнов:

– Это Розочкин, товарищ полковник. Он погулять вышел.

Лютиков стоял чуть поодаль, прижав фуражку к груди. Это был тонкий невыразительный блондин с глазами навыкате. Судя по реакции на полевой госпиталь, недавний курсант. Он бездумно кивнул Дубинскому, развернулся и отправился переваривать увиденное. Возле ближайшего блиндажа его вырвало, впрочем, на него уже никто не смотрел.

Белоконь начал было рассказывать про пушки, снаряды и транспорт, но полковник его остановил.

– Не узнаешь? – Он указал головой на раненого.

– Никак нет, – ответил Белоконь.

Там лежал незнакомый старлей из пушкарей.

– Это Еремин, – сказал Дубинский.

Уперев винтовку в землю, Белоконь наклонился над артиллеристом. В чертах раненого мелькнуло что-то знакомое, но лишь на секунду.

– Полгода в одной батарее, – прошептал Белоконь, – а сейчас не узнал…

Санинструктор стала собирать сумку.

– Нежилец, – сказала она с отсутствующим видом.

Смирнов тронул ее плечо и указал на сержанта.

– Рита, удели немного внимания этому бойцу. Он смертельно ранен.

Девушка подтянула к Белоконю кастрюльку с мутной водой и снова откупорила бутыль с йодом. Белоконь стащил с себя гимнастерку. Сколько-нибудь серьезных повреждений на его торсе не было – лишь глубокие ссадины и наливающиеся синяки. Но Риту это, похоже, не волновало. Она просто обтирала кожу мокрой тряпкой и намазывала ее йодом. Сержант решил, что в прошлой, довоенной жизни Рита вполне могла быть маляршей.

Пока санинструктор работала с ним, как с забором, который нужно побелить, Белоконь смотрел на ее лицо. Сейчас оно напоминало восковую маску – наружу не проступала ни одна эмоция. Веки припухли, будто девушка долго плакала. Впрочем, здесь, в пыли и зловонии вместо воздуха, глаза каждого второго были так же налиты кровью.

Полковник тем временем закурил, воспользовавшись трофейной зажигалкой, и угостил Смирнова, который расположился с ним рядом.

– Нас прижали к Дону, – сказал Дубинский. – Это был наш последний шанс прорваться – с этой стороны.

– И мы его проворонили, – отозвался Смирнов.

Полковник немного помолчал. Потом продолжил:

– Знаешь ведь, что на западном берегу оставалась какая-то пара дивизий? Основные армии фронта уже за рекой.

– В первый раз слышу, товарищ полковник.

– Кукушкины конспираторы… – сказал Дубинский сквозь зубы. – А как тебе объяснили, за что медаль и внеочередное звание?

– Не такое уж внеочередное. Капитаном я уже был, потом разжаловали. А сейчас… Объяснили, как обычно – за успешно выполненное задание.

– Как обычно, да? Эх, кладем разведчиков, а они ни ухом, ни рылом, за что помирают…

– За Родину, – твердо сказал Смирнов. – Разведчики погибают за свою Родину. Иначе и быть не может.

Рита закончила красить спину Белоконя и распорядилась:

– Штаны долой.

– Там может быть серьезное ранение, – зачем-то предупредил сержант.

– Срезать штанину?

– Не надо, стяну так.

По сантиметру отрывая ткань от ног, он опустил свои изорванные бриджи.

Вокруг стонал и вскрикивал полевой госпиталь. Загруженный под завязку грузовик с мертвецами уехал и воротился пустым. Все были слишком заняты собой – одни умирали, зычно проклиная все на свете, другие уходили на тот свет тихо. Посреди этого пекла Белоконь стоял перед девушкой со спущенными штанами и глупо краснел.

Подошел санитар с канистрой. Даже не взглянув на сержанта, он налил в кастрюльку свежей воды и удалился.

Все так же механически Рита принялась отирать кровь между ног пациента. Белоконь обнаружил, что у него просто рассечена внутренняя сторона ляжки – от колена и до паха. Все вокруг было фиолетово-синим и, очень может быть, не работало, но сержанту стало значительно легче. Его рана мало кровоточила, хоть и была глубока. Именно поэтому он все еще находился в сознании.

Девушка полила ногу йодом – у Белоконя потемнело в глазах, и он едва удержался от крика. Затем она достала из сумки иглу с вдетой ниткой.

– На ногах устоишь? – спросила Рита.

Белоконь установил винтовку справа от себя, перенес на нее часть веса и сказал, что выстоит. Ложиться в пыль не хотелось.

По сравнению с йодом боль при зашивании была более долгой, но терпимой. Санинструктор шила быстро и умело, но довольно небрежно. Сержант подумал, что жизнь у малярш полуголодная, поэтому многие из них по ночам шьют транспаранты и другие грубые полотна.

Капитан с полковником выпили из фляги.

– За всех, кто погиб в бою, – сказал Смирнов, – за моих бойцов. Никого из вас не забыл, ребята!..

Дубинский выпил молча.

– Вы молодцы, – сказал он после. – Никто и не надеялся, что вы так хорошо справитесь. Я слышал, как генерал-лейтенант докладывал Ставке… Он так и сказал: «благодаря блестящей операции фронтовой разведки». Твои группы, группы первого и третьего… У немца даже сомнений не появилось, что действуют не передовые отряды наступательной армии, а всего несколько диверсионных команд. Фриц-то до сих пор уверен, что на юге вот-вот начнется контрнаступление.

– Товарищ полковник, – сказал Смирнов и выразительно огляделся.

Еще минуту назад капитан был слегка навеселе. Теперь он собрался, лицо его окаменело, а глаза стали ясными и внимательными.

– Да брось ты, капитан, – сказал Дубинский и махнул рукой. – Я знаю, где и когда можно говорить открыто. Все это – уже не тайна, хоть в рупор кричи – ничего не изменишь. А главное я уже сказал: все силы сейчас за Доном. Остававшиеся части удалось переправить лишь потому, что немец готовился к удару с юга. Там сейчас их самое уязвимое место, нежное брюхо. И никак не получится убрать его быстро.

Белоконь старался слушать его внимательно, но не преуспел – Рита закончила шить и снова полила бедро йодом. Затем она намазала этой животворящей влагой мелкие царапины на ногах сержанта и перешла к покраске паха. Кроме того, что это было неловко, существовала опасность сжечь кожу – ведь йод никогда не относился к тем растворам, которым можно смело доверить это место. Белоконь подумал было, что санинструктору виднее, однако безразличие девушки говорило само за себя. Возражать было поздно – дело сделано…